Нечто противоположное движению. Стало быть, застывшее, но не менее внутренне активное, а может быть, даже кипящее. Активное по содержанию, но неподвижное по форме. Значит, Символ. Сам по себе никакой. Правда, до той поры, пока он не взбудоражен остальными стихиями.
Что же получается? Порядок, построенный на одних символах, – блеф. Порядок, построенный только на мечтах и идеях, – утопия. Порядок физической грубятины – дурь. Порядок ни во что не воплощённых метаний и бесполезных дел – обречённость. Выбери модель.
– Разумеется, равновесие.
– Равновесие иллюзии, дури, утопии и обречённости называется могилой. Вот то-то и оно! Потому я и не стал бы так безоговорочно полагаться на равновесие. Абы какое.
– В чём же выход? – обречённо спросил хотар.
– Сперва нужно открыть Источник. Пусть он утвердится в сердцах людей, и только тогда мы получим его Меру. Какое уж здесь равновесие!
Мера, вдохновлённая Источником, обязательно проявит себя делом, а Дело встанет под знамена своих наиболее ярких и типичных проявлений. То есть символов. Так что это не столько равновесие, сколько последовательная активизация стихий. Причём парная, как видишь.
– Н-да, как свет и тепло Агни. Разные исчисления одной сути. А главное – последовательные исчисления. Вот он – кат колеса. Четыре шага мандалы. Квадратура.
Индра решил усилить впечатления друга. Добавил:
– И знаешь, что здесь ещё любопытно? Можно запретить символы, разогнать людей и предать забвению их дело, но нельзя уничтожить Источник. Если он уже открыт. Если он уже открыт, – Колесо катится!
Во всём этом обсуждении сквозило присутствие ещё одного незримого участника представления – Цели. Влекомая каждой стихией, но достижимая только в их последовательном и безусловном единстве. Цель воплощала в себе логику происходящего. Как пятый элемент она поднималась над своими породителями, чтобы, воплотившись в свершение, разрушить их мандалу. Беспощадная правда жизни! Пустившая столько горестных пересудов и проклятий, столько яростных диспутов о справедливости, столько разочарований. Потому что она питалась кровью тех, кто созидал эту Цель, самоотречение применяя себя в Источнике или в Мере, в Деле или в Символе. Веря в победу и не подозревая всего коварства пятого элемента.
Но таков закон мироздания. Всё первичное разрушается самим воплощением Цели. Закон, изобретённый когда-то Вишну и ставший «тремя его шагами»: создать мандалу, получить Цель, разрушить мандалу.
* * *
Буланая пара таскала колесницу по лугу, и сотни бхригов пришли посмотреть на это представление. Если бы не беспомощность вожжей, не нашедших должного применения и отдавших колесницу на волю четвероногих, первый выезд невиданного доселе дива можно было бы считать удавшимся.
Мальчишки бежали за трясущейся по земляным увалам повозкой, размахивая руками и выкрикивая всякую доброжелательную чепуху. Индра вцепился в вожжи и с замиранием сердца наблюдал за происходящим. Больше всего воина поразил разлёт земли, несущийся мимо колесницы. Ничего подобного он даже не мог себе представить. Привычный промельк бега теперь стал шквалом, захлёстом, смешавшим все краски мира, отчего дурела голова и подкашивались ноги.
Колёса били по кочкам, и колесница тяжело скрипела. Будто предчувствуя свою ближнюю кончину. Которая не заставила себя долго ждать.
При очередном ударе ось с треском провалилась в землю, повозка снесла подвернувшийся холмок, засыпав Индру землёй, и перевернулась. Выломав оглоблю. Воина прибило к тяжёлой и неподвижной тверди, в которой гудом, раскатом, эхом стучало его сердце. Индру накрыло обломками колесницы. Он понимал, что остался жив, и только это его радовало.
Обезумевшие кони неслись куда-то не разбирая пути. Сращённые куском оглобли, царапавшим землю.
* * *
– Они убежали, – тихо сказал Атитхигва, убедившись, что возничий жив и невредим. – Придётся всё начинать сначала.
– Сначала?! – забурлил Индра. – Что ж, выходит, два года – ни во что?!
Он вылез из-под разбитой повозки, пнул её ногой и пошёл в поле. Никуда. Унять беспомощную злобу.
Воин вернулся только вечером. По его виду Атитхигва мог судить, что Индра себя ненавидит. Ненавидит свой нетрадиционализм, эти годы, прожитые напрасно, ненавидит коней, недоумие бхригов, что-то напутавших с креплением поводьев, ломающиеся колёса, вздыбленные под ними кочки, упрямое спокойствие Атитхигвы, который сам никогда не залезет в люльку, того человека, что однажды привёл в жизнь кшатрия коня, – в общем, ненавидит всё, что связано с этим умопомрачением.
Индра кипел ещё и оттого, что у хотара наверняка созрела пара-другая умных и правильных фраз о происшедшем, готовая всё поставить на свои места. Воин уже подбирал ответную грубость.
– Запрягать будем козлов! – внезапно сказал Атитхигва, глядя куда-то в сторону. Короткая пауза заставила Индру получше расслышать слова теоретика гужевого дела.
– Что? Каких козлов?
– Обыкновенных, двурогих. Пока ты присмирял свою дурь, я кое-что придумал. Козлы выносливы, прекрасно бегают, они значительно ниже лошадей, что создаёт преимущество для возницы при обзоре пути. Кроме того, поводья можно крепить прямо к рогам.
– Постой, ты это серьёзно? – воин попытался заглянуть другу в глаза.
– Лошадь была нашей ошибкой. Она никогда не повезёт колесницу! – мрачно изрёк Атитхигва. Он и не думал шутить.
– Как это не повезёт? Ты делаешь такие выводы после первой же неудачи? Один раз мордой по земле…
– Причём, заметь, твоей мордой.
– Какая разница, – не унимался Индра. – И уже не повезёт!
– Не повезёт, – упорствовал Атитхигва.
– Да тут всего-то дел – перевязать поводья, чтобы тянуть её не за шею, а за морду. Обмотаем вокруг головы. Не повезёт! Повезёт, куда она денется! Ещё нужно ось покрепче поставить…
Только сейчас воин заметил потеху в глазах Атитхигвы.
– Ах ты демон! – возмутился Индра, легко ткнув друга в бок.
– Это что б у тебя руки не опускались. Лучше, когда сам себя уговариваешь, чем когда это делают другие.
* * *
Индра перевязал Дадхикре морду. Верёвкой. Так чтобы сидя у коня на спине, можно было повернуть ему голову, потянув за верёвку вправо или влево.
Конь не выказывал никакого протеста. За эти годы он превратился в крепыша. С широкой и круглой спиной, статной грудью, раздавшейся катом, тяжёлыми ногами. Заглядение! Такое – да под свою власть! Грива Дадхикры седым пучевьём заращала ему тугую шею. Конь присмирел, поменяв молодую прыть на гордый покой владыки простора. Он любил руки, охотно шёл к мальчишкам, кормившим его отрубями и убиравшим навоз, позволял хотару и бхригам чесать себе шею, пихать под самые зубы куски рассыпчатой гуты и обожал Индру.
Кшатрий уцепил пучок жёстких волос на холке и запрыгнул коню на спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Что же получается? Порядок, построенный на одних символах, – блеф. Порядок, построенный только на мечтах и идеях, – утопия. Порядок физической грубятины – дурь. Порядок ни во что не воплощённых метаний и бесполезных дел – обречённость. Выбери модель.
– Разумеется, равновесие.
– Равновесие иллюзии, дури, утопии и обречённости называется могилой. Вот то-то и оно! Потому я и не стал бы так безоговорочно полагаться на равновесие. Абы какое.
– В чём же выход? – обречённо спросил хотар.
– Сперва нужно открыть Источник. Пусть он утвердится в сердцах людей, и только тогда мы получим его Меру. Какое уж здесь равновесие!
Мера, вдохновлённая Источником, обязательно проявит себя делом, а Дело встанет под знамена своих наиболее ярких и типичных проявлений. То есть символов. Так что это не столько равновесие, сколько последовательная активизация стихий. Причём парная, как видишь.
– Н-да, как свет и тепло Агни. Разные исчисления одной сути. А главное – последовательные исчисления. Вот он – кат колеса. Четыре шага мандалы. Квадратура.
Индра решил усилить впечатления друга. Добавил:
– И знаешь, что здесь ещё любопытно? Можно запретить символы, разогнать людей и предать забвению их дело, но нельзя уничтожить Источник. Если он уже открыт. Если он уже открыт, – Колесо катится!
Во всём этом обсуждении сквозило присутствие ещё одного незримого участника представления – Цели. Влекомая каждой стихией, но достижимая только в их последовательном и безусловном единстве. Цель воплощала в себе логику происходящего. Как пятый элемент она поднималась над своими породителями, чтобы, воплотившись в свершение, разрушить их мандалу. Беспощадная правда жизни! Пустившая столько горестных пересудов и проклятий, столько яростных диспутов о справедливости, столько разочарований. Потому что она питалась кровью тех, кто созидал эту Цель, самоотречение применяя себя в Источнике или в Мере, в Деле или в Символе. Веря в победу и не подозревая всего коварства пятого элемента.
Но таков закон мироздания. Всё первичное разрушается самим воплощением Цели. Закон, изобретённый когда-то Вишну и ставший «тремя его шагами»: создать мандалу, получить Цель, разрушить мандалу.
* * *
Буланая пара таскала колесницу по лугу, и сотни бхригов пришли посмотреть на это представление. Если бы не беспомощность вожжей, не нашедших должного применения и отдавших колесницу на волю четвероногих, первый выезд невиданного доселе дива можно было бы считать удавшимся.
Мальчишки бежали за трясущейся по земляным увалам повозкой, размахивая руками и выкрикивая всякую доброжелательную чепуху. Индра вцепился в вожжи и с замиранием сердца наблюдал за происходящим. Больше всего воина поразил разлёт земли, несущийся мимо колесницы. Ничего подобного он даже не мог себе представить. Привычный промельк бега теперь стал шквалом, захлёстом, смешавшим все краски мира, отчего дурела голова и подкашивались ноги.
Колёса били по кочкам, и колесница тяжело скрипела. Будто предчувствуя свою ближнюю кончину. Которая не заставила себя долго ждать.
При очередном ударе ось с треском провалилась в землю, повозка снесла подвернувшийся холмок, засыпав Индру землёй, и перевернулась. Выломав оглоблю. Воина прибило к тяжёлой и неподвижной тверди, в которой гудом, раскатом, эхом стучало его сердце. Индру накрыло обломками колесницы. Он понимал, что остался жив, и только это его радовало.
Обезумевшие кони неслись куда-то не разбирая пути. Сращённые куском оглобли, царапавшим землю.
* * *
– Они убежали, – тихо сказал Атитхигва, убедившись, что возничий жив и невредим. – Придётся всё начинать сначала.
– Сначала?! – забурлил Индра. – Что ж, выходит, два года – ни во что?!
Он вылез из-под разбитой повозки, пнул её ногой и пошёл в поле. Никуда. Унять беспомощную злобу.
Воин вернулся только вечером. По его виду Атитхигва мог судить, что Индра себя ненавидит. Ненавидит свой нетрадиционализм, эти годы, прожитые напрасно, ненавидит коней, недоумие бхригов, что-то напутавших с креплением поводьев, ломающиеся колёса, вздыбленные под ними кочки, упрямое спокойствие Атитхигвы, который сам никогда не залезет в люльку, того человека, что однажды привёл в жизнь кшатрия коня, – в общем, ненавидит всё, что связано с этим умопомрачением.
Индра кипел ещё и оттого, что у хотара наверняка созрела пара-другая умных и правильных фраз о происшедшем, готовая всё поставить на свои места. Воин уже подбирал ответную грубость.
– Запрягать будем козлов! – внезапно сказал Атитхигва, глядя куда-то в сторону. Короткая пауза заставила Индру получше расслышать слова теоретика гужевого дела.
– Что? Каких козлов?
– Обыкновенных, двурогих. Пока ты присмирял свою дурь, я кое-что придумал. Козлы выносливы, прекрасно бегают, они значительно ниже лошадей, что создаёт преимущество для возницы при обзоре пути. Кроме того, поводья можно крепить прямо к рогам.
– Постой, ты это серьёзно? – воин попытался заглянуть другу в глаза.
– Лошадь была нашей ошибкой. Она никогда не повезёт колесницу! – мрачно изрёк Атитхигва. Он и не думал шутить.
– Как это не повезёт? Ты делаешь такие выводы после первой же неудачи? Один раз мордой по земле…
– Причём, заметь, твоей мордой.
– Какая разница, – не унимался Индра. – И уже не повезёт!
– Не повезёт, – упорствовал Атитхигва.
– Да тут всего-то дел – перевязать поводья, чтобы тянуть её не за шею, а за морду. Обмотаем вокруг головы. Не повезёт! Повезёт, куда она денется! Ещё нужно ось покрепче поставить…
Только сейчас воин заметил потеху в глазах Атитхигвы.
– Ах ты демон! – возмутился Индра, легко ткнув друга в бок.
– Это что б у тебя руки не опускались. Лучше, когда сам себя уговариваешь, чем когда это делают другие.
* * *
Индра перевязал Дадхикре морду. Верёвкой. Так чтобы сидя у коня на спине, можно было повернуть ему голову, потянув за верёвку вправо или влево.
Конь не выказывал никакого протеста. За эти годы он превратился в крепыша. С широкой и круглой спиной, статной грудью, раздавшейся катом, тяжёлыми ногами. Заглядение! Такое – да под свою власть! Грива Дадхикры седым пучевьём заращала ему тугую шею. Конь присмирел, поменяв молодую прыть на гордый покой владыки простора. Он любил руки, охотно шёл к мальчишкам, кормившим его отрубями и убиравшим навоз, позволял хотару и бхригам чесать себе шею, пихать под самые зубы куски рассыпчатой гуты и обожал Индру.
Кшатрий уцепил пучок жёстких волос на холке и запрыгнул коню на спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123