Да и почему, собственно говоря, она «новая»? В ней поменялось только то, что теперь Индра должен был сам прокладывать себе дорогу. Ту же дорогу. Сам.
Гарджа не останется без отомщения. И месть молодого воина нужна была не мёртвому Гардже, а живому Индре. Ибо только живое имеет цену, а всё мертвое от этой цены отрекается.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Индра: в нужде варил себе я потроха собаки.
Я не нашёл среди богов того, кто хотя бы пожалел меня.
(Ригведа. Мандала IV, 18)
Одиночество – вот та великая сила, что ниспровергает все старания жестокого мира заполонить человеческую душу, привязать её к единственному стремлению – выжить, карабкаясь по головам обречённых, заставить её признавать только общие блага, только совместную пользу людей в этом прорыве к вершинам жизни. Одиночество обращает нас в пучину собственного мира. Ещё более беспощадного к выживающему в нем.
Индра клонился под тяжестью ноши. Одно мясо чего стоило! Здесь хватит его на месяц. Кормилица собрала в дорогу вяленые мясные куски, пересыпанные золой. Чтобы не завелись черви. Мясонину ещё перестилают горькими листьями авы. От личинок мух. Так всегда делал Гарджа, которому приходилось хранить подношения пастухов по месяцу и больше.
Индра взял всё, с чего можно было бы начать обустройство жизни на новом месте. Этого «всего» оказалось чуть больше, чем следовало, если полагаться на воинский принцип: «Тебе принадлежит только то, что ты можешь унести с собой.» Индра унёс с собой всё, кроме дома, но его спина и ноги уже выказывали несогласие с таким пониманием принципа. Зато ни в чём не будет нужды.
Он взял несколько толстых циновок, поскольку сам плести их не умел. Взял моток шнура из бычьих жил, конопляную верёвку, пару козьих шкур для постели, котелок из крепкой, как камень, морёной кхадиры, миску и плошку из тутового голяша, кусок ткани, чтобы при случае залатать порванный жух, тростник для стрел и бамбучины для данды, лёгкого копья, нелюбимого Индрой. Он взял бурдюк для воды и бурдюк с вязким жиром, которым перемазался, пока переваливал жир в узкое, ушитое горло. Взял масло для факела и трут, взял гребни, браслеты и краску для нательного рисунка, взял наконечники стрел, копий и топоров. Взял также еду в добром количестве и ещё что-то. Получилось порядочно.
Индра остановился, скинул поклажу с плеч и дал простор для воздуха в груди. Воину было бы легче, если бы он знал, куда идёт. В Амаравати? Последний раз Индра был в Амаравати пять лет назад. Они ходили с Гарджой, как и в тот первый раз, который Индра, разумеется, не помнил. Ему об этом рассказывал Гарджа. О тех удивительных событиях. Какой-то чудак сидел в колодце и загадывал загадки. Их никто не смог разгадать, кроме маленького Индры. Гарджа тогда был очень горд за сына. Правда, загадки эти он забыл. Кажется, речь шла о какой-то катастрофе. Однако Индра запомнил на всю жизнь от отца, что человек в колодце предрёк молодому воину следовать одному главному правилу: «Быть в нужное время в нужном месте.» Индра пока не знал, что оно означало, но помнил его как завет отца. Почему-то отца. Хотя его придумал не Гарджа, а человек в колодце.
Может быть, молодой воин сейчас и шёл именно туда, где он будет в нужное время? Но только не в Амаравати. Он не мог прийти в Амаравати, не отомстив за отца. Что он скажет старому Ашоке? Как посмотрит в глаза тем молодым воинам, которых сам учил боевому искусству, став для них, по воле Ашоки, на несколько месяцев кумара-ритой? В последний их с отцом визит в город. И потом его же, Индру, вайши просто выгнали. Идти сейчас в Амаравати со всем этим барахлом на плечах было бы унизительно.
Гарджа ушёл из клана потому, что, когда маруты стали возводить стены своих домов, никто не мог вспомнить, чей он сын. Чтобы взять его себе. Ему тогда было не больше, чем сейчас Индре. И когда маруты не вспомнили, кто родил этого мальчика, Ашока посмотрел на них и сказал: «Я твой отец! Ты будешь жить со мной.» Но Гарджа не стал жить с Ашокой. Хотя был ему благодарен за эти слова. Не стал потому, что Ашока никогда не был его отцом. Гарджа ушёл. К вайшам. Защищать их от демонов.
Он поменял с десяток деревень. Исходил Антарикшу из конца в конец, голодал, загибался от лихорадки, но в город не вернулся. Он искал свою судьбу и нашёл её всего в неделе хода от города. Здесь какая-то женщина родила ему сына. Индру. Она была кшатрийка. Гарджа поклялся в этом. Правда, не мог объяснить, откуда она здесь взялась, среди вайшей. И здесь же Гарджа оказался в свой последний раз «в нужное время в нужном месте». Теперь пришла очередь Индры постигать эту заповедь.
Юноша поднял поклажу и двинулся дальше. В пути его застала ночь. Он упрямо шёл вперёд. Не чувствуя ног, спины и времени. Он шёл до тех пор, пока не упал обессиленный и прогоревший духом дотла.
Пролежав какое-то время на разметённой по земле поклаже, Индра начал приходить в себя и подумывать о ночлеге. Над ним стояла густая, как омут, ночь. В её мрачных высотах ходили дымные облака. Тишина давила на уши, лезла в голову, выворачивая мозги наружу. Индра подумал, что никогда не слышал такой тишины. Без дальней оголосицы собак, без цикад, без гула ветра на скалах и одинокого рёва молодых быков в деревне Сита, названной так за большой грязный овраг с ручьём и лягушками.
Индра заставил себя подняться, собрать вещи и подготовить оружие к возможным ночным встречам. Осталось расстелить шкуры и нырнуть в плащ. И тут усталые глаза воина приметили где-то на лугу мерцающий огонёк. Далеко, в самой глубине этого бездвижного мягкого омута. «Нет, буду спать», – сказал себе воин. Лёг, подумал и принялся снова укладывать вещи. В дорогу.
Просторы мрака, прожжённые красной, непрогораемой искрой, величиной с мошку, распахнули идущему сырую и тёплую долину. Она отходила испариной. Снятой с остывающих трав. Путь до костра занял не так много времени, как предполагал Индра. Правда, каждый шаг теперь стоил ему усилия воли.
Возле костра сидели двое. Усталость не позволила воину разглядеть их как следует. Он возник из сумрака, всполошив ночных людей. Они повскакивали с насиженных мест, суетливо озираясь и что-то объясняя Индре. Воин не успел даже рта открыть. С виду эти люди походили на бродяг.
– Я только хотел погреться у вашего костра, – сказал Индра, – чтобы самому не разводить огонь и не искать в темноте хворост. Ведь лучше спать возле костра.
Его слова вызвали сперва подозрение, а затем лукавую радость этих странных людей.
– Конечно, лучше спать возле костра, – заулыбался один из них, воровато оглядываясь по сторонам. Индра сбросил с плеча вещи.
– Только вот еды у нас совсем нет, – простонал другой, с любопытством разглядывая молодого воина.
– У меня много еды. Если вы голодны, поворошите мою поклажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Гарджа не останется без отомщения. И месть молодого воина нужна была не мёртвому Гардже, а живому Индре. Ибо только живое имеет цену, а всё мертвое от этой цены отрекается.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Индра: в нужде варил себе я потроха собаки.
Я не нашёл среди богов того, кто хотя бы пожалел меня.
(Ригведа. Мандала IV, 18)
Одиночество – вот та великая сила, что ниспровергает все старания жестокого мира заполонить человеческую душу, привязать её к единственному стремлению – выжить, карабкаясь по головам обречённых, заставить её признавать только общие блага, только совместную пользу людей в этом прорыве к вершинам жизни. Одиночество обращает нас в пучину собственного мира. Ещё более беспощадного к выживающему в нем.
Индра клонился под тяжестью ноши. Одно мясо чего стоило! Здесь хватит его на месяц. Кормилица собрала в дорогу вяленые мясные куски, пересыпанные золой. Чтобы не завелись черви. Мясонину ещё перестилают горькими листьями авы. От личинок мух. Так всегда делал Гарджа, которому приходилось хранить подношения пастухов по месяцу и больше.
Индра взял всё, с чего можно было бы начать обустройство жизни на новом месте. Этого «всего» оказалось чуть больше, чем следовало, если полагаться на воинский принцип: «Тебе принадлежит только то, что ты можешь унести с собой.» Индра унёс с собой всё, кроме дома, но его спина и ноги уже выказывали несогласие с таким пониманием принципа. Зато ни в чём не будет нужды.
Он взял несколько толстых циновок, поскольку сам плести их не умел. Взял моток шнура из бычьих жил, конопляную верёвку, пару козьих шкур для постели, котелок из крепкой, как камень, морёной кхадиры, миску и плошку из тутового голяша, кусок ткани, чтобы при случае залатать порванный жух, тростник для стрел и бамбучины для данды, лёгкого копья, нелюбимого Индрой. Он взял бурдюк для воды и бурдюк с вязким жиром, которым перемазался, пока переваливал жир в узкое, ушитое горло. Взял масло для факела и трут, взял гребни, браслеты и краску для нательного рисунка, взял наконечники стрел, копий и топоров. Взял также еду в добром количестве и ещё что-то. Получилось порядочно.
Индра остановился, скинул поклажу с плеч и дал простор для воздуха в груди. Воину было бы легче, если бы он знал, куда идёт. В Амаравати? Последний раз Индра был в Амаравати пять лет назад. Они ходили с Гарджой, как и в тот первый раз, который Индра, разумеется, не помнил. Ему об этом рассказывал Гарджа. О тех удивительных событиях. Какой-то чудак сидел в колодце и загадывал загадки. Их никто не смог разгадать, кроме маленького Индры. Гарджа тогда был очень горд за сына. Правда, загадки эти он забыл. Кажется, речь шла о какой-то катастрофе. Однако Индра запомнил на всю жизнь от отца, что человек в колодце предрёк молодому воину следовать одному главному правилу: «Быть в нужное время в нужном месте.» Индра пока не знал, что оно означало, но помнил его как завет отца. Почему-то отца. Хотя его придумал не Гарджа, а человек в колодце.
Может быть, молодой воин сейчас и шёл именно туда, где он будет в нужное время? Но только не в Амаравати. Он не мог прийти в Амаравати, не отомстив за отца. Что он скажет старому Ашоке? Как посмотрит в глаза тем молодым воинам, которых сам учил боевому искусству, став для них, по воле Ашоки, на несколько месяцев кумара-ритой? В последний их с отцом визит в город. И потом его же, Индру, вайши просто выгнали. Идти сейчас в Амаравати со всем этим барахлом на плечах было бы унизительно.
Гарджа ушёл из клана потому, что, когда маруты стали возводить стены своих домов, никто не мог вспомнить, чей он сын. Чтобы взять его себе. Ему тогда было не больше, чем сейчас Индре. И когда маруты не вспомнили, кто родил этого мальчика, Ашока посмотрел на них и сказал: «Я твой отец! Ты будешь жить со мной.» Но Гарджа не стал жить с Ашокой. Хотя был ему благодарен за эти слова. Не стал потому, что Ашока никогда не был его отцом. Гарджа ушёл. К вайшам. Защищать их от демонов.
Он поменял с десяток деревень. Исходил Антарикшу из конца в конец, голодал, загибался от лихорадки, но в город не вернулся. Он искал свою судьбу и нашёл её всего в неделе хода от города. Здесь какая-то женщина родила ему сына. Индру. Она была кшатрийка. Гарджа поклялся в этом. Правда, не мог объяснить, откуда она здесь взялась, среди вайшей. И здесь же Гарджа оказался в свой последний раз «в нужное время в нужном месте». Теперь пришла очередь Индры постигать эту заповедь.
Юноша поднял поклажу и двинулся дальше. В пути его застала ночь. Он упрямо шёл вперёд. Не чувствуя ног, спины и времени. Он шёл до тех пор, пока не упал обессиленный и прогоревший духом дотла.
Пролежав какое-то время на разметённой по земле поклаже, Индра начал приходить в себя и подумывать о ночлеге. Над ним стояла густая, как омут, ночь. В её мрачных высотах ходили дымные облака. Тишина давила на уши, лезла в голову, выворачивая мозги наружу. Индра подумал, что никогда не слышал такой тишины. Без дальней оголосицы собак, без цикад, без гула ветра на скалах и одинокого рёва молодых быков в деревне Сита, названной так за большой грязный овраг с ручьём и лягушками.
Индра заставил себя подняться, собрать вещи и подготовить оружие к возможным ночным встречам. Осталось расстелить шкуры и нырнуть в плащ. И тут усталые глаза воина приметили где-то на лугу мерцающий огонёк. Далеко, в самой глубине этого бездвижного мягкого омута. «Нет, буду спать», – сказал себе воин. Лёг, подумал и принялся снова укладывать вещи. В дорогу.
Просторы мрака, прожжённые красной, непрогораемой искрой, величиной с мошку, распахнули идущему сырую и тёплую долину. Она отходила испариной. Снятой с остывающих трав. Путь до костра занял не так много времени, как предполагал Индра. Правда, каждый шаг теперь стоил ему усилия воли.
Возле костра сидели двое. Усталость не позволила воину разглядеть их как следует. Он возник из сумрака, всполошив ночных людей. Они повскакивали с насиженных мест, суетливо озираясь и что-то объясняя Индре. Воин не успел даже рта открыть. С виду эти люди походили на бродяг.
– Я только хотел погреться у вашего костра, – сказал Индра, – чтобы самому не разводить огонь и не искать в темноте хворост. Ведь лучше спать возле костра.
Его слова вызвали сперва подозрение, а затем лукавую радость этих странных людей.
– Конечно, лучше спать возле костра, – заулыбался один из них, воровато оглядываясь по сторонам. Индра сбросил с плеча вещи.
– Только вот еды у нас совсем нет, – простонал другой, с любопытством разглядывая молодого воина.
– У меня много еды. Если вы голодны, поворошите мою поклажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123