Что сделаешь, пообещали. А ведь класть-то надо было. Может быть, если бы тогда подлечили, он не слег бы позже так надолго.
В этот приезд Николая Ивановича домой произошли события куда более значительные, чем изготовление полочки. Старший его сын Юрий, которому тогда исполнилось семнадцать лет, улучил момент, когда они остались с отцом вдвоем, и сказал:
– Папа, у меня есть большая просьба! Возьми меня с собой на фронт. Пора!
Очень разноречивые чувства вызвал вопрос сына. Это и гордость, что вырос не трусом, не приспособленцем, который рассчитывал бы на высокое воинское звание отца, чтобы избавиться от исполнения долга, а вместе с тем сердце защемила тревога. Николай Иванович знал, что такое война и как мало в ней значит человеческая жизнь. Но превыше всех других чувств с юных лет было для него характерным развитое чувство справедливости и совестливости. Совесть не позволяла ему пресечь этот разговор. Он понимал, что, останови он сейчас порыв сына, он тут же потерял бы право посылать чужих сыновей в бой. Единственно, что он мог, – это обратить внимание сына, что ему всего лишь семнадцать лет и срок призыва у него наступит через год.
– Ты, папа, пошел на военную службу шестнадцати лет, – тут же сказал Юрий. – И не говори, что время было другое… И в наше время, сам же ты мне рассказывал в письмах о сыновьях полков…
– Для солдата – рано, для сына полка поздно! – поправил отец сына. – Учебной команды у меня нет на фронте… Надо будет подумать, как все это устроить по чести…
– Тебе, папа, виднее, как по чести. Но я твердо тебе заявляю: я должен быть на фронте. Все остальное не по чести. Вот пока мама нас не слышит, давай и решим. Это мужской разговор… – Но мать слышала из-за двери, о чем они говорили, не выдержала и вошла.
– Это что у вас за мужской разговор мальчика и мужа? Ты, Юра, выкинь это из головы, я тебя никуда не пущу!
Николай Иванович обнял жену и молвил:
– Наступает час, когда птенцы вылетают из гнезда.
– Ему только семнадцать!
– И только семнадцать, и уже семнадцать! – поправил Николай Иванович. – У меня есть такие. Ребята в четырнадцать, даже в двенадцать лет ходят в разведку, А нашему – семнадцать… Я не могу ему отказать, не имею права!
– А у меня разве нет права его остановить? – спросила Анастасия Семеновна. – Ему еще год до призыва… Глядишь, и война кончится…
– Люблю тебя за откровенность! – сказал Николай Иванович. – Но знать тебе, что через год война не кончится. И чем раньше Юра пройдет ее суровую школу, тем лучше… для него же! Так что, мать, собирай нас вместе.
– А Лида? – спросил Юрий.
– Что Лида? – воскликнул Николай Иванович.
– Она тоже… Санинструктором. И ее не остановишь, – пояснил Юра.
Уезжал из Джамбула Николай Иванович с сыном и дочерью… Остался с матерью младшенький – Борис.
В конце марта распутица приостановила активные дейстствия на фронте. Фронт стабилизировался по линии Севск – Рыльск – Белгород – Волчанок, по реке Северский Донец.
62-я армия получила приказ передислоцироваться в район Купянска и Сватово на Северский Донец. Ночью без огней и световых сигналов тронулся головной эшелон армии. Командарм и Крылов попрощались с волжской землей, которой они и вся армия отдали столько своих сил. Продвижение шло очень медленно.
Чуйков всегда был нетерпелив и там, где это было возможно, спешил ускорить события. Он пересел в «виллис», забрав с собой и Крылова. Они сильно опередили эшелоны армии, хотя пробитые в снегу дороги тоже были не очень-то пригодны для быстрой езды.
Когда прибыли в штаб Юго-Западного фронта, то узнали, что Николаю Ивановичу Крылову присвоено звание генерал-лейтенанта и что его отзывает Москва. В Генеральном штабе не забывали организатора одесской, севастопольской и сталинградской обороны, и уже давно, еще в дни сталинградских боев, его судьба была предопределена, ему готовили новое ответственное назначение.
Стало ясно, что Чуйков останется командармом, ибо армии предназначалась особая роль в дальнейшем ходе войны, а Крылов из Москвы уже в армию не вернется.
На проводы начальника штарма собрались все ветераны 62-й. В разбитом здании сельской школы, в зале без окон и дверей расставили учительские столы и ученические парты. Накрыли стол. Комдивы, командиры полков и бригад знали, что их оставляет не обычный начальник штаба, а человек, уже выросший в значительного военачальника, с которым было бы легче решать те задачи, которые ставила перед ними история. Но все понимали, что Николай Иванович перерос свою должность начштарма.
«Бывают в жизни минуты, – рассказывает Чуйков, – когда хочешь что-то сказать идущее из глубины души, но слов для этого не находится. Беден язык, что ли, или волнение глушит слова, и кажется их смысл притупленным, невыразительным. Так было и со мной в ту минуту. Слезы душили меня. Мне хотелось продлить минуты расставания, дольше смотреть на него, слышать его голос, по я ушел после короткой прощальной речи. Мне надо было остаться одному. Николай Иванович меня понял. Перед самым отъездом он зашел ко мне в хату, и мы с ним простились…»
В Москве Крылова принял первый заместитель начальника Генерального штаба Александр Иннокентиевич Антонов. Николаю Ивановичу предлагался выбор. Или назначение начальником штаба фронта, чего удостаивались очень немногие генералы и немногие удерживались на этих постах, или командование армией. Антонов не торопил. Советовал подумать.
Задуматься было над чем. Трижды Крылову повезло с командармами. Повезло в Одессе с командармом Георгием Павловичем Софроновым, в Севастополе с Иваном Ефимовичем Петровым, в Сталинграде с Чуйковым. Не выпадала из памяти и история с генерал-лейтенантом Черняком. И если командарм для начштарма фигура в какой-то степени преодолимая, то с командующим фронтом все окажется во много раз сложнее. И еще одно соображение. Как ни ответственна должность начальника штаба – решение остается за командующим. Крылов выбрал пост командующего армией, выбрал возможность самостоятельных решений.
Сначала Н. И. Крылов стал командармом 21-й армии в период ее формирования, затем, с 24 октября 1943 года – командармом 5-й армии, которой предстояло решать задачи на главном направлении удара.
Главные наступательные действия советские войска вели в это время на юге страны. На Центральном направлении решались пока задачи местного значения. Освобождение Белоруссии и Прибалтики ждало своего часа.
Не только в Ставке, но каждый командарм понимал, какие задачи встанут здесь перед советскими войсками, когда на северном участке фронта и на Украине закончится цикл наступательных операций и для действий всего Западного фронта будут выделены резервы Верховного Главнокомандования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
В этот приезд Николая Ивановича домой произошли события куда более значительные, чем изготовление полочки. Старший его сын Юрий, которому тогда исполнилось семнадцать лет, улучил момент, когда они остались с отцом вдвоем, и сказал:
– Папа, у меня есть большая просьба! Возьми меня с собой на фронт. Пора!
Очень разноречивые чувства вызвал вопрос сына. Это и гордость, что вырос не трусом, не приспособленцем, который рассчитывал бы на высокое воинское звание отца, чтобы избавиться от исполнения долга, а вместе с тем сердце защемила тревога. Николай Иванович знал, что такое война и как мало в ней значит человеческая жизнь. Но превыше всех других чувств с юных лет было для него характерным развитое чувство справедливости и совестливости. Совесть не позволяла ему пресечь этот разговор. Он понимал, что, останови он сейчас порыв сына, он тут же потерял бы право посылать чужих сыновей в бой. Единственно, что он мог, – это обратить внимание сына, что ему всего лишь семнадцать лет и срок призыва у него наступит через год.
– Ты, папа, пошел на военную службу шестнадцати лет, – тут же сказал Юрий. – И не говори, что время было другое… И в наше время, сам же ты мне рассказывал в письмах о сыновьях полков…
– Для солдата – рано, для сына полка поздно! – поправил отец сына. – Учебной команды у меня нет на фронте… Надо будет подумать, как все это устроить по чести…
– Тебе, папа, виднее, как по чести. Но я твердо тебе заявляю: я должен быть на фронте. Все остальное не по чести. Вот пока мама нас не слышит, давай и решим. Это мужской разговор… – Но мать слышала из-за двери, о чем они говорили, не выдержала и вошла.
– Это что у вас за мужской разговор мальчика и мужа? Ты, Юра, выкинь это из головы, я тебя никуда не пущу!
Николай Иванович обнял жену и молвил:
– Наступает час, когда птенцы вылетают из гнезда.
– Ему только семнадцать!
– И только семнадцать, и уже семнадцать! – поправил Николай Иванович. – У меня есть такие. Ребята в четырнадцать, даже в двенадцать лет ходят в разведку, А нашему – семнадцать… Я не могу ему отказать, не имею права!
– А у меня разве нет права его остановить? – спросила Анастасия Семеновна. – Ему еще год до призыва… Глядишь, и война кончится…
– Люблю тебя за откровенность! – сказал Николай Иванович. – Но знать тебе, что через год война не кончится. И чем раньше Юра пройдет ее суровую школу, тем лучше… для него же! Так что, мать, собирай нас вместе.
– А Лида? – спросил Юрий.
– Что Лида? – воскликнул Николай Иванович.
– Она тоже… Санинструктором. И ее не остановишь, – пояснил Юра.
Уезжал из Джамбула Николай Иванович с сыном и дочерью… Остался с матерью младшенький – Борис.
В конце марта распутица приостановила активные дейстствия на фронте. Фронт стабилизировался по линии Севск – Рыльск – Белгород – Волчанок, по реке Северский Донец.
62-я армия получила приказ передислоцироваться в район Купянска и Сватово на Северский Донец. Ночью без огней и световых сигналов тронулся головной эшелон армии. Командарм и Крылов попрощались с волжской землей, которой они и вся армия отдали столько своих сил. Продвижение шло очень медленно.
Чуйков всегда был нетерпелив и там, где это было возможно, спешил ускорить события. Он пересел в «виллис», забрав с собой и Крылова. Они сильно опередили эшелоны армии, хотя пробитые в снегу дороги тоже были не очень-то пригодны для быстрой езды.
Когда прибыли в штаб Юго-Западного фронта, то узнали, что Николаю Ивановичу Крылову присвоено звание генерал-лейтенанта и что его отзывает Москва. В Генеральном штабе не забывали организатора одесской, севастопольской и сталинградской обороны, и уже давно, еще в дни сталинградских боев, его судьба была предопределена, ему готовили новое ответственное назначение.
Стало ясно, что Чуйков останется командармом, ибо армии предназначалась особая роль в дальнейшем ходе войны, а Крылов из Москвы уже в армию не вернется.
На проводы начальника штарма собрались все ветераны 62-й. В разбитом здании сельской школы, в зале без окон и дверей расставили учительские столы и ученические парты. Накрыли стол. Комдивы, командиры полков и бригад знали, что их оставляет не обычный начальник штаба, а человек, уже выросший в значительного военачальника, с которым было бы легче решать те задачи, которые ставила перед ними история. Но все понимали, что Николай Иванович перерос свою должность начштарма.
«Бывают в жизни минуты, – рассказывает Чуйков, – когда хочешь что-то сказать идущее из глубины души, но слов для этого не находится. Беден язык, что ли, или волнение глушит слова, и кажется их смысл притупленным, невыразительным. Так было и со мной в ту минуту. Слезы душили меня. Мне хотелось продлить минуты расставания, дольше смотреть на него, слышать его голос, по я ушел после короткой прощальной речи. Мне надо было остаться одному. Николай Иванович меня понял. Перед самым отъездом он зашел ко мне в хату, и мы с ним простились…»
В Москве Крылова принял первый заместитель начальника Генерального штаба Александр Иннокентиевич Антонов. Николаю Ивановичу предлагался выбор. Или назначение начальником штаба фронта, чего удостаивались очень немногие генералы и немногие удерживались на этих постах, или командование армией. Антонов не торопил. Советовал подумать.
Задуматься было над чем. Трижды Крылову повезло с командармами. Повезло в Одессе с командармом Георгием Павловичем Софроновым, в Севастополе с Иваном Ефимовичем Петровым, в Сталинграде с Чуйковым. Не выпадала из памяти и история с генерал-лейтенантом Черняком. И если командарм для начштарма фигура в какой-то степени преодолимая, то с командующим фронтом все окажется во много раз сложнее. И еще одно соображение. Как ни ответственна должность начальника штаба – решение остается за командующим. Крылов выбрал пост командующего армией, выбрал возможность самостоятельных решений.
Сначала Н. И. Крылов стал командармом 21-й армии в период ее формирования, затем, с 24 октября 1943 года – командармом 5-й армии, которой предстояло решать задачи на главном направлении удара.
Главные наступательные действия советские войска вели в это время на юге страны. На Центральном направлении решались пока задачи местного значения. Освобождение Белоруссии и Прибалтики ждало своего часа.
Не только в Ставке, но каждый командарм понимал, какие задачи встанут здесь перед советскими войсками, когда на северном участке фронта и на Украине закончится цикл наступательных операций и для действий всего Западного фронта будут выделены резервы Верховного Главнокомандования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100