– Сегодня к армии присоединились ещё три полка, в том числе и мой. Я очень обрадовалась, когда узнала, что вы находитесь здесь, в Тарутине, – ответила полковнику Дурова.
– Да, сидим мы здесь и ждём погоды. А ваш полк, Надежда Андреевна, откуда пришёл? – спросил у неё Пётр Петрович.
– С юга. Спешили к Москве – узнали, что Москва в руках французов – повернули к вам.
– Да, в Белокаменной хозяйствует теперь Наполеон со своими солдатами, но недолго ему придётся там похозяйствовать. Голод да холод выгонят его из Москвы.
– Жаль Москву, Пётр Петрович, крепко жаль!
– Что говорить!.. Кажется, я неслезлив, а верите ли, плакал, как баба, проезжая Москвою, после решения главнокомандующего отдать её неприятелю без боя.
– Говорят, в войске был сильный ропот на это решение?
– На старика Кутузова роптали и солдаты, и народ.
– Ну, а вы, Пётр Петрович, одобряете решение главнокомандующего?
– Видите… Он поступил очень обдуманно и дальновидно!.. России нужны солдаты… Под Бородином выбыло из строя около пятидесяти тысяч человек… И если бы произошло сражение под Москвою, то, пожалуй, убили бы ещё столько же, а всё-таки Наполеон вошёл бы в Москву, потому что армия у него больше… Кутузов спас солдат, и этим он оказал России громадную услугу.
– Поймут ли это, Пётр Петрович? Многие упрекают главнокомандующего…
– Не поймут теперь – потомство поймёт и оценит услугу князя Кутузова… Оставим говорить про это… лучше скажите, как вы живёте, служите… Довольны ли начальством? – спросил у Дуровой полковник Зарницкий.
– О, я очень довольна… начальство меня балует, поощряет.
– Так и должно… Вы такая чудная женщина… Ну, а что ваш муж?
– Мы разошлись с ним навсегда.
– Стало быть, вы свободны?
– Свободна, Пётр Петрович… Как ветер в поле, свободна!..
Долго ещё беседовали Пётр Петрович и кавалерист-девица; стали бить зорю, резкий звук барабанов раздался в русском лагере – тогда только Дурова простилась с полковником и отправилась к своему полку.
ГЛАВА VII
Что стало с Москвой? Куда девалась её краса? Выжжена, ограблена, разрушена, как будто над Москвой пронёсся страшный ураган и своею силою всё разрушил, всё сокрушил. Сердце москвичей, возвращавшихся на своё пепелище, обливалось кровью… горькие слёзы душили их при взгляде на родной город.
Было октябрьское морозное утро. Несмотря на то что зима ещё не наступала, стояли такие холода, как среди зимы; эти холода и поторопили французов выйти из Москвы.
По выжженной и опустошённой Никольской улице шли две женщины: одна цвела здоровьем и молодостью, другая была болезненная, исхудалая; это были Марья, мать Николая Цыганова, и его жена Глаша.
Во время занятия Москвы французами обе женщины укрывались в Сокольническом лесу; там, у лесничего, в полуразвалившейся хибарке, приютились Марья со своей невесткой; хлеб добывали они в находящейся вблизи Сокольнического леса деревушке, и как только проведали, что французы оставили Москву, обе женщины поспешили в город, где на Остоженке у них был небольшой, но красивой архитектуры домик, хорошо обставленный, который купил Николаю и его матери князь Владимир Иванович Гарин и где тихо и мирно жили они до рокового 1812 года. В этот тяжёлый год Николай пошёл в ополченцы, а его мать и жена укрылись от неприятеля в лесу; всё, что составляло ценность, взяли они частью с собою, а частью зарыли глубоко в своём саду. Теперь, когда миновала лихая пора, Марья и Глаша возвращались в своё жилище; шли они тихо, робко оглядываясь по сторонам; Марья от усталости едва волочила ноги.
– Матушка, устала ты, сердечная? – с участием спросила у Марьи молодая женщина.
– Устала, Глаша, ноги болят, и сердце что-то сильно щемит, замирает, – ответила Марья, тяжело дыша.
– Это, родная, от усталости. Давай вот тут присядем, отдохнём, – сказала Глаша и села на обгорелые брёвна.
Марья последовала её примеру.
Улица, по которой они шли, была завалена обгорелыми брёвнами, мусором, железом, изломанною мебелью. По правую сторону улицы находились торговые ряды, и буквально все лавки были ограблены; чего французы не могли унести с собою, то выкидывали на улицу и предавали уничтожению, то есть рвали, коверкали, ломали.
– Цел ли, матушка, наш дом-то? – тихо спросила у свекрови молодая женщина, посматривая на всеобщее пожарище и разрушение.
– Где уж – чай, одни стены остались, – печальным голосом ответила Марья.
– Что ж, о том много печалиться нечего – не нас одних постигло несчастье. А на людях, матушка, и смерть красна.
– Где сын, где Николушка, жив ли он?
– Про то один Бог знает, родимая.
– Поди, его убили супостаты – ох, боюсь, недаром стосковалось моё сердце.
– Родимая, не говори так – мне и подумать о том страшно!
– Много супостаты пролили христианской крови – и за это злодейство Господь воздаст им сторицею!
– Немало, матушка, и французов наши побили.
– Все, все погибнут они – с мечом вошли они в землю русскую, от меча и погибнут.
Немного отдохнув, Марья с Глашей подошли к осиротелому Кремлю. Жалкую картину представлял собою священный Кремль: он завален был разным мусором, кирпичами, поломанною мебелью, сеном, соломой, человеческими и лошадиными трупами, поломанными экипажами, а также и иконами, которые французы повыкидывали из церквей. Некоторые иконы были расколоты на несколько частей. У колокольни Ивана Великого громоздились целые горы кирпичей и камней разрушенного от подкопа здания; тут же лежали два больших колокола, упавшие от взрыва с Ивановской колокольни.
Великий Успенский собор был в страшном запустении; остальные соборы и монастыри тоже были осквернены и ограблены.
Марья и Глаша не могли проникнуть в Кремль. Спасские ворота были заперты и завалены, а Никольские – загромождены обломками взорванной стены; ворота эти были почти все разрушены от взрыва, только та стена, где находился образ св. Николая, совершившимся чудом была сохранена; обе женщины спустились под горку и пошли по Неглинной. Скоро добрались они и до Остоженки, вот и их домик; он уцелел от пожара, но почти все оконные стёкла были перебиты.
– Невестушка, дай руку, не то упаду, – проговорила Марья, опираясь на руку молодой женщины.
– Матушка, да что с тобой, ты ровно смерть побледнела?
– Ох, сердце замерло – хоть бы глоток водицы! – Марья задыхалась от волнения.
Они вошли во двор своего дома, а потом и в комнаты; везде царил страшный беспорядок: мебель была вся поломана, зеркала побиты, иконы сорваны со стен и брошены. Очевидно, французы не забыли побывать и в доме Николая Цыганова, но дом уцелел от пожара.
Марья, при виде ограбления и разорения своего жилища, всплеснула руками и горько заплакала.
В выбитые окна нанесло много снегу, так что Марья и Глаша с трудом могли отворить дверь из одной комнаты в другую;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230