– По-моему, эта Кэрлис Уэббер влюблена в тебя, – сказала Бонни несколько месяцев спустя, хотя теперь Кирк нечасто упоминал это имя.
Опять было воскресенье, и Бонни пекла на кухне овсяные лепешки. Это вошло у нее в привычку, только лепешки есть было некому, но сама Бонни считала, что таким образом она наполняет свою неудавшуюся семейную жизнь.
– Что-то не похоже, чтобы тебя это расстраивало, – удивленно произнес он. Не привыкший облекать свои чувства в слова, Кирк и сейчас был лаконичен.
– А я и не расстроена, – ответила Бонни. – В конце концов, ты красивый мужчина, и я уверена, что женщины обращают на тебя внимание. Так чем эта Кэрлис Уэббер лучше других?
На мгновение Кирку показалось, что Бонни хочется, чтобы Кэрлис влюбилась в него. Но мысль эта показалась настолько нелепой, что он сразу отбросил ее.
– Она вовсе не влюблена в меня, – резко сказал он. – А я в нее, если тебя это интересует.
Бонни промолчала.
Хотя густой пряный запах печеного растекался по комнатам, он не заполнял пустоты дома, пустоты, которая так угнетала Бонни и которую Кирк, полностью поглощенный своими делами в «Суперрайте», просто не замечал.
– Сколько ей лет? – выходя из кухни, спросила Бонни, когда прошло еще несколько недель. На ней был передник, и Кирк вдруг понял, как противен ему вид жены в переднике. Он вспомнил мать в вечернем туалете, в костюме для гольфа, в деловом платье, когда они собирались на заседание благотворительного комитета. Помнил он и джинсовые костюмы, рубашки, меха, купальные костюмы. Но никогда он не видел свою мать в переднике.
– Кому? – спросил Кирк, не отрываясь от чтения воскресного выпуска «Нью-Йорк таймс». На экране телевизора мелькали фигуры футболистов – играли «Чинки» и «Ред Сокс». На кухне, несмотря на тридцатиградусную жару, пеклись лепешки.
Зима перешла в весну, весна в лето, а разлад между Кирком и Бонни становился все более ощутимым. Бонни думала, что Кирк сам почувствует это, но он был слишком занят работой. Она хотела выйти замуж за другого человека, но не решалась сказать об этом мужу.
– Как поживает Кэрлис Уэббер? – спросила Бонни так, словно это был обычный вопрос.
– Понятия не имею, – раздраженно откликнулся Кирк. – А почему ты все время спрашиваешь меня о Кэрлис?
– Да просто так, ничего особенного, – к собственному удивлению, Бонни почувствовала, что вот-вот расплачется.
– Ну так и перестань, – сердито сказал Кирк. Бонни замолчала, удивляясь, отчего она толкует о Кэрлис Уэббер, когда говорить надо о ней самой.
Бонни помнила, как много лет назад она, пытаясь спасти их брак, уговорила Кирка обратиться к психологу. Он решился на это, но при одном условии: при первой встрече она выбирает тему разговора, при второй – он. Она согласилась – как потом выяснилось, напрасно. Ей хотелось говорить о том, что он не обращает внимания на ее переживания; Кирк отрицал это, упирая на то, что он – верный муж и заботливый отец. Сеансы превратились в споры, в которых победила железная логика Кирка, когда он заявил, что все эти психиатрические штучки – пустая трата времени и денег, Бонни оставалось только согласиться. Провалились ее попытки приблизиться к мужу, и ей стало ясно, что провалился сам брак.
В следующее воскресенье, восьмого сентября – в тот самый день, когда Джералд Форд полностью освободил Ричарда Никсона от любых обвинений в его адрес, – настала очередь Кирка задавать вопросы.
– Отчего ты все время спрашиваешь меня про Кэрлис Уэббер? – Всю первую половину дня он страшно нервничал. Он не отступал от Бонни ни на шаг, стараясь не терять ее из виду. Теперь они сидели в маленькой гостиной, куда проникал запах только что выпеченных лепешек. – Иногда мне кажется, ты хочешь, чтобы я в нее влюбился.
Бонни выключила телевизор – как раз кончилась программа «60 минут» – и посмотрела на мужа. На глазах у нее неожиданно появились слезы.
– Я хочу, чтобы ты был счастлив, – сказала она, с трудом подбирая слова.
– Я и так счастлив, – ответил Кирк, видя ее слезы и появившиеся веснушки – безошибочный признак волнения. – Я счастлив с тобой. Мы счастливы. – Он помолчал, неожиданно испугавшись этого разговора. – Разве не так?
В этот момент она и сказала, что собирается оставить его.
Она призналась, что у нее есть другой мужчина. Его зовут Норман Дин. Он психиатр, а его отец, так же как и ее, – священник-методист. Он жил в Северной Ирландии, лечил людей с психическими травмами. Теперь он туда возвращается, и Бонни намерена ехать с ним.
– Я уезжаю, – просто сказала Бонни, и сразу ушли все прошлые переживания, когда она разрывалась между мужем, которого все еще любила, верность которому пыталась сохранить, и человеком, чьи интересы стали ее интересами, чьи чувства она разделяла, чей мир был близок ее миру. – Я хочу развестись.
– А я думал, мы счастливы, – задумчиво произнес муж. Слова Бонни были для него как пощечина.
– Ты был счастлив, – ответила она. – Я была одинока.
Поначалу Кирк отказывался верить, что жена действительно хочет развода. Ее слова вызвали у него слезы – слезы, которые он сдерживал в себе всю жизнь.
Больше трех недель он уговаривал Бонни не уходить. Подстегиваемый мыслями о новой тяжкой потере, он просил сказать, что он делал не так, и обещал, что теперь все будет по-другому. Он не отставал от Бонни, предлагая вместе поехать в отпуск куда она только захочет. Он умолял не оставлять его. Он грозил, что не даст ей ни гроша, но это была отчаянная и пустая угроза, потому что деньги в ее жизни не играли большого значения. У него оставалась последняя надежда – дети, которые могли убедить Бонни остаться.
Но Бонни оставалась тверда в своем решении, и, по мере того как проходило время, Кирк начал понимать, что боль, которую он испытывает от надвигающегося одиночества, была на самом деле – хоть он сам себе и отказывался признаться в этом – вызвана потерей отца и брата. Постепенно он осознал, что развод – не худшая из утрат. В свое время роман со Сьюзен показал ему, каков мог бы быть брак с женщиной, разделяющей его взгляды и устремления; может, поэтому он оставил свои попытки спасти семью. Он не сказал Бонни, что любит ее, потому что это было уже не так.
Единственный человек, который мог восполнить для него эту последнюю тяжелую потерю, была Кэрлис Уэббер.
Глава VIII
Когда Джордж и Джейд купили в феврале квартиру на Шестьдесят пятой улице, она хотела переезжать немедленно. Но Джордж заявил, что понадобится время, чтобы заново отделать квартиру.
– Четыре-пять месяцев, как минимум, – сказал он.
– Четыре-пять месяцев! – воскликнула она. Столько времени на голове друг у друга – это было похоже на приглашение к страданию. – Может, стоит переехать сразу же и пусть делают ремонт при нас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133