Сразу после таможенного поста и следовавшего за ним перенаправляющего портала тракт переходил в дорожную развязку, соединявшую добрую дюжину путей, ведущих в самые крупные города Вориана, который, подобно большинству расположенных на Магистрали Граней, был заселен не точечно, в одном месте, а почти по всей поверхности суши, где были комфортные климатические условия. Впрочем, по плотности населения ему все же было далеко до имперских Граней, буквально прошитых вдоль и поперек множеством коротких трактов.
Ларссон отыскал дорогу на Слимкерт и уже через десять минут въехал на запруженную людьми и лошадьми центральную площадь города. Часы на ратуше показывали пять минут второго пополудни, и Ларссон выставил такое же время на своих наручных часах. Затем спросил дорогу у уличного продавца сдобы (предварительно купив еще теплый рогалик с яблочным джемом), выслушал его подробнейшие разъяснения и направил свою лошадь по указанному пути.
Улица с весьма жизнерадостным названием Могильная находилась довольно далеко от центра, но и не на окраине. Ларссон разыскал ее без труда, ни разу не сбившись с дороги, и в мыслях поблагодарил торговца за точные и полные инструкции, а заодно – за рогалик, оказавшийся на удивление вкусным.
Дом под номером 17 представлял собой внушительный особняк с двумя этажами и мансардой. Рядом с домом не было места, где он мог бы оставить свою лошадь, поэтому Ларссон проехал еще квартал до ближайшей стоянки гужевого транспорта. Там он передал лошадь дежурному конюху, заплатил вперед за ее содержание до самого вечера, после чего пешим ходом вернулся к особняку и поднялся по каменной лестнице на парадное крыльцо.
С правой стороны большой двустворчатой двери висела полированная табличка с надписью: «Фестилор Нуйон, доктор медицины и натурфилософии, магистр колдовских искусств», – а дальше следовали часы приема. Поскольку сегодня был выходной, Ларссону не пришлось ждать вечера, когда доктор Нуйон освободится. По этой же причине он не стал снимать комнату в гостинице, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Ему не терпелось начать действовать.
Ларссон легко дернул за шнурок звонка, и через полминуты дверь открыл холеный слуга в ливрее. Он смерил посетителя оценивающим взглядом, отметил, что его одежда, хоть и помятая, но богатая, и вежливо осведомился:
– Чего изволите, сударь?
– Меня зовут Уле Хауг, – представился Ларссон. – Двенадцать лет назад, когда я был еще ребенком, доктор Нуйон излечил меня от тяжелой болезни. Находясь проездом на Вориане, я счел своим долгом навестить его, чтобы выразить благодарность за спасение своей жизни.
Как объяснял Локи, имена и обстоятельства не имели значения, можно было придумать что угодно, главное – представиться пациентом более чем десятилетней давности. Правда, был риск, что условный знак мог измениться, ведь Локи располагал информацией, полученной еще два года назад, и в этом случае Ларссону предстояло действовать уже по своему усмотрению, корректируя первоначальный план с учетом новых обстоятельств.
Слуга пригласил гостя в дом, попросил обождать в холле, а сам пошел с докладом к хозяину. Вернулся он довольно быстро, предложил Ларссону следовать за ним и провел его в кабинет, где находился мужчина лет пятидесяти на вид, с короткой, аккуратно подстриженной бородой и пышными усами, в черном костюме строгого покроя – такого консервативного стиля в одежде уже несколько столетий придерживались практикующие лекари в Империи и на Магистральных Гранях.
– Здравствуйте, молодой человек, – произнес Нуйон, когда слуга вышел и закрыл за собой дверь. – Мой камердинер правильно назвал ваше имя? Уле Хауг? Что-то я не могу вспомнить. Где я вас лечил?
– На Грани Малас, – ответил Ларссон; это была вторая кодовая фраза.
– Ага, Малас! Теперь припоминаю. Сложный был случай, весьма сложный… Ну ладно. – Нуйон мигом сменил тон. – Перейдем к делу. Но сначала подождите немного, я заставлю слугу забыть о вашем визите. Этим лучше заняться сразу, по свежим следам.
Он вышел, а Ларссон принялся внимательно осматривать обстановку кабинета, выискивая хоть малейшие намеки на то, что его хозяин служит Нижнему миру. Но, даже зная об этом, он не обнаружил ни единой мелочи, которая позволила бы заподозрить Нуйона в черном колдовстве. Впрочем, иначе быть не могло – в противном случае его давно бы разоблачили. Сам Ларссон тоже много лет жил двойной жизнью, но никто, включая жену, и помыслить не мог, что он был черным магом…
А хотя почему «был»? Разве сейчас он не служит Локи? Ну допустим, не служит, а сотрудничает, но какая, собственно, разница? Только лишь в том, что у Ларссона больше нет доступа к инфернальным силам, теперь он обходится своей природной магией. Но ведь есть немало ведунов, которые из-за слабости своего рецессивного дара неспособны выдержать Черное Причастие и вместе с тем не хотят становиться одержимыми, поэтому довольствуются колдовскими ритуалами с применением различных артефактов потустороннего происхождения. К таким же ритуалам прибегают и некоторые достаточно сильные колдуны, симпатизирующие Нижнему миру, но по тем или иным причинам (обычно из страха) не желающие проходить Причастие. Порой их тоже называют черными магами, хотя чаще – чернокнижниками. Чернокнижием, кстати, могут заниматься и обычные люди, напрочь лишенные колдовских способностей, но эффект от их действий ничтожно мал, к ним никто не относится всерьез. Максимум, на что они способны, это призвать Черного Эмиссара.
Ларссон никогда не считал черную магию однозначным злом. Да, он испытывал отвращение ко многим обрядам и решительно отвергал любые жертвоприношения, тем более человеческие, которые, вопреки широко распространенному мнению, практиковались лишь очень узким кругом слуг Нижнего мира. Однако жертвоприношения вовсе не были исключительной прерогативой черной магии. Даже если не принимать во внимание разных дикарей, которые отправляли на заклание своих недругов, а подчас и друзей, дабы ублажить добрых (в их понимании) богов, то найдется не так уж мало случаев, когда жертвы, с ритуалами или без оных, приносились людьми, совершенно не связанными с Нижним миром. Взять, к примеру, маньяков-убийц. Или странствующих борцов с нечистой силой, которые разъезжают по захолустным Граням, походя истребляя всех, кого сочтут слугами Тьмы. Тем же самым занимается и немало служителей так называемых позитивных религий, вроде бы отстаивающих идеалы Света и Добра.
Ну а самым большим жнецом человеческих жертв является, безусловно, Вышний мир. Его жертвой становится каждая душа, которую он принимает в себя. Он нивелирует самое ценное, что, по мнению Ларссона, есть у человека, – личность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83