И решение стоит искать в сатве, ибо сатва и есть истина. Но сатва имеет оборот, как мне сказал Человек с конской головой. А потому нужно установить, что первично в истине и что всего лишь повторяет её в искажённом виде.
А первична спина, поскольку именно ей и служат подпором две пары ног. Живот – противоположность сатвы, он свисает мешком, прицепившись к поперечине между опорами. Значит, использовать нужно спину. Вот и весь сказ.
– Как же её использовать?
– Просто сесть верхом.
– Думаю, в этом случае одними поломанными рёбрами ты не отделаешься.
Ашва стоял в стороне и равнодушно щипал траву. Ему было всё равно, где у него сатва, но к себе на спину он никого пускать не собирался. До поры.
Утро располоскало небесную синь, смыв с неё чёрное. Индра, томимый безделием, лёг досыпать, а Дадхъянч решил опробовать идеи Кавьи Ушанаса применительно к своей поклаже. Это разгрузило бы ему плечи. В пути. Дадхъянч изучал широкую спину ничего не подозревавшего Ашвы, подкармливая его остатками загустевшей крупянки.
Риши вспомнил Триту, который никогда не разрешил бы неволить коня. Но Дадхъянч мысленно возражал ему, говоря примерно следующее: «Если я таскаю на себе вещи, то почему он не может? Чем он лучше меня?» На что Трита отвечал: «Ты таскаешь собственное барахло, а Ашву хочешь заставить таскать чужое». Правда, эти соображения Дадхъянч старался уже не слышать. В себе самом.
Спина оказалась чуть вогнутой и обтекаемой, хотя и небезнадёжно. Для поклажи.
«Кавья Ушанас – теоретик, – подумал Дадхъянч. – К тому же слишком молодой. Ему не хватает представления о всей этой жизненной дури, называемой реализмом. Его воическому слепку – Индре уготовлена трудная роль – быть воином идей Кавьи Ушанаса. Впрочем, воином других идей Индра быть и не сможет. Да, не сможет. Потому что, в отличие от прочих кшатриев, в нём сидит тот, кто хочет всех спасти. Ещё не зная отчего, но обязательно спасти. И обязательно всех. Кавья Ушанас. И трудно сказать, кого в нём больше: Индры или Кавьи. Люди вообще делятся на тех, в ком он есть и в ком он безнадёжно отсутствует. Кавья Ушанас».
Предавшись своим мыслям, риши машинально облапил Ашву за холку. Жёсткую, как сосновая хвоя. Дадхъянч оторопело заметил свою вольность, но конь и не думал брыкаться.
Индре снился волчий вой. Волки со всех сторон подбирались к воину, а он не знал, хорошо это или плохо. Пока не решил. Но они выли слишком громко, и кшатрий проснулся. Выли волки. Неподалёку в поле.
– А где Ашва? – спросил воин у маявшегося Дадхъянча.
– Убежал.
– А где вещи? – удивился Индра.
– Убежали вместе с ним.
–Что?
– Я смастерил ему перевязь для спины. Представь себе, он и не думал противиться. Так, нервничал, мялся с ноги на ногу, косил на меня глазом. Труднее всего было просунуть перевязь ему под брюхо. Когда дело было сделано, я собрал вещи, упаковал их, связал и водрузил Ашве на спину. Он скорее удивился, чем испугался; и всё бы хорошо, да надо было появиться этим волкам! Ашва шарахнулся в сторону, встал на дыбы, а потом убежал. И вещи вместе с ним.
Индра посмотрел вдаль. На луг наползала багрово-смоляная туча, наводившая сумрак и тревожное возбуждение души. Ветер под ней косил траву. Вразмёт. Стелился и подвывал. В один голос с волками.
– Буря идёт!
– Они потому и воют, – удручённо заметил Дадхъянч.
– Ничего, прибежит твой Ашва.
– Да идти надо, чего здесь высиживать? Ни кусточка поблизости, ни ложбинки. А как теперь уйдёшь?
– Пойдём-пойдём, он догонит, – Индра поднялся с травопала и, полный решимости идти, сгрёб плащ. Ушибленная бочина напомнила ему о себе. Воин старался не показыть вида, но боль коверкала его движения.
– Не потеряет Ашва твою поклажу, крепко привязал? – спросил он с придыханием. Дадхъянч только хмыкнул.
Путники заторопились. Догоняя обречённый бурей покой в той стороне равнины, где догорали оплёски усталого солнца. Им в спину дышала буря. Она разворачивала багровые знамена своей ярости. От земли до небес.
Индра вспомнил дочь Диводаса. Оставленную им недалеко от деревни бхригов. Одну. Хорошо, если Ратри переждёт бурю в деревне. Хотя наверняка девушка отправилась домой. Оставаться нужно было вчера, а что ей одной делать в деревне? Тут ещё эти волки…
Индру царапала совесть. В голове топтался только один вопрос: «Зачем?» Их отношения с Ратри вообще можно было символизировать этим вопросом. Зачем? Всё – зачем? Индра не знал ответа. И всё-таки она приходила к нему. Так далеко. И всего только на одну ночь. Каждый месяц на одну ночь. Интересно, что она выдумывала дома, оправдывая своё отсутствие? И почему Диводас отпускал её одну?
Вишнёвый сумрак расползался по небу. От края до края. Буря пожирала остатки дневного света. В бурчании отдалённых раскатов грома. Внезапно всё стихло. Будто оборвалось разом. Будто буря задохнулась в себе самой, не совладав с напором собственного безумства. Даже волки примолкли. Тревожное ожидание чего-то затаившегося, неотвратимого и беспощадного вползало в души путников. И тут первые капли дождя ударили по земле. Тяжёлой россыпью. День померк, и по спинам идущих ударил ветер. Такой силы, что бросил Индру на землю. Дождь разнесло. Перемешало с летящей грязью, травой, выломками растерзанных кустов. Мокрый разметай нёсся вперед, торжествуя страстность своей гибельной свободы.
Оторопью ответило буре свернувшееся сердце Индры. Оно спросило воина о спасении. «Вопросы задают только дураки», – постарался ответить Индра. Он поднялся в полный рост и шагнул навстречу грозовым раскатам. Дождь исхлестал ему лицо. Рядом кричал Дадхъянч, допытываясь о чём-то у кшатрия и перекликая ветер.
Индра не искал спасения. Не искал спасения вне бури. Оно было в ней самой. Чего стоит дух воина, если это не так?
– Архари! – взревел Индра голосом своего сердца. Оно перестало задавать ненужные вопросы. Пришло время поднять в себе Быка. И снова вплести в косицу стебель мандрагоры.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Ведь мы знаем тебя как самого ярого быка,
ждущего призыв на состязание.
(Ригведа. Мандала I, 10)
Надышавшись бурей, Индра догнал Дадхъянча. Риши выглядел менее вдохновенно, чем его беспокойный попутчик.
– Послушай! – крикнул Индра. – Я знаю, как спасти арийцев от возможной катастрофы. Дадхъянч нехотя обернулся. Дождь заливал ему глаза, и риши пришлось щуриться.
– Ты веришь в катастрофу? – почему-то спросил он.
– Что значит – веришь? – удивился воин. – Я предсказываю её.
– Вот как. Значит, предсказываешь. И что именно ты предсказываешь?
– Что? – не расслышал Индра в шуме ветра.
– Я спрашиваю о катастрофе.
– Брось, ты прекрасно понимаешь, что катастрофу мы ждём, она у нас в сердцах и в умах и значит, что-нибудь случится. Неважно что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
А первична спина, поскольку именно ей и служат подпором две пары ног. Живот – противоположность сатвы, он свисает мешком, прицепившись к поперечине между опорами. Значит, использовать нужно спину. Вот и весь сказ.
– Как же её использовать?
– Просто сесть верхом.
– Думаю, в этом случае одними поломанными рёбрами ты не отделаешься.
Ашва стоял в стороне и равнодушно щипал траву. Ему было всё равно, где у него сатва, но к себе на спину он никого пускать не собирался. До поры.
Утро располоскало небесную синь, смыв с неё чёрное. Индра, томимый безделием, лёг досыпать, а Дадхъянч решил опробовать идеи Кавьи Ушанаса применительно к своей поклаже. Это разгрузило бы ему плечи. В пути. Дадхъянч изучал широкую спину ничего не подозревавшего Ашвы, подкармливая его остатками загустевшей крупянки.
Риши вспомнил Триту, который никогда не разрешил бы неволить коня. Но Дадхъянч мысленно возражал ему, говоря примерно следующее: «Если я таскаю на себе вещи, то почему он не может? Чем он лучше меня?» На что Трита отвечал: «Ты таскаешь собственное барахло, а Ашву хочешь заставить таскать чужое». Правда, эти соображения Дадхъянч старался уже не слышать. В себе самом.
Спина оказалась чуть вогнутой и обтекаемой, хотя и небезнадёжно. Для поклажи.
«Кавья Ушанас – теоретик, – подумал Дадхъянч. – К тому же слишком молодой. Ему не хватает представления о всей этой жизненной дури, называемой реализмом. Его воическому слепку – Индре уготовлена трудная роль – быть воином идей Кавьи Ушанаса. Впрочем, воином других идей Индра быть и не сможет. Да, не сможет. Потому что, в отличие от прочих кшатриев, в нём сидит тот, кто хочет всех спасти. Ещё не зная отчего, но обязательно спасти. И обязательно всех. Кавья Ушанас. И трудно сказать, кого в нём больше: Индры или Кавьи. Люди вообще делятся на тех, в ком он есть и в ком он безнадёжно отсутствует. Кавья Ушанас».
Предавшись своим мыслям, риши машинально облапил Ашву за холку. Жёсткую, как сосновая хвоя. Дадхъянч оторопело заметил свою вольность, но конь и не думал брыкаться.
Индре снился волчий вой. Волки со всех сторон подбирались к воину, а он не знал, хорошо это или плохо. Пока не решил. Но они выли слишком громко, и кшатрий проснулся. Выли волки. Неподалёку в поле.
– А где Ашва? – спросил воин у маявшегося Дадхъянча.
– Убежал.
– А где вещи? – удивился Индра.
– Убежали вместе с ним.
–Что?
– Я смастерил ему перевязь для спины. Представь себе, он и не думал противиться. Так, нервничал, мялся с ноги на ногу, косил на меня глазом. Труднее всего было просунуть перевязь ему под брюхо. Когда дело было сделано, я собрал вещи, упаковал их, связал и водрузил Ашве на спину. Он скорее удивился, чем испугался; и всё бы хорошо, да надо было появиться этим волкам! Ашва шарахнулся в сторону, встал на дыбы, а потом убежал. И вещи вместе с ним.
Индра посмотрел вдаль. На луг наползала багрово-смоляная туча, наводившая сумрак и тревожное возбуждение души. Ветер под ней косил траву. Вразмёт. Стелился и подвывал. В один голос с волками.
– Буря идёт!
– Они потому и воют, – удручённо заметил Дадхъянч.
– Ничего, прибежит твой Ашва.
– Да идти надо, чего здесь высиживать? Ни кусточка поблизости, ни ложбинки. А как теперь уйдёшь?
– Пойдём-пойдём, он догонит, – Индра поднялся с травопала и, полный решимости идти, сгрёб плащ. Ушибленная бочина напомнила ему о себе. Воин старался не показыть вида, но боль коверкала его движения.
– Не потеряет Ашва твою поклажу, крепко привязал? – спросил он с придыханием. Дадхъянч только хмыкнул.
Путники заторопились. Догоняя обречённый бурей покой в той стороне равнины, где догорали оплёски усталого солнца. Им в спину дышала буря. Она разворачивала багровые знамена своей ярости. От земли до небес.
Индра вспомнил дочь Диводаса. Оставленную им недалеко от деревни бхригов. Одну. Хорошо, если Ратри переждёт бурю в деревне. Хотя наверняка девушка отправилась домой. Оставаться нужно было вчера, а что ей одной делать в деревне? Тут ещё эти волки…
Индру царапала совесть. В голове топтался только один вопрос: «Зачем?» Их отношения с Ратри вообще можно было символизировать этим вопросом. Зачем? Всё – зачем? Индра не знал ответа. И всё-таки она приходила к нему. Так далеко. И всего только на одну ночь. Каждый месяц на одну ночь. Интересно, что она выдумывала дома, оправдывая своё отсутствие? И почему Диводас отпускал её одну?
Вишнёвый сумрак расползался по небу. От края до края. Буря пожирала остатки дневного света. В бурчании отдалённых раскатов грома. Внезапно всё стихло. Будто оборвалось разом. Будто буря задохнулась в себе самой, не совладав с напором собственного безумства. Даже волки примолкли. Тревожное ожидание чего-то затаившегося, неотвратимого и беспощадного вползало в души путников. И тут первые капли дождя ударили по земле. Тяжёлой россыпью. День померк, и по спинам идущих ударил ветер. Такой силы, что бросил Индру на землю. Дождь разнесло. Перемешало с летящей грязью, травой, выломками растерзанных кустов. Мокрый разметай нёсся вперед, торжествуя страстность своей гибельной свободы.
Оторопью ответило буре свернувшееся сердце Индры. Оно спросило воина о спасении. «Вопросы задают только дураки», – постарался ответить Индра. Он поднялся в полный рост и шагнул навстречу грозовым раскатам. Дождь исхлестал ему лицо. Рядом кричал Дадхъянч, допытываясь о чём-то у кшатрия и перекликая ветер.
Индра не искал спасения. Не искал спасения вне бури. Оно было в ней самой. Чего стоит дух воина, если это не так?
– Архари! – взревел Индра голосом своего сердца. Оно перестало задавать ненужные вопросы. Пришло время поднять в себе Быка. И снова вплести в косицу стебель мандрагоры.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Ведь мы знаем тебя как самого ярого быка,
ждущего призыв на состязание.
(Ригведа. Мандала I, 10)
Надышавшись бурей, Индра догнал Дадхъянча. Риши выглядел менее вдохновенно, чем его беспокойный попутчик.
– Послушай! – крикнул Индра. – Я знаю, как спасти арийцев от возможной катастрофы. Дадхъянч нехотя обернулся. Дождь заливал ему глаза, и риши пришлось щуриться.
– Ты веришь в катастрофу? – почему-то спросил он.
– Что значит – веришь? – удивился воин. – Я предсказываю её.
– Вот как. Значит, предсказываешь. И что именно ты предсказываешь?
– Что? – не расслышал Индра в шуме ветра.
– Я спрашиваю о катастрофе.
– Брось, ты прекрасно понимаешь, что катастрофу мы ждём, она у нас в сердцах и в умах и значит, что-нибудь случится. Неважно что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123