Пахло тленом и заслоённой пылью. Казалось, что обитатели дома покидали его второпях. Их будто что-то гнало отсюда.
Внезапно собачий лай в глубине увядшего сада откликнулся на вторжение Индры. Воин очнулся и поспешил на поиски жизни. Равнодушная пегая псина проводила его до стен дома, припавшего на ветвистые лапы деревьев.
Первое, что увидел Индра, когда появился в полумраке комнаты, были глаза Шачи. Два больших кристалла чистой воды. С небесным светом, чуть занятым тенью спящих стен.
Он молчал и смотрел в эти глаза. Индра почему-то боялся, что они погаснут, что их заберёт сумрак.
– Ты видел, как подросла твоя собака? – спросила Шачи.
– Так это Сарама? – удивился воин. – То-то я смотрю – знакомая морда.
– Я забрала собаку, пока ты ездил убивать своих демонов.
– Почему ты думаешь, что я ездил именно за этим?
– А за чем же ещё ты мог ездить?
– Верно, – согласился Индра, распекая себя за несообразительность. – Верно. Должно быть, меня долго не было?
– Для меня – да, – тихо сказала Шачи, и сумрак поглотил её взгляд.
Индра нёс её на руках. Через двор. Тёплые щёки Шачи пахли мёдом. Индра чертил что-то на них носом и губами. «Как тебе удаётся сохранять чистоту и свежесть тела при таком безводье?» – спросил он у своей Шачи. У той, что вдруг ожила в новом уголке его души. «Чистота –явление не банное, это – телесный признак благородства», – ответила Шачи.
– Скажи, ты и сейчас не можешь не думать о делах? – вдруг спросила другая Шачи. Настоящая.
Индра понял, что их, вероятно, будет две. Во всяком случае, пока. Первую, собственную, он назвал Индрани.
* * *
Колесницы бежали в горы. Оставляя в запылённой дали Амаравати. Серым пятном тлена и розовым пятном памяти.
– Мы построим новый город, – сказал Индра спутнице, – и назовём его Амаравати.
– В своём воображении?
– Нет, он должен будет вернуться!
– Он и вернётся. Только по-другому. Подумай, нужен ли Амаравати для всех? Таким, каким он был? – Шачи искоса посмотрела на воина.
– Разные кланы, разные люди… – продолжил он вслух её мысль.
– Разные судьбы, – уточнила женщина.
Глаза Индры загорелись. Она подсказала ему нечто, такое близкое духу, но оставшееся неуловимым. Воин обнял избранницу.
– У нас одна судьба, – прошептала Шачи, – и потому мы – волны одного потока.
Ночным пламенем зажглось небо. Взметнувшись во всю свою тревожную высь над заземельем арийской Арваты – «земли обитания». Горы вонзились в него островерхими головами. Синей стеной мрака вросли они в переливчатый пурпур небес, подпёрли размашистую светотень небесного огнестояния.
Рассыпавшиеся по долине колесницы пересекали слепую и душную ночь Арваты. Кони тянули крепко и уверенно. С какой-то жестокой одержимостью. Будто соревнуясь в силе и упрямстве с тягучей, непролазной ночью.
Индра вдруг придержал буланых. Что-то происходило. Он явственно это чувствовал, и даже усталость и душевное волнение, адресованное Шачи, не могли заглушить переполох его инстинктов. Что-то определённо происходило. В мнимом замерении арватской ночи. Невыразимая сила этого происходящего томила и звала воина, против общего порыва ночных колесниц.
Индра спрыгнул на землю и, ничего не объясняя своей спутнице, побрёл навстречу тревоге. Тихо заскулила Сарама, отвечая настроению кшатрия.
Чем дальше уходил воин от колесницы, тем труднее ему становилось дышать. Будто запекло воздух в горле. Надо полагать, такая же немощь терзает стариков, чья охрипь силится протолкнуть глоток воздуха в грудную теснину.
Индра не мог раздышаться. Ему переломило грудь. Ответом на эту муку лицо воина запламенело лихорадкой. Индра обернулся. Отыскал глазами едва различимую колесницу. В нём ещё трудилась воля, и рассудок кшатрия ещё противился этой внезапной, необъяснимой хвори. Но волна её катила на кшатрия стремительно, беспощадно. Поглощала его воюющий дух.
Уже за гранью здравого смысла, в самом бушуне пожара, охватившего воину мозги, Индра отчётливо различил обращённую к нему чужую речь:
– Ну что, ожидал ли ты встретить меня здесь, в своём бреду?
Кшатрий знал, кто это говорит.
– Да, – продолжил голос, – я тот, кого ты ищешь. Я – Шушна! И добраться до меня в здравии тебе уже не суждено.
Потеряв силы, воин упал на сухую землю.
– Я могу сейчас убить тебя, – говорил Шушна, – стоит мне только добавить пылу. А ты уже не можешь ничего. Не можешь даже ответить мне. Герой повержен, растоптан, испепелён! Потому что герой тоже человек, и, как любой человек, он способен болеть и умирать. Вот и нет героя. Только груда падали…
– Индра! – тихо позвала Шачи.
Шушна замолчал. Должно быть, он раздумывал, как поэффектнее закончить эту последнюю встречу Дасу с кшатрием.
Шачи ступила на землю. Увлекаемая порывом собаки, зарыскавшей следы воина.
– Нет, я не стану сейчас убивать тебя. Потому что ожидание смерти – худшее наказание, чем сама смерть. Жди своего часа, – заключил демон.
– Смерть не наказание, – простонал Индра в бреду, – а всего лишь изменение сущего.
Он открыл глаза и обнаружил себя в плену встревоженных рук Шачи.
– У тебя сильный жар, – сказала женщина, склонясь над его головой.
– Не только у меня.
Индра попытался вздохнуть, но воздуха для него не нашлось. Мучительная слабость уносила кшатрия из заботливых женских рук. В закилающий котёл обморочных откровений лихорадки.
* * *
– Ай как скверно! Ай как скверно! – причитал Насатья, тревожа рукой проростки молодой бороды. Шачи недружелюбно посматривала на ашвинов. На их разносносимость происходящего. На смущение и подавленность болезнью вождя.
Индра не приходил в себя второй день. Это обстоятельство приобретало контуры угрозы его самовластья над стихийным порывом колесничих перевернуть мир, и сделать это как можно быстрее. Не волей отдельно взятого человека, а собственной колесницей. Новым ашвинам нетерпелось действовать.
– Ну что ты заладил! – оборвал причитания Насатьи щуплый самоодержимый удалец, не испытывавший никаких смущении перед авторитетом Индры. Особенно теперь, когда вождь пребывал в бесчувственном состоянии. – Ты же видишь – он уже не поднимется. А мы не можем стать на полпути.
– Как это – не поднимется? – всполошился Насатья. – Ты ещё не знаешь этого человека! Так ведь, Дасра?
Голос верного спутника Индры звучал сдержанной правотою. Настолько сдержанной, что казалось, будто он уговаривает самого себя.
– Да в том ли дело, поднимется или нет? – вмешался ещё кто-то. – Пусть поднимется, окрепнет, соберёт силы. Мы уже потеряли день, а каждый упущенный день – это вычерпанный где-то колодец. Разве не Индра позвал нас в дорогу? Разве не он, спрошу я вас, хотел дать людям воду, уведя их к реке? Так сделаем же это за него! Не вопреки его воле, а следуя ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123