Она всегда была доброй девочкой, работящей девочкой, девочкой, которая сначала думает о других, а уж потом о себе. Она так привыкла заботиться о других, что не очень научилась заботиться о себе. Именно поэтому она была так признательна Норме Финкельстайн за дружеское расположение и добрые советы; именно поэтому она так легко досталась Уинну Розье, который клялся в любви, но принес ей одни разочарования.
Кэрлис расцвела только в школе и на работе. Летом после окончания колледжа Хантер (где она специализировалась в филологических дисциплинах, что было совершенно бесперспективно в плане работы), она записалась на секретарские курсы, и по прохождении их получила должность в телефонной компании в машбюро отдела по связям с общественностью. С ее всегдашними отличными оценками по английскому она была буквально потрясена полуграмотными пресс-релизами, которые составители давали ей печатать. Очень аккуратно она принялась «править» их, и вскоре Кэрлис начали сдавать «черновики».
– Выправь-ка их, ладно? – говорили ей, и Кэрлис дисциплинированно принималась за «правку». Только «правка» эта больше походила на переделывание, и вскоре она сама начала готовить пресс-релизы. Все составители были мужчины, и им платили двести двадцать пять долларов в неделю. Кэрлис получала сто десять.
– На тебе попросту греют руки, – заявила Норма, этот местный крокодил. Она была одной из двух помощниц начальника отдела и имела доступ к личным делам работников. Именно Норма обнаружила, что Кэрлис платят вдвое меньше, чем тем, чью работу она выполняла.
– Знаю, – ответила Кэрлис.
– Надо бороться за свои права, – сказала Норма.
– Знаю, – ответила Кэрлис.
Обратившись с просьбой о надбавке в первый раз, Кэрлис только что не шептала – и ничего не добилась. Во второй раз она уже не шептала – и получила, что хотела.
– Я хочу повышения и надбавки к жалованью, – заявила она мистеру Райану, своему начальнику, и хоть сердце ее колотилось, руки дрожали, а голос прерывался, в ней появилась некая решимость. – Полагаю, я заслужила ее. Я хочу быть составителем. Я уже два года занимаюсь этой работой, и всем это известно.
– Посмотрим, – со вздохом сказал мистер Райан. У Боба Райана был лысый череп и лунообразное лицо. Он жил с сестрой и матерью в Квинсе, и единственным его желанием было тихо и незаметно провести отпущенные ему годы. Больше всего Боб Райан ненавидел перемены, особенно в своем отделе. – Но надо потерпеть.
Кэрлис согласилась потерпеть. Она всегда уступала желаниям других. Но прошло два месяца, и все оставалось по-прежнему. Как и раньше, Кэрлис занималась составлением пресс-релизов за зарплату машинистки. Подталкиваемая Нормой, воодушевленная газетными статьями, где говорилось о финансовой дискриминации женщин, а также объявленным президентом Никсоном Днем в защиту прав женщин, Кэрлис снова пошла к мистеру Райану и напомнила об их разговоре. На сей раз у нее была наготове угроза.
– Если вы ничего не сделаете, – решительно заявила она, – я пойду к вашему начальнику, а если и он ничего не сделает – обращусь к начальнику начальника. А если и у него не добьюсь толка, напишу в «Нью-Йорк таймс». Я выполняю мужскую работу и получаю за нее женскую зарплату, и более не намерена с этим мириться.
– Потерпите, – начал было Боб, тяжело вздыхая.
– Я уже терпела, – сказала Кэрлис. – Ну так как, собираетесь вы платить мне по справедливости или нет?
Он снова вздохнул.
– Я поговорю со своим начальником, – сказал он и повернулся на вращающемся кресле к ней спиной, давая понять, что разговор закончен.
– Скандалистка, – пробормотал он, когда Кэрлис уже выходила из кабинета. Ей захотелось прикончить его на месте, но она сделала вид, что ничего не слышала. Ей требовалось повышение и надбавка и лучше было пока помолчать, чем послать его куда подальше.
Через две недели Кэрлис назначили младшим редактором. Теперь у нее был свой кабинет. В нем была полупрозрачная стеклянная перегородка, скорее перекрывавшая доступ воздуха, чем шуму, доносившемуся из широкого коридора. Каждый понедельник она покупала у метро розовый бутон и ставила его в вазу у себя на столе.
Этот маленький служебный триумф показался Кэрлис добрым предзнаменованием.
– Теперь и с мужчинами у меня дела лучше пойдут, – поделилась она как-то, незадолго до нового, 1972 года, с Нормой.
Последнее свидание у нее было шесть месяцев назад.
– И не надейся, пока ты работаешь в телефонной компании, – сказала Норма.
Норма была права. Пока она будет замкнута стенами своей клетушки в телефонной компании, никто ее не заметит. Работа, то есть хорошая, солидная работа, – вещь в социальном смысле бесценная. Даже Кэрлис понимала это. Поскольку знакомства на вечеринках и в барах, куда заходят посидеть в одиночку, а также встречи на курортах, в музеях, картинных галереях и других местах, где везло всем, кроме нее, успеха не имели, она решила, что, может, стоит попытать счастья на другой работе. Если не получится это, то, по крайней мере, она займет приличное место, где хорошо платят. Итак, Кэрлис начала изо дня в день изучать колонку «Таймса», где печатали объявления о найме. Помимо того, каждую субботу в полдень она ходила на Первую авеню, где неподалеку от ее дома был газетный киоск, открытый круглые сутки. Тут она дожидалась субботнего выпуска «Таймса», где под рубрику «Требуется» отводилась целая полоса, и покупала газету, едва ее доставят. В феврале она отыскала объявление, помещенное агентством по найму под названием «Эрроу». Казалось, оно было адресовано непосредственно ей: «ЗАМАНЧИВО, ПРЕСТИЖНО: требуется опытный составитель рекламных буклетов».
В понедельник утром она доехала на метро до Гранд-Сентрал и двинулась на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы, где находился отдел кадров агентства «Эрроу». В приемной никого не было, и Кэрлис робко вошла внутрь.
– Я по поводу составительской работы, – сказала Кэрлис, откашлявшись. Она остановилась на пороге первого попавшегося ей кабинета, не зная, можно ли войти без приглашения. Внешность хозяина кабинета потрясла ее.
– Какой, какой работы? – переспросил он, поднимая голову над столом.
Уинн Розье был несколькими годами старше Кэрлис. Безупречная кожа его отливала оливковым цветом, и на приятном лице выделялся сильный подбородок с резкой складкой посредине. Уинн знал, что красив, и на заре эпохи, начертавшей на своих знаменах: «Я – превыше всего», вовсю пользовался своей внешностью. Каждый день он мыл шампунем свои волнистые темные волосы и тщательно их высушивал. Каждое утро и каждый вечер он накладывал тонкий слой крема на кожу под живыми карими глазами, чтобы избежать преждевременных морщин. Он лелеял и холил свое тело, занимаясь каждый день гимнастикой и тщательно следя за весом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Кэрлис расцвела только в школе и на работе. Летом после окончания колледжа Хантер (где она специализировалась в филологических дисциплинах, что было совершенно бесперспективно в плане работы), она записалась на секретарские курсы, и по прохождении их получила должность в телефонной компании в машбюро отдела по связям с общественностью. С ее всегдашними отличными оценками по английскому она была буквально потрясена полуграмотными пресс-релизами, которые составители давали ей печатать. Очень аккуратно она принялась «править» их, и вскоре Кэрлис начали сдавать «черновики».
– Выправь-ка их, ладно? – говорили ей, и Кэрлис дисциплинированно принималась за «правку». Только «правка» эта больше походила на переделывание, и вскоре она сама начала готовить пресс-релизы. Все составители были мужчины, и им платили двести двадцать пять долларов в неделю. Кэрлис получала сто десять.
– На тебе попросту греют руки, – заявила Норма, этот местный крокодил. Она была одной из двух помощниц начальника отдела и имела доступ к личным делам работников. Именно Норма обнаружила, что Кэрлис платят вдвое меньше, чем тем, чью работу она выполняла.
– Знаю, – ответила Кэрлис.
– Надо бороться за свои права, – сказала Норма.
– Знаю, – ответила Кэрлис.
Обратившись с просьбой о надбавке в первый раз, Кэрлис только что не шептала – и ничего не добилась. Во второй раз она уже не шептала – и получила, что хотела.
– Я хочу повышения и надбавки к жалованью, – заявила она мистеру Райану, своему начальнику, и хоть сердце ее колотилось, руки дрожали, а голос прерывался, в ней появилась некая решимость. – Полагаю, я заслужила ее. Я хочу быть составителем. Я уже два года занимаюсь этой работой, и всем это известно.
– Посмотрим, – со вздохом сказал мистер Райан. У Боба Райана был лысый череп и лунообразное лицо. Он жил с сестрой и матерью в Квинсе, и единственным его желанием было тихо и незаметно провести отпущенные ему годы. Больше всего Боб Райан ненавидел перемены, особенно в своем отделе. – Но надо потерпеть.
Кэрлис согласилась потерпеть. Она всегда уступала желаниям других. Но прошло два месяца, и все оставалось по-прежнему. Как и раньше, Кэрлис занималась составлением пресс-релизов за зарплату машинистки. Подталкиваемая Нормой, воодушевленная газетными статьями, где говорилось о финансовой дискриминации женщин, а также объявленным президентом Никсоном Днем в защиту прав женщин, Кэрлис снова пошла к мистеру Райану и напомнила об их разговоре. На сей раз у нее была наготове угроза.
– Если вы ничего не сделаете, – решительно заявила она, – я пойду к вашему начальнику, а если и он ничего не сделает – обращусь к начальнику начальника. А если и у него не добьюсь толка, напишу в «Нью-Йорк таймс». Я выполняю мужскую работу и получаю за нее женскую зарплату, и более не намерена с этим мириться.
– Потерпите, – начал было Боб, тяжело вздыхая.
– Я уже терпела, – сказала Кэрлис. – Ну так как, собираетесь вы платить мне по справедливости или нет?
Он снова вздохнул.
– Я поговорю со своим начальником, – сказал он и повернулся на вращающемся кресле к ней спиной, давая понять, что разговор закончен.
– Скандалистка, – пробормотал он, когда Кэрлис уже выходила из кабинета. Ей захотелось прикончить его на месте, но она сделала вид, что ничего не слышала. Ей требовалось повышение и надбавка и лучше было пока помолчать, чем послать его куда подальше.
Через две недели Кэрлис назначили младшим редактором. Теперь у нее был свой кабинет. В нем была полупрозрачная стеклянная перегородка, скорее перекрывавшая доступ воздуха, чем шуму, доносившемуся из широкого коридора. Каждый понедельник она покупала у метро розовый бутон и ставила его в вазу у себя на столе.
Этот маленький служебный триумф показался Кэрлис добрым предзнаменованием.
– Теперь и с мужчинами у меня дела лучше пойдут, – поделилась она как-то, незадолго до нового, 1972 года, с Нормой.
Последнее свидание у нее было шесть месяцев назад.
– И не надейся, пока ты работаешь в телефонной компании, – сказала Норма.
Норма была права. Пока она будет замкнута стенами своей клетушки в телефонной компании, никто ее не заметит. Работа, то есть хорошая, солидная работа, – вещь в социальном смысле бесценная. Даже Кэрлис понимала это. Поскольку знакомства на вечеринках и в барах, куда заходят посидеть в одиночку, а также встречи на курортах, в музеях, картинных галереях и других местах, где везло всем, кроме нее, успеха не имели, она решила, что, может, стоит попытать счастья на другой работе. Если не получится это, то, по крайней мере, она займет приличное место, где хорошо платят. Итак, Кэрлис начала изо дня в день изучать колонку «Таймса», где печатали объявления о найме. Помимо того, каждую субботу в полдень она ходила на Первую авеню, где неподалеку от ее дома был газетный киоск, открытый круглые сутки. Тут она дожидалась субботнего выпуска «Таймса», где под рубрику «Требуется» отводилась целая полоса, и покупала газету, едва ее доставят. В феврале она отыскала объявление, помещенное агентством по найму под названием «Эрроу». Казалось, оно было адресовано непосредственно ей: «ЗАМАНЧИВО, ПРЕСТИЖНО: требуется опытный составитель рекламных буклетов».
В понедельник утром она доехала на метро до Гранд-Сентрал и двинулась на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы, где находился отдел кадров агентства «Эрроу». В приемной никого не было, и Кэрлис робко вошла внутрь.
– Я по поводу составительской работы, – сказала Кэрлис, откашлявшись. Она остановилась на пороге первого попавшегося ей кабинета, не зная, можно ли войти без приглашения. Внешность хозяина кабинета потрясла ее.
– Какой, какой работы? – переспросил он, поднимая голову над столом.
Уинн Розье был несколькими годами старше Кэрлис. Безупречная кожа его отливала оливковым цветом, и на приятном лице выделялся сильный подбородок с резкой складкой посредине. Уинн знал, что красив, и на заре эпохи, начертавшей на своих знаменах: «Я – превыше всего», вовсю пользовался своей внешностью. Каждый день он мыл шампунем свои волнистые темные волосы и тщательно их высушивал. Каждое утро и каждый вечер он накладывал тонкий слой крема на кожу под живыми карими глазами, чтобы избежать преждевременных морщин. Он лелеял и холил свое тело, занимаясь каждый день гимнастикой и тщательно следя за весом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133