.. Собрали все, что за тридцать лет наплавал, у сестры перехватил в долгую рассрочку – квартиру в Лисьем Носу купили. А нашу, старую двухкомнатную хрущевку у Политехнического, дочке оставили. Так в новой – за тяжкие тысячи этих у.е., мать их в душу, – паркет вздулся, двери наперекосяк, рамы не закрываются, ветер с залива свищет... А мамаше моей – семьдесят семь. Не дай Бог прохватит. Воспаление легких и... С кого спросишь?..
Старпом опустил бинокль и вдруг увидел, что матрос-уборщик неподвижно стоит навытяжку. Петр Васильевич резко повернулся. Оказывается, за его спиной на мостик уже давно поднялся капитан судна Николай Иванович Потапов.
– Внимание! – скомандовал старпом.
– Работайте, – сказал капитан. – Как дела?
– Порядок, Николай Иванович.
– Порядок... – Капитан привычно оглядел аксиометр, локатор и положение ручек машинного телеграфа. – Вахтенный помощник, сколько до поворота?
– Еще минут сорок, Николай Иванович, – доложил третий помощник.
Капитан постоял, посмотрел на горизонт и, ни к кому не обращаясь, проговорил со вздохом:
– А с меня в Питере водопроводчик десять долларов слупил. За две дерьмовые прокладочки. А вы говорите – «порядок»...
Судовая амбулатория, или санчасть, как угодно, разгорожена тоненькими перегородками и занавесками. За одной занавеской кабинет терапевта с чуланчиком для осмотра, за другой – зубоврачебное кресло; через переборку – кабинет главного врача Тимура Петровича Ивлева.
Напротив кабинета главного – операционный блок; дальше вход в изоляторы, каждый на две койки. Второй изолятор сообщается с первым общей душевой кабиной с маленькой «сидячей» ванной и туалетом.
Весь медицинский персонал в сборе.
Терапевт Эдуард Юрьевич ведет прием. Его жена, старшая хирургическая сестра Ирина Евгеньевна, вместе с молоденькой фельдшерицей Луизой заняты регистрацией новой партии лекарств, только что полученной в английском порту.
На носу Луизы очень модные и дорогие узенькие очки. Бедная Луиза в прошлом рейсе сдуру заказала себе эти очки в Гамбурге за какую-то сумасшедшую цену, а спустя неделю после прихода в Петербургский порт, даже не в центре города, а где-то на его окраине, обнаружила точно такие же очочки вдесятеро дешевле...
Ирина Евгеньевна сидит за столом и записывает все лекарственные препараты в специальный журнал, а Луиза, вчитываясь в сигнатурки сквозь свои бесценные очки, диктует ей названия лекарств и раскладывает их по специальным стенным шкафчикам с прозрачными дверцами.
Из зубоврачебного отсека из-за занавески слышны кряхтенье и мучительные стоны. И раздраженный голос Тимура Петровича:
– Ну все, все!.. Кончай ныть. Погоди, тампоны вытащу. Сполосни рот... Сплюнь! И чтобы два часа ничего не ел, понял?
– А зуб?
– Вот лежит. На кой черт он тебе сдался?
– Не скажите, док...
Разглядывая лежащий на ладони окровавленный и потемневший зуб, из зубоврачебного отсека выходит здоровенный матрос палубной команды.
За ним, опуская на шею белую жесткую рифленую маску, очень похожую на половину дамского лифчика, в распахнутом белом халате, надетом прямо на майку, появляется главный врач судна Тимур Петрович Ивлев.
– Спасибо, Тимур Петрович. – Матрос с трудом шевелит онемевшими от наркоза губами.
– "Спасибом" не отделаешься, – говорит ему Ивлев. – Очухаешься, придешь и поможешь установить одну новую хреновину. В ней килограммов сто.
– Без проблем, док. Только свистните, – невнятно отвечает матрос и бережно уносит свой вырванный зуб.
Настроение у Тимура Петровича отвратительное.
Ночью снились какие-то бесстыдные и тревожные сны. Проснулся совершенно разбитым, с изжогой и паршивейшим вкусом во рту, словно после жестокого перепоя. Зарядку делать не стал. Ежесекундно отплевываясь, долго чистил зубы, брился, а потом минут пятнадцать отмокал под прохладным душем. Проглотил аллохол, запил водой и рассосал квадратную таблетку ренни против изжоги.
На завтрак в кают-компанию не пошел.
Собрался было, но вдруг в коридоре увидел в спину идущих туда же Таню Закревскую и старшего пассажирского помощника Костю Беглова. Вечно подтянутый, с высоко поднятым подбородком, красивый и самоуверенный Беглов со спины показался Тимуру каким-то съежившимся, взволнованным. Наклоняясь к Тане, он что-то шептал ей на ходу, а она, даже не поворачивая к нему головы, быстрым шагом молча шла по служебному коридору.
Ивлев болезненно и безжалостно к самому себе вообразил, как они провели эту ночь, и когда в его воспаленном ревностью мозгу возникли какие-то грязноватые картинки, он остановился и, яростно презирая и проклиная самого себя, понял, что сейчас не сможет даже взглядом встретиться с Таней...
Вернулся в каюту, сварил чашку крепчайшего кофе. Выпил и в омерзительном состоянии направился в санитарную часть, в подведомственный ему корабельный «Ambulans».
А тут еще этот бугай из палубной команды приперся со своим вонючим, полусгнившим зубом...
Терапевту Эдуарду Юрьевичу за пятьдесят. Плавает на пассажирских судах уже двадцать шесть лет. Опытный и очень осторожный доктор. Про таких говорят: «Знает, где лизнуть, а где и тявкнуть...»
Но, на свою беду, Эдуард Юрьевич тявкать не умеет и смертельно всего боится. Поэтому главным врачом судна он никогда уже не станет. А вот насчет первой части пословицы – про «лизнуть» – Бога ради!.. Двадцать шесть лет непрерывного загранплавания в изнурительных условиях прошлого советского, да и сегодняшнего, доносительства и оголтелого берегового мздоимства тому порукой...
Двадцать лет тому назад женился на Ирине Евгеньевне. Но тайно.
Семьей тогда нельзя было в «загранку» ходить. Человек, на время покидавший советскую землю, должен был обязательно иметь мощный «якорь» на берегу. Жену, детей. Родителей...
Чтобы не пришла ему в голову шальная предательская мысль сбежать с судна и навсегда остаться за границей нашей необъятной.
Это сейчас в России идешь в турбюро и укатываешь куда глаза глядят. А тогда ни на одном судне – ни одной семейной пары. Хотя многие были там женаты и замужем. Но фамилии разные, брак не зарегистрирован, лицевые счета на квартиру отдельные, хотя дети уже институты заканчивали. На судне друг к дружке в каюты тайком шастали!
Вот такие были замечательные условия морских игр...
А все – ради грошового заработка: там купил – здесь продал. И чтобы не разлучаться надолго. Ну и любовь, конечно.
Эдуард Юрьевич с Ириной Евгеньевной только в середине девяностых, уже при «Посейдоне», расписались. На радостях даже в церкви обвенчались!
Дочка и сын со своей компашкой стояли тогда за их спинами в церкви, ржали чуть ли не до упаду. Веселились как могли, засранцы! Ни черта святого...
... Сейчас Эдуард Юрьевич только что закончил измерять давление у пожилой англичанки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Старпом опустил бинокль и вдруг увидел, что матрос-уборщик неподвижно стоит навытяжку. Петр Васильевич резко повернулся. Оказывается, за его спиной на мостик уже давно поднялся капитан судна Николай Иванович Потапов.
– Внимание! – скомандовал старпом.
– Работайте, – сказал капитан. – Как дела?
– Порядок, Николай Иванович.
– Порядок... – Капитан привычно оглядел аксиометр, локатор и положение ручек машинного телеграфа. – Вахтенный помощник, сколько до поворота?
– Еще минут сорок, Николай Иванович, – доложил третий помощник.
Капитан постоял, посмотрел на горизонт и, ни к кому не обращаясь, проговорил со вздохом:
– А с меня в Питере водопроводчик десять долларов слупил. За две дерьмовые прокладочки. А вы говорите – «порядок»...
Судовая амбулатория, или санчасть, как угодно, разгорожена тоненькими перегородками и занавесками. За одной занавеской кабинет терапевта с чуланчиком для осмотра, за другой – зубоврачебное кресло; через переборку – кабинет главного врача Тимура Петровича Ивлева.
Напротив кабинета главного – операционный блок; дальше вход в изоляторы, каждый на две койки. Второй изолятор сообщается с первым общей душевой кабиной с маленькой «сидячей» ванной и туалетом.
Весь медицинский персонал в сборе.
Терапевт Эдуард Юрьевич ведет прием. Его жена, старшая хирургическая сестра Ирина Евгеньевна, вместе с молоденькой фельдшерицей Луизой заняты регистрацией новой партии лекарств, только что полученной в английском порту.
На носу Луизы очень модные и дорогие узенькие очки. Бедная Луиза в прошлом рейсе сдуру заказала себе эти очки в Гамбурге за какую-то сумасшедшую цену, а спустя неделю после прихода в Петербургский порт, даже не в центре города, а где-то на его окраине, обнаружила точно такие же очочки вдесятеро дешевле...
Ирина Евгеньевна сидит за столом и записывает все лекарственные препараты в специальный журнал, а Луиза, вчитываясь в сигнатурки сквозь свои бесценные очки, диктует ей названия лекарств и раскладывает их по специальным стенным шкафчикам с прозрачными дверцами.
Из зубоврачебного отсека из-за занавески слышны кряхтенье и мучительные стоны. И раздраженный голос Тимура Петровича:
– Ну все, все!.. Кончай ныть. Погоди, тампоны вытащу. Сполосни рот... Сплюнь! И чтобы два часа ничего не ел, понял?
– А зуб?
– Вот лежит. На кой черт он тебе сдался?
– Не скажите, док...
Разглядывая лежащий на ладони окровавленный и потемневший зуб, из зубоврачебного отсека выходит здоровенный матрос палубной команды.
За ним, опуская на шею белую жесткую рифленую маску, очень похожую на половину дамского лифчика, в распахнутом белом халате, надетом прямо на майку, появляется главный врач судна Тимур Петрович Ивлев.
– Спасибо, Тимур Петрович. – Матрос с трудом шевелит онемевшими от наркоза губами.
– "Спасибом" не отделаешься, – говорит ему Ивлев. – Очухаешься, придешь и поможешь установить одну новую хреновину. В ней килограммов сто.
– Без проблем, док. Только свистните, – невнятно отвечает матрос и бережно уносит свой вырванный зуб.
Настроение у Тимура Петровича отвратительное.
Ночью снились какие-то бесстыдные и тревожные сны. Проснулся совершенно разбитым, с изжогой и паршивейшим вкусом во рту, словно после жестокого перепоя. Зарядку делать не стал. Ежесекундно отплевываясь, долго чистил зубы, брился, а потом минут пятнадцать отмокал под прохладным душем. Проглотил аллохол, запил водой и рассосал квадратную таблетку ренни против изжоги.
На завтрак в кают-компанию не пошел.
Собрался было, но вдруг в коридоре увидел в спину идущих туда же Таню Закревскую и старшего пассажирского помощника Костю Беглова. Вечно подтянутый, с высоко поднятым подбородком, красивый и самоуверенный Беглов со спины показался Тимуру каким-то съежившимся, взволнованным. Наклоняясь к Тане, он что-то шептал ей на ходу, а она, даже не поворачивая к нему головы, быстрым шагом молча шла по служебному коридору.
Ивлев болезненно и безжалостно к самому себе вообразил, как они провели эту ночь, и когда в его воспаленном ревностью мозгу возникли какие-то грязноватые картинки, он остановился и, яростно презирая и проклиная самого себя, понял, что сейчас не сможет даже взглядом встретиться с Таней...
Вернулся в каюту, сварил чашку крепчайшего кофе. Выпил и в омерзительном состоянии направился в санитарную часть, в подведомственный ему корабельный «Ambulans».
А тут еще этот бугай из палубной команды приперся со своим вонючим, полусгнившим зубом...
Терапевту Эдуарду Юрьевичу за пятьдесят. Плавает на пассажирских судах уже двадцать шесть лет. Опытный и очень осторожный доктор. Про таких говорят: «Знает, где лизнуть, а где и тявкнуть...»
Но, на свою беду, Эдуард Юрьевич тявкать не умеет и смертельно всего боится. Поэтому главным врачом судна он никогда уже не станет. А вот насчет первой части пословицы – про «лизнуть» – Бога ради!.. Двадцать шесть лет непрерывного загранплавания в изнурительных условиях прошлого советского, да и сегодняшнего, доносительства и оголтелого берегового мздоимства тому порукой...
Двадцать лет тому назад женился на Ирине Евгеньевне. Но тайно.
Семьей тогда нельзя было в «загранку» ходить. Человек, на время покидавший советскую землю, должен был обязательно иметь мощный «якорь» на берегу. Жену, детей. Родителей...
Чтобы не пришла ему в голову шальная предательская мысль сбежать с судна и навсегда остаться за границей нашей необъятной.
Это сейчас в России идешь в турбюро и укатываешь куда глаза глядят. А тогда ни на одном судне – ни одной семейной пары. Хотя многие были там женаты и замужем. Но фамилии разные, брак не зарегистрирован, лицевые счета на квартиру отдельные, хотя дети уже институты заканчивали. На судне друг к дружке в каюты тайком шастали!
Вот такие были замечательные условия морских игр...
А все – ради грошового заработка: там купил – здесь продал. И чтобы не разлучаться надолго. Ну и любовь, конечно.
Эдуард Юрьевич с Ириной Евгеньевной только в середине девяностых, уже при «Посейдоне», расписались. На радостях даже в церкви обвенчались!
Дочка и сын со своей компашкой стояли тогда за их спинами в церкви, ржали чуть ли не до упаду. Веселились как могли, засранцы! Ни черта святого...
... Сейчас Эдуард Юрьевич только что закончил измерять давление у пожилой англичанки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71