В случае чего.
– Да, – вздохнул Индра, – я тоже начал свою взрослую жизнь на этой равнине. Там, далеко, на другом её краю. Потеряв отца. Только вернуться мне было некуда.
– Пусть он поедет со мной, – попросил молодой ашвин. Индра не стал спорить. Так их стало на одного больше.
Колесницы перевалили через сыпучие холмы, и ночь выплеснула мрак в глаза путников. Густой, как шелковичный сок. Необозримый простор захватил их души, но усталость и тягостный осадок не самого лучшего дня скоро сделали своё дело. Колесницы покатили медленнее, а потом кони и вовсе перешли на шаг, не испытывая над собой власти кожаных поводьев.
День встретил путников в далёком переполье. Душней, пеклом, пылью и однообразием равнины. Путь стал для них тяжким испытанием. Та самая дорога, таившая магию движения, беспрестанного изменения мира вокруг глаз, магию Великого похода, сделалась нестерпимо гнетущей. Равнодушные сердца совсем уже забыли упоение простором, который помещается в колесе с восьмью спицами. Людям казалось, что они едут по громадной жаровне, и её раскалённое небо и пересохшая земля отходили в их сердца пеплом.
Индра вспоминал свой душевный призыв: «Колесо катится!», и ему становилось гадостно от этой наивной, простяцкой самоуверенности. «Жизнь – громадный камень, лежащий там, где его положили, и сдвинуть его невозможно!» –думал воин.
Сейчас Вала остался бы доволен такими мыслями кшатрия. Индра ненавидел Валу, ненавидел себя за эти мысли, ненавидел дорогу и безводье. Он остановил колесницы и объявил всем, что, если сегодня к вечеру они не найдут воду, завтра колесницы останутся без коней. А к вечеру погибнут и люди.
Пипру, выслушав злобу кшатрия, заговорил первым:
– Я могу показать, где источник, – сказал он, щуря усталые глаза.
– Чего же ты раньше молчал, враг? – вспыхнул Насатья.
– Меня никто не спрашивал.
Арийцы переглянулись. Каждый из них подумал об одном и том же.
– Ты что, знаешь всю эту степь? – усомнился младший из ашвинов.
– Всю, разумеется, не знаю, – спокойно ответил Пипру, – но воду показать могу. Уж это место я найду с закрытыми глазами. Там мой дом.
* * *
– Не верю я ему, – прошептал Насатья, подойдя к Индре ближе. – Мутная у него душа. Разве ты не видишь?
Индра не ответил. Сперва. Потом сказал:
– Коням нужна вода. Они уже не могут тащить ратхи. А это шанс. Мы пойдём туда, куда он нас поведёт.
Сомнения ашвина не прибавили мрака душе воина. Он посматривал украдкой на идущего рядом Пипру и не находил повода для ненависти к этому скромному мыслетворцу другой расы.
Будто читая думы кшатрия, даса заговорил:
– Разве человек плох только потому, что у него другой цвет кожи или цвет глаз? Ашвины сейчас не слышали их препинания и не могли повлиять на суждения воина. Возможно, потому Пипру и затеял этот разговор, оставшись с Индрой наедине. Теперь воину не требовалось скрывать свои мысли за общепринятой позицией. Он был свободен от гнёта идеи, как представлялось Пипру, но не был свободен от своей совести.
Так что же ответил бы Индра? И хватило бы ему духу на собственное мнение? Ведь это только отговорка, что моё мнение и мнение моего народа всегда едины. Отговорка Проходчиков, позволяющая им не думать. Подменить понимание верой.
Так считал Пипру и ждал ответа. Ждал подтверждения того, что арийцы – отпечаток коллективного рассудительного, а не коллективного бессознательного, как утверждал Индра.
– Мне уже как-то приходилось это слышать, – сказал кшатрий, равнодушно взглянув на даса.
– Да, – вспомнил Пипру. – Но теперь тебе это придётся слышать чаще, чем ты полагаешь. Ведь вы изобрели колесницу и значит, перестроили традиционные отношения времени и пространства. Легко достигнув территории других племён, а если быть до конца точным, то – котла их саможизненности. И что вы скажете этим людям? Что они плохи? Вот жили себе, жили, и всё у них складывалось, но пришли арийцы со своим приговором, и эти люди стали плохи. Так?
– Я вижу, тебе этот вопрос не даёт покоя, – вступил в бой Индра. – Правда, озвучил ты его неверно. Ты озвучил им свою проблему, а не моё к ней отношение. Ведь если бы ко мне в дом пришло существо более совершенное, чем я, – по твоей логике, мне пришлось бы выдумывать опровержение его совершенству и нашей разнице, а я хочу искать этому доказательство и подтверждение. Я могу всю жизнь внушать себе и другим, что мы с тобой равны. Если тебе такое нужно. Только вот беда: ты всю жизнь будешь опровергать это, сам того не замечая.
Пипру с удивлением посмотрел на кшатрия.
– Да, – продолжил Индра, – потому что я призван утверждать торжество лучшего, торжество совершенного. Арийцы, обладая разделением на сословия, организованнее вас, арийцы более духоёмки, поскольку поклоняются великим богам, а не низменным духам, арийцы жизнеспособнее вас, ибо уже отторгли Вала и не пользуются его физической поддержкой при выживании; познание Мирового закона-риты, открытого нами, говорит, что арийцы умнее вас. Так почему же я не могу сказать, что арийцы лучше вас, дасов?
Если же возникнут существа совершеннее арийцев, мы не станем это опровергать, а найдём способы улучшить свою породу. Чтобы превзойти их, а не прятать глаза от правды.
– Это какое-то нелепое заблуждение. Считать кого-то лучше, кого-то хуже только потому, что одни умеют говорить о благородстве и знаниях, а другие нет. Разве среди вас все столь совершенны, что это бросается в глаза? И нет среди вас глупцов и плутов, лентяев и проходимцев? – занервничал Пипру, не в силах пробиться к торжеству собственной правды.
Индра понимал, чем вызваны эти словесные вольности даса. Видимо, путники приближались к землям его племени. Что и прибавляло проводнику уверенности в себе. Теперь, и особенно теперь, когда от Пипру зависело скорейшее избавление арийцев от мук жажды, Индра не ответил бы насилием на противодумство. К тому же спутники его всё равно не слышали этого разговора.
– Среди нас есть всякие люди, но самых недостойных, шудр, мы отторгли от себя, – сказал воин. – Человеческие качества всех прочих регулируют их сословия. Например, трус не сойдётся с кшатриями, даже если он воин по происхождению, а дурак не выживет среди брахманов. Лентяй вайша тоже обречён. Он просто сдохнет с голоду. При этом работоспособный дурак вполне может приносить пользу обществу там, где от него не требуется мудрости. Но ленивый дурак будет непременно отторгнут кланом. Так что не родись дураком. Или родись усердным малоумком. Мы найдём тебе применение. А бездарь попадёт в такие условия, когда ему придётся выживать либо с помощью собственного труда, либо с помощью разбоя. Но в этом случае он станет шудрой. Отверженным.
– Не проще ли ему стать кшатрием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Да, – вздохнул Индра, – я тоже начал свою взрослую жизнь на этой равнине. Там, далеко, на другом её краю. Потеряв отца. Только вернуться мне было некуда.
– Пусть он поедет со мной, – попросил молодой ашвин. Индра не стал спорить. Так их стало на одного больше.
Колесницы перевалили через сыпучие холмы, и ночь выплеснула мрак в глаза путников. Густой, как шелковичный сок. Необозримый простор захватил их души, но усталость и тягостный осадок не самого лучшего дня скоро сделали своё дело. Колесницы покатили медленнее, а потом кони и вовсе перешли на шаг, не испытывая над собой власти кожаных поводьев.
День встретил путников в далёком переполье. Душней, пеклом, пылью и однообразием равнины. Путь стал для них тяжким испытанием. Та самая дорога, таившая магию движения, беспрестанного изменения мира вокруг глаз, магию Великого похода, сделалась нестерпимо гнетущей. Равнодушные сердца совсем уже забыли упоение простором, который помещается в колесе с восьмью спицами. Людям казалось, что они едут по громадной жаровне, и её раскалённое небо и пересохшая земля отходили в их сердца пеплом.
Индра вспоминал свой душевный призыв: «Колесо катится!», и ему становилось гадостно от этой наивной, простяцкой самоуверенности. «Жизнь – громадный камень, лежащий там, где его положили, и сдвинуть его невозможно!» –думал воин.
Сейчас Вала остался бы доволен такими мыслями кшатрия. Индра ненавидел Валу, ненавидел себя за эти мысли, ненавидел дорогу и безводье. Он остановил колесницы и объявил всем, что, если сегодня к вечеру они не найдут воду, завтра колесницы останутся без коней. А к вечеру погибнут и люди.
Пипру, выслушав злобу кшатрия, заговорил первым:
– Я могу показать, где источник, – сказал он, щуря усталые глаза.
– Чего же ты раньше молчал, враг? – вспыхнул Насатья.
– Меня никто не спрашивал.
Арийцы переглянулись. Каждый из них подумал об одном и том же.
– Ты что, знаешь всю эту степь? – усомнился младший из ашвинов.
– Всю, разумеется, не знаю, – спокойно ответил Пипру, – но воду показать могу. Уж это место я найду с закрытыми глазами. Там мой дом.
* * *
– Не верю я ему, – прошептал Насатья, подойдя к Индре ближе. – Мутная у него душа. Разве ты не видишь?
Индра не ответил. Сперва. Потом сказал:
– Коням нужна вода. Они уже не могут тащить ратхи. А это шанс. Мы пойдём туда, куда он нас поведёт.
Сомнения ашвина не прибавили мрака душе воина. Он посматривал украдкой на идущего рядом Пипру и не находил повода для ненависти к этому скромному мыслетворцу другой расы.
Будто читая думы кшатрия, даса заговорил:
– Разве человек плох только потому, что у него другой цвет кожи или цвет глаз? Ашвины сейчас не слышали их препинания и не могли повлиять на суждения воина. Возможно, потому Пипру и затеял этот разговор, оставшись с Индрой наедине. Теперь воину не требовалось скрывать свои мысли за общепринятой позицией. Он был свободен от гнёта идеи, как представлялось Пипру, но не был свободен от своей совести.
Так что же ответил бы Индра? И хватило бы ему духу на собственное мнение? Ведь это только отговорка, что моё мнение и мнение моего народа всегда едины. Отговорка Проходчиков, позволяющая им не думать. Подменить понимание верой.
Так считал Пипру и ждал ответа. Ждал подтверждения того, что арийцы – отпечаток коллективного рассудительного, а не коллективного бессознательного, как утверждал Индра.
– Мне уже как-то приходилось это слышать, – сказал кшатрий, равнодушно взглянув на даса.
– Да, – вспомнил Пипру. – Но теперь тебе это придётся слышать чаще, чем ты полагаешь. Ведь вы изобрели колесницу и значит, перестроили традиционные отношения времени и пространства. Легко достигнув территории других племён, а если быть до конца точным, то – котла их саможизненности. И что вы скажете этим людям? Что они плохи? Вот жили себе, жили, и всё у них складывалось, но пришли арийцы со своим приговором, и эти люди стали плохи. Так?
– Я вижу, тебе этот вопрос не даёт покоя, – вступил в бой Индра. – Правда, озвучил ты его неверно. Ты озвучил им свою проблему, а не моё к ней отношение. Ведь если бы ко мне в дом пришло существо более совершенное, чем я, – по твоей логике, мне пришлось бы выдумывать опровержение его совершенству и нашей разнице, а я хочу искать этому доказательство и подтверждение. Я могу всю жизнь внушать себе и другим, что мы с тобой равны. Если тебе такое нужно. Только вот беда: ты всю жизнь будешь опровергать это, сам того не замечая.
Пипру с удивлением посмотрел на кшатрия.
– Да, – продолжил Индра, – потому что я призван утверждать торжество лучшего, торжество совершенного. Арийцы, обладая разделением на сословия, организованнее вас, арийцы более духоёмки, поскольку поклоняются великим богам, а не низменным духам, арийцы жизнеспособнее вас, ибо уже отторгли Вала и не пользуются его физической поддержкой при выживании; познание Мирового закона-риты, открытого нами, говорит, что арийцы умнее вас. Так почему же я не могу сказать, что арийцы лучше вас, дасов?
Если же возникнут существа совершеннее арийцев, мы не станем это опровергать, а найдём способы улучшить свою породу. Чтобы превзойти их, а не прятать глаза от правды.
– Это какое-то нелепое заблуждение. Считать кого-то лучше, кого-то хуже только потому, что одни умеют говорить о благородстве и знаниях, а другие нет. Разве среди вас все столь совершенны, что это бросается в глаза? И нет среди вас глупцов и плутов, лентяев и проходимцев? – занервничал Пипру, не в силах пробиться к торжеству собственной правды.
Индра понимал, чем вызваны эти словесные вольности даса. Видимо, путники приближались к землям его племени. Что и прибавляло проводнику уверенности в себе. Теперь, и особенно теперь, когда от Пипру зависело скорейшее избавление арийцев от мук жажды, Индра не ответил бы насилием на противодумство. К тому же спутники его всё равно не слышали этого разговора.
– Среди нас есть всякие люди, но самых недостойных, шудр, мы отторгли от себя, – сказал воин. – Человеческие качества всех прочих регулируют их сословия. Например, трус не сойдётся с кшатриями, даже если он воин по происхождению, а дурак не выживет среди брахманов. Лентяй вайша тоже обречён. Он просто сдохнет с голоду. При этом работоспособный дурак вполне может приносить пользу обществу там, где от него не требуется мудрости. Но ленивый дурак будет непременно отторгнут кланом. Так что не родись дураком. Или родись усердным малоумком. Мы найдём тебе применение. А бездарь попадёт в такие условия, когда ему придётся выживать либо с помощью собственного труда, либо с помощью разбоя. Но в этом случае он станет шудрой. Отверженным.
– Не проще ли ему стать кшатрием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123