Постановления о чрезвычайном положении в стране я не подписывал. Его подписали моим именем. Это фальшивка. Как видите, дорогой Йожеф, от ваших обвинений ничего не осталось. Я чист перед Венгрией. Ну, а теперь прошу, вас, друзья, сказать, зачем вы сюда пришли. Андраш понял, что это только игра. Премьер спрашивал у своих друзей о том, о чем уже договорился с ними. На вопрос Имре Надя ответил Йожеф Силади:
– Мы привели к вам делегацию. Пусть ее члены расскажут вам, что творится в городе.
Рассказывали все, кроме рабочих парней, хмурого Вильмоша и застенчивого Дьердя. Оба выполнили добрый совет Миклоша, молчали. Их никто не корил за это. О них прочно забыли.
Горланил, размахивал кулаками Тамаш Ацел, будущий беглец, поставщик клеветы для ооновского Комитета пяти, торговец вывезенными из Венгрии обломками статуи на проспекте Дожа. Ораторствовал лысый большегубый деятель клуба Петефи. Бубнил что-то Гимеш. Информировал Пал Лёчей.
Терпеливо, не перебивая, внимательно слушал Большой Имре. Поблагодарил за сообщения. Спросил:
– Друзья! Чего вы хотите от своего премьера? Выкладывайте.
Андраш слушал «революционных интеллигентов» и поражался совпадению их пожеланий с требованиями Ласло Киша. Те же «пять пальцев», та же явная программа реставрации капитализма. До чего же быстро и ладно спелись эти… «национальные коммунисты» и те, послы доллара, аденауэровской марки!
Трудно было Андрашу в такую минуту сохранить контроль над своим сердцем.
– Прекратите убийства на улицах! – крикнул он. Большой Имре с удивлением посмотрел на молодого делегата, бережно тронул свои толстые холеные усы.
– Паника, молодой человек! Вы преувеличиваете. Какие убийства? Где?
Позже Большой Имре назовет паникерами и тех, кто 30 октября доложит ему о том, что вешают коммунистов за ноги на деревьях, рубят им головы топорами, вырезают сердца.
Андраш готов был сказать премьеру все, выдать себя с головой, многое погубить. Но вмешался большегубый лысый деятель клуба Петефи.
– Делегат имеет в виду убийства, совершенные авошами на парламентской площади и на улице Батория. Этого парня зовут Миклош Папп. Витязь! Убил трех самосудчиков авошей. Достоин правительственной награды.
Широкое лицо премьера, изрытое поперечными глубокими морщинами, смугло-темное, расплылось в улыбке.
– Не забудем никого. Всех наградим. Подождите, друзья, будьте терпеливы. Завтра, двадцать восьмого октября, получите первую награду. Мои министры и я подготавливаем важные решения. Утром опубликуем коммюнике, которое вполне удовлетворит все ваши требования. Мы выполним вашу волю, ясно, без всяких оговорок заявим, что в Венгрии произошла не контрреволюция, а народно-демократическая революция. «Революционные интеллигенты» встретили слова премьера бурными аплодисментами и выкриками.
Дьердь и Вильмош, красные, смущенные, забитые, переминались с ноги на ногу, переглядывались с Миклошем Паппом, спрашивали у него взглядами, что делать. Большой Имре продолжал выдавать своим единомышленникам обещания:
– Завтра мы также заявим, что русские войска должны уйти из Будапешта, что Венгрия больше не считает себя членом Варшавского договора, что она хочет быть нейтральной и твердо опираться на материальную помощь великих наций. Мы сделаем и другие важные шаги. Уверяю вас, друзья, я выполню все, что обещаю. Потерпите до завтра. Желаю вам доброго здоровья. Спасибо, что пришли, выразили свою волю.
Премьер распрощался с делегатами, опять с каждым в отдельности, и аудиенция, продолжавшаяся более трех часов, завершилась.
Делегация вернулась туда, откуда прибыла, – на площадь Деака, в главное полицейское управление.
Генерала Копачи обрадовали привезенные из парламента новости. Он изъявил желание отвезти на своей машине членов делегации, живших далеко.
Дьердь и Вильмош вышли из машины в шестом районе, Андраш поехал дальше.
– Вас куда, молодой человек? – спросил Копачи. Высокий, плечистый, он еле умещался на шоферском сиденье.
Андраш назвал адрес.
– Квартира Хорватов? – воскликнул Копачи. – Профессора Дьюлы Хорвата?
– Да. Правильно.
– Так это же мой друг! Вы в отряде Ласло Киша?
– Да. Меня зовут Миклош Папп.
– Знаю, знаю! Миклош-витязь! Покаравший карателей. – Копачи одной рукой держал руль, другой обнял Миклоша. – Вот что, парень. Я не повезу тебя к Хорватам. Останешься в моем штабе. Мне такие люди нужны. Будешь шофером по особым поручениям.
– А как же Ласло Киш?
– Не беспокойся. Я позвоню ему и договорюсь.
– Согласен.
Так Андраш попал в штаб заговорщиков. Пройдет еще три дня, и он попадет из полицейского управления к Беле Кираи, новому коменданту Будапешта и командующему «национальной гвардией», которой Имре Надь и его министры доверили охрану порядка в столице и стране.
ПЕРЕМИРИЕ
28 октября в 13 часов 20 минут радиостанция имени Кошута прервала музыкальную передачу, и диктор, уже охрипший от многочисленных торжественных вещаний, объявил:
– Внимание, внимание! Передаем важное сообщение! Правительство Венгерской Народной Республики в интересах прекращения дальнейшего кровопролития и мирной консолидации постановляет незамедлительно прекратить огонь. Оно приказывает вооруженным силам открывать огонь только в случае прямого нападения. Имре Надь, председатель Совета Министров.
И дальше радио сообщило о том, что Советское правительство удовлетворило требование Имре Надя: начался отход советских войск из Будапешта. Комендантский час отменяется. Жители столицы могут без всяких ограничений появляться на улицах. Перемирие!
В «Колизее» каждое капитулянтское слово Имре Надя воспринималось с шумным ликованием. «Гвардейцы» обнимали друг друга, поздравляли с победой.
Как только умолк диктор, Ласло Киш схватил Дьюлу Хорвата и потащил в город.
– Проветримся, хлебнем воздуха революции, свободы, перемирия.
Два «национал-гвардейца» с автоматами и гранатами сопровождали профессора и атамана.
– На перемирие надейся, – сказал Киш, – а гитары, извиняюсь, автомата из рук не выпускай.
Распахнулись железные ворота с коваными распластанными крыльями турула, и мощный «мерседес», добытый Стефаном в гараже министерства внешней торговли, с красно-бело-зеленым флагом на крыле покинул внутренний двор П-образного шестиэтажного дома и медленно двинулся по городу.
Впервые за неделю не гремят орудия, не выбивают свою ужасную дробь пулеметы, как бы отсчитывающие количество убитых людей.
Тишина. И в этой тишине особенно хорошо слышен гул советских танков, покидающих Будапешт. Уходят по главным магистралям – по Большому и Малому бульварным кольцам, по проспекту Хунгария, шоссе Керепеши, шоссе Кёбаня.
У Ласло Киша рот растянут до ушей, сияют цыганские глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87