В следующую субботу, когда Кэрлис появилась в гимнастическом зале, Дирдра сказала, что ей звонил муж. У Кэрлис внезапно похолодело в желудке.
– Он просил сразу перезвонить ему домой, – передала Дирдра слова мужа. Это уже не первый звонок.
Мистер Арнольд звонил две недели назад. В тот раз миссис Арнольд отменила занятия в последнюю минуту. Он был удивлен и просил ничего не говорить жене.
Кэрлис поблагодарила Дирдру и выдавила из себя улыбку. Раньше Кирк никогда не звонил в гимнастический зал. Он что, проверяет ее? Подозревает что-нибудь? Дрожащими руками она набрала домашний номер.
– Давай пообедаем вместе, – предложил Кирк. – Встретимся в «Мортимере» в час.
– Чудесно! – откликнулась Кэрлис. – Отличная идея!
Кэрлис с облегчением повесила трубку. Переодеваясь в спортивный костюм, она заметила, что руки у нее холодные, как лед.
В Париже, примеряя свитера в магазине «Соня Рикель» на рю Гренель, Джейд заметила, какие отвратительные маслянистые у нее волосы, хотя еще утром она мыла их шампунем. Обратила она внимание и на то, что под косметикой лицо ее покрылось пятнами. Она присмотрелась к своему отражению в зеркале и, увы, не смогла объяснить свой вид плохим освещением. На щеках и подбородке появились маленькие прыщики. Этого у нее не было с пятнадцати лет, и она не могла понять, в чем дело. Воспаление сальной железы? Она понятия об этом не имела.
Шутки шутками, а чувствовала себя Джейд неважно, словно с ней что-то происходило. В последнее время с волосами творится черт знает что, выглядит ужасно, ноги ватные, будто не ей принадлежат. Месячные у нее были прямо перед отъездом в Париж и все еще продолжались, причем явно ненормально. Впрочем, это ее не особенно волновало – такое случалось и раньше. И все же так, как сейчас, еще не было. Может, поэтому она так и нервничала, уезжая в Париж.
Накануне отлета она, наконец, сказала Джорджу о том, что все это время не давало ей покоя.
– Я об этой книге, – возвращаясь к давней теме, начала она. Тогдашнее объяснение Джорджа ее явно не удовлетворило. – Л. Ц. «Люблю, целую»? Зная Лэнсинга Кунза, я не могу представить, чтобы он послал книгу с такой надписью мужчине.
– Я ведь тебе сказал, что это шутка, – раздраженно откликнулся Джордж. – Ты что, мне не веришь?
– А цветы? – продолжала Джейд. Ее терзали сомнения. – Я пошутила, попросив в цветочном магазине не вкладывать карточку, – пусть, мол, гадает, какая из его приятельниц посылает ему букет. Но, может, в этой шутке есть правда?
– Выходит, ты думаешь, что у меня есть приятельницы? – спросил Джордж. – Это ты хочешь сказать?
Джейд кивнула.
– Ну так вот, нет у меня никаких приятельниц, – солгал он. А потом, глядя ей прямо в глаза, добавил – и это было правдой: – У меня есть только ты, Джейд. И никого другого мне не нужно.
– Это правда? – с недоверием спросила она. Ее бесила собственная неуверенность. Она не хотела быть занудой или ревнивицей. Все это, считала она, осталось в прошлом, в молодости.
– Я люблю тебя, – сказал он, и это было чистой правдой. – Неужели ты мне не веришь?
– Конечно, верю, – ответила она, и это тоже было правдой. Где-то в глубине души она знала – что бы там ни было, Джордж любит ее, так что, отбросив сомнения, она отправилась в Европу, считая, что поступает правильно.
После страстной ночи Джордж отвез ее в аэропорт, чего он раньше никогда не делал.
– Как жаль, что ты уезжаешь, – сказал он ей, когда они сидели в зале для пассажиров и ждали объявления на посадку. Он принес ей кипу журналов и газет, подарил белую розу и поцеловал так крепко, что она даже смутилась. В течение ближайших дней Джордж каждое утро и каждый вечер звонил ей сначала в Милан, потом в Париж и Лондон. И всякий раз повторял, как по ней скучает.
– Без тебя у меня прямо из рук все валится, – говорил он. – У меня про запас тысяча поцелуев – и все для тебя.
В примерочной, свалив на стул целую кучу свитеров и юбок, Джейд вспомнила его слова и его руки. Что бы там ни было, она верила в его любовь.
Глава XI
Чувство вины притупилось. Вина теперь стала постоянным позором, затуманивая мысли и чувства Кэрлис. Чем больше она пыталась избавиться от этого чувства, тем сильнее оно охватывало ее. По мере того как становилось сильнее эротическое влечение к любовнику, усиливалось и чувство вины перед мужем, и секс, который раньше казался ей воплощением здоровья и естественности, теперь превратился в нечто постыдное. Кошмар заключался в том, что чем более виноватой чувствовала она себя перед мужем, тем острее было наслаждение в постели с любовником. Она совсем потеряла осторожность. Кэрлис лгала всем и каждому: мужу, любовнику, секретарше, начальнику, отцу, друзьям. Она отнимала время у всего: у работы, у семьи, у себя самой, лишь бы еще раз испытать немыслимое, нестерпимое наслаждение. Только от тебя зависит, говорила себе Кэрлис, испытывая все больший страх, чтобы Кирк ни о чем не догадался. Чем больше пугала ее глубина чувства к Джорджу, тем отчаяннее, как к источнику уверенности, возвращалась она к дому с его размеренной жизнью.
В середине октября Кэрлис попросила секретаршу Кирка освободить ему вечер. Она выложила кучу денег за два билета на «Кошек», новый бродвейский мюзикл. Специально для этого выхода Кэрлис купила в «Саксе» новое платье и украшения к нему, а также изящные соблазнительные римские сандалеты со шнурками. В «Каролине» она заказала столик на двоих и попросила водителя Кирка поработать в тот день подольше.
– Кажется, я предусмотрела все, – сказала она Кирку. – Разве что забыла попросить Бога устроить так, чтобы в этот вечер не было дождя.
Выяснилось, что на самый конец рабочего дня у Кирка назначена деловая встреча на Уолл-стрите, так что у него даже не было времени заехать домой переодеться и хоть немного отдохнуть. С Кэрлис они встретились прямо в театре. Выглядит она замечательно, подумал он, и духи у нее чудесные. «Хлоя». Впрочем, он ничего ей не сказал. Зачем? – ведь он уже тысячу раз повторял ей, как она прекрасна. И о духах тоже ничего не сказал. В конце концов, он сам покупал ей их каждый год. Даже два раза в год; на Рождество и на день рождения.
Он никак не мог сосредоточиться на том, что происходит на сцене. Мысли его были заняты делами, а потом странным образом перебежали к Бонни. Бонни осталась позади, вместе со всем остальным, что составляло его прошлое. Он почти не вспоминал ее. Не нравилось ему думать о ней. Бонни напоминала о всех утратах, оставивших глубокие шрамы на сердце: о смерти отца, брата, о первой неудачной женитьбе. И все же, смутно улавливая стихи Т. С. Элиста, положенные на музыку Ллойдом Уэббером, он упорно возвращался мыслями к своей первой жене, вспоминая их последние годы совместной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133