Не отдадим кровососам нашу землю. Но и колхозам ее не видать. Свободный земледелец станет ее хозяином. Вот так, Балинт бачи. Сэрвус!
Ласло Киш готов был на месте уложить этого кузнеца, хотел, прежде чем убить его, отхлестать по щекам, заплевать очи, но вместо этого смеялся, хлопал мужика по плечу, шутил. Не пришло еще время разодрать в клочья, бросить на землю, растоптать чужое знамя «истинного, чисто венгерского социализма», знамя Дьюлы Хорвата, кружка Петефи. Но скоро Ласло Киш отбросит всякую маскировку, перестанет толдычить взятые на прокат лозунги. Собственное знамя поднимет, свою программу обновления страны обнародует, своей властью будет расправляться с такими вот философствующими защитниками кооперативного образа жизни. Скоро, теперь совсем скоро наступит желанное время. Еще одна ночь, еще день томительного ожидания – и можно действовать. Как только последний советский танк покинет Будапешт, сразу же заработает давно готовая машина мщения и старые ценности обретут свою прежнюю силу.
Крестьянин ушел, не оглядываясь. Дьюла Хорват, погруженный в какие-то тяжелые думы, долго смотрел ему вслед.
– Это знаменательная для нас встреча, Лаци, – сказал он, беря Киша под руку.
– Чем она знаменательна? – недовольно спросил Мальчик и презрительно пожал плечами. – Выдумываешь! Не вижу ничего особенного в этом разговоре. Обыкновенная декламация коллективиста, одураченного ракошистским режимом.
– Неужели ты ничуть не встревожился?
– Не понимаю, почему я должен встревожиться?
– Видишь ли… Слушал я этого кузнеца и думал: мы так ожесточились на ракошистов, так набросились на них, что совсем забыли про другую опасность, угрожающую нам со стороны бывших магнатов, заводчиков, хортистов и лазутчиков оттуда, с Запада.
– Что за чепуху ты несешь, профессор! Какие лазутчики? Какие хортисты? Где они? Уж не я ли хортист-нилашист? Выкинь, Дьюла, из головы трусливые и предательские мыслишки! Да, да, трусливые и предательские! Столько сделал, столько людей поднял, повел за собой – и вдруг стоп, задний ход!.. Имей в виду, таким, как мы, нет спасения, все мосты сожжены. Вперед мы должны идти, только вперед, к полной победе.
– Рука об руку с этими… кто потребовал назад свои земли, свою усадьбу? К какой победе мы придем с такими союзничками? Боюсь, Лаци, как бы мы не попались в ловушку, как бы нашей революционной энергией не воспользовались Эстерхази и Миндсенти, князья и фашисты, Аденауэр и Эйзенхауэр. В истории не раз бывали случаи, когда плодами революции воспользовались недобитые в свое время контрреволюционеры.
– Вот что я тебе скажу в ответ на твои страхи, уважаемый поэт, активный деятель прославленного в веках клуба Петефи: трус в карты не играет! – Киш остановился и рубанул воздух короткопалой рукой. – Это во-первых. И во-вторых: Имре Надь помудрее нас с тобой, с более длинной партийной бородой, чем у тебя, не одни штаны протер в кресле министра и премьера. С него мы должны брать пример. Если он заключил союз с правой социал-демократией, с чисто прозападной престарелой мадам Анной Кетли, с правым лидером партии мелких хозяев Золтаном Тильди, если он разрешил действовать дюжине партий, то нам с тобой, байтарш, не грех постоять за правое дело, за истинно венгерский социализм, рука об руку даже с бывшим магнатом. На второй же день после завоевания власти мы вежливо дадим ему по шапке. Вот так! Уловил? Выше голову, дружище! Бодрее шаг! Смелее вглядывайся в будущее!
Дьюла Хорват тяжко вздохнул.
– Не могу. Одолевают мрачные мысли. На каждом шагу вижу такое… Не ждал. Не рассчитывал.
– Лес рубят – щепки летят. Ни одна революция не обходилась без солидных издержек. Впрочем, что я говорю, кого поучаю? Профессора-марксиста! Пардон. Гран пардон.
С улицы Кошута друзья свернули вправо и через несколько минут попали в боковую короткую улочку. Это знаменитый уголок Будапешта. Здесь еще сохранилось старинное кафе «Пилвакс», где Петефи утром 15 марта 1848 года при восторженных криках мартовской молодежи прочел свою «Национальную песнь». Отсюда вылился первый революционный поток на улицы Будапешта.
Проходя мимо этого кафе, Ласло Киш многозначительно взглянул на профессора, подмигнул ему.
– Вот где корни величия клуба Петефи! Преклони колени, Дюси, склони голову!
– Не валяй дурака, Лаци!
– Неблагодарный ишак! Смотри, дух великих предков может наказать тебя за такую непочтительность.
Пересекли улицу Петефи, вышли на улицу Ваци, тоже узенькую, короткую и тоже знаменитую. Но слава ее не революционная, а совсем другого рода. Это своеобразный легальный заповедник частной собственности в социалистическом Будапеште. Тут господствовал дух предпринимательства, барыша, моды, спекуляции. Владельцы небольших лавок, существующие на законных основаниях, имеющие патенты, снабжали тех будапештцев, которые имели бешеные деньги, галстуками редчайших расцветок, модельными туфлями, не уступающими всемирно известным «Бали», невиданными дамскими сумками, тканями с неповторимыми рисунками, нейлонами, перлонами и силонами. До 23 октября здесь было многолюдно, шумно, как на толкучке. Сейчас почти пустынно, мертво. Покупатели и продавцы не верят в перемирие и не спешат покидать свои квартиры и убежища.
Двери и окна лавочек, мастерских и пошивочных ателье наглухо зашторены оцинкованным железом. Там и сям броско белеют клочки бумажек с крупными цветными надписями на западный манер: Privat.
Приват! Частное. Личное. Всесветное волшебное слово. Охранная грамота буржуа. Уважай! Цени! Проходи мимо, погромщик! Грабь и жги в другом месте, в магазинах, принадлежащих государству, кооперации. В универмаге «Корвин», например, несколько этажей, и все забиты отличными товарами.
Ласло Киш остановился, щелкнул ногтем по бумажке с заклинанием масека-частника.
– Знаменательно! Частная собственность стала реальной надежной силой, а коммуна…
– Н-да!.. – неопределенно промычал Дьюла Хорват и прошел дальше, с хмурым любопытством разглядывая привычную и вместе с тем заметно обновленную чужую улочку.
Да, венгерские нэпманы не дрожат ни за свою шкуру, ни за свое добро. Им такая революция не страшна. Почему? Чем она им понравилась? Какой стороной?
– Ты чего надулся, Дюси? – встревожился Ласло Киш.
– Так…
– Сейчас я тебя развеселю. Разбогатеть хочешь?
– Что?.. Не понимаю.
– Я говорю, есть возможность в одно мгновение капитал сколотить. Не понимаешь? Посмотри туда. – Ласло Киш кивнул на полутемную подворотню, в которой копошились какие-то фигуры. – Один из филиалов черной биржи. Родилась она в эти дни, как Афродита из пены морской.
– И чем там торгуют?
– Долларами. Английскими фунтами стерлингов. Аденауэровской маркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Ласло Киш готов был на месте уложить этого кузнеца, хотел, прежде чем убить его, отхлестать по щекам, заплевать очи, но вместо этого смеялся, хлопал мужика по плечу, шутил. Не пришло еще время разодрать в клочья, бросить на землю, растоптать чужое знамя «истинного, чисто венгерского социализма», знамя Дьюлы Хорвата, кружка Петефи. Но скоро Ласло Киш отбросит всякую маскировку, перестанет толдычить взятые на прокат лозунги. Собственное знамя поднимет, свою программу обновления страны обнародует, своей властью будет расправляться с такими вот философствующими защитниками кооперативного образа жизни. Скоро, теперь совсем скоро наступит желанное время. Еще одна ночь, еще день томительного ожидания – и можно действовать. Как только последний советский танк покинет Будапешт, сразу же заработает давно готовая машина мщения и старые ценности обретут свою прежнюю силу.
Крестьянин ушел, не оглядываясь. Дьюла Хорват, погруженный в какие-то тяжелые думы, долго смотрел ему вслед.
– Это знаменательная для нас встреча, Лаци, – сказал он, беря Киша под руку.
– Чем она знаменательна? – недовольно спросил Мальчик и презрительно пожал плечами. – Выдумываешь! Не вижу ничего особенного в этом разговоре. Обыкновенная декламация коллективиста, одураченного ракошистским режимом.
– Неужели ты ничуть не встревожился?
– Не понимаю, почему я должен встревожиться?
– Видишь ли… Слушал я этого кузнеца и думал: мы так ожесточились на ракошистов, так набросились на них, что совсем забыли про другую опасность, угрожающую нам со стороны бывших магнатов, заводчиков, хортистов и лазутчиков оттуда, с Запада.
– Что за чепуху ты несешь, профессор! Какие лазутчики? Какие хортисты? Где они? Уж не я ли хортист-нилашист? Выкинь, Дьюла, из головы трусливые и предательские мыслишки! Да, да, трусливые и предательские! Столько сделал, столько людей поднял, повел за собой – и вдруг стоп, задний ход!.. Имей в виду, таким, как мы, нет спасения, все мосты сожжены. Вперед мы должны идти, только вперед, к полной победе.
– Рука об руку с этими… кто потребовал назад свои земли, свою усадьбу? К какой победе мы придем с такими союзничками? Боюсь, Лаци, как бы мы не попались в ловушку, как бы нашей революционной энергией не воспользовались Эстерхази и Миндсенти, князья и фашисты, Аденауэр и Эйзенхауэр. В истории не раз бывали случаи, когда плодами революции воспользовались недобитые в свое время контрреволюционеры.
– Вот что я тебе скажу в ответ на твои страхи, уважаемый поэт, активный деятель прославленного в веках клуба Петефи: трус в карты не играет! – Киш остановился и рубанул воздух короткопалой рукой. – Это во-первых. И во-вторых: Имре Надь помудрее нас с тобой, с более длинной партийной бородой, чем у тебя, не одни штаны протер в кресле министра и премьера. С него мы должны брать пример. Если он заключил союз с правой социал-демократией, с чисто прозападной престарелой мадам Анной Кетли, с правым лидером партии мелких хозяев Золтаном Тильди, если он разрешил действовать дюжине партий, то нам с тобой, байтарш, не грех постоять за правое дело, за истинно венгерский социализм, рука об руку даже с бывшим магнатом. На второй же день после завоевания власти мы вежливо дадим ему по шапке. Вот так! Уловил? Выше голову, дружище! Бодрее шаг! Смелее вглядывайся в будущее!
Дьюла Хорват тяжко вздохнул.
– Не могу. Одолевают мрачные мысли. На каждом шагу вижу такое… Не ждал. Не рассчитывал.
– Лес рубят – щепки летят. Ни одна революция не обходилась без солидных издержек. Впрочем, что я говорю, кого поучаю? Профессора-марксиста! Пардон. Гран пардон.
С улицы Кошута друзья свернули вправо и через несколько минут попали в боковую короткую улочку. Это знаменитый уголок Будапешта. Здесь еще сохранилось старинное кафе «Пилвакс», где Петефи утром 15 марта 1848 года при восторженных криках мартовской молодежи прочел свою «Национальную песнь». Отсюда вылился первый революционный поток на улицы Будапешта.
Проходя мимо этого кафе, Ласло Киш многозначительно взглянул на профессора, подмигнул ему.
– Вот где корни величия клуба Петефи! Преклони колени, Дюси, склони голову!
– Не валяй дурака, Лаци!
– Неблагодарный ишак! Смотри, дух великих предков может наказать тебя за такую непочтительность.
Пересекли улицу Петефи, вышли на улицу Ваци, тоже узенькую, короткую и тоже знаменитую. Но слава ее не революционная, а совсем другого рода. Это своеобразный легальный заповедник частной собственности в социалистическом Будапеште. Тут господствовал дух предпринимательства, барыша, моды, спекуляции. Владельцы небольших лавок, существующие на законных основаниях, имеющие патенты, снабжали тех будапештцев, которые имели бешеные деньги, галстуками редчайших расцветок, модельными туфлями, не уступающими всемирно известным «Бали», невиданными дамскими сумками, тканями с неповторимыми рисунками, нейлонами, перлонами и силонами. До 23 октября здесь было многолюдно, шумно, как на толкучке. Сейчас почти пустынно, мертво. Покупатели и продавцы не верят в перемирие и не спешат покидать свои квартиры и убежища.
Двери и окна лавочек, мастерских и пошивочных ателье наглухо зашторены оцинкованным железом. Там и сям броско белеют клочки бумажек с крупными цветными надписями на западный манер: Privat.
Приват! Частное. Личное. Всесветное волшебное слово. Охранная грамота буржуа. Уважай! Цени! Проходи мимо, погромщик! Грабь и жги в другом месте, в магазинах, принадлежащих государству, кооперации. В универмаге «Корвин», например, несколько этажей, и все забиты отличными товарами.
Ласло Киш остановился, щелкнул ногтем по бумажке с заклинанием масека-частника.
– Знаменательно! Частная собственность стала реальной надежной силой, а коммуна…
– Н-да!.. – неопределенно промычал Дьюла Хорват и прошел дальше, с хмурым любопытством разглядывая привычную и вместе с тем заметно обновленную чужую улочку.
Да, венгерские нэпманы не дрожат ни за свою шкуру, ни за свое добро. Им такая революция не страшна. Почему? Чем она им понравилась? Какой стороной?
– Ты чего надулся, Дюси? – встревожился Ласло Киш.
– Так…
– Сейчас я тебя развеселю. Разбогатеть хочешь?
– Что?.. Не понимаю.
– Я говорю, есть возможность в одно мгновение капитал сколотить. Не понимаешь? Посмотри туда. – Ласло Киш кивнул на полутемную подворотню, в которой копошились какие-то фигуры. – Один из филиалов черной биржи. Родилась она в эти дни, как Афродита из пены морской.
– И чем там торгуют?
– Долларами. Английскими фунтами стерлингов. Аденауэровской маркой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87