одни уселись за стол, заняв все пустовавшие до этого стулья, в то время как другие внесли подносы, заполненные разнообразными кушаньями.
Угощение было отменным. Хэл насчитал более пятнадцати различных блюд. По сравнению с тем, как их принимали и кормили на других семейных фермах, с тех пор как они спустились с гор, это напоминало настоящий банкет. Очевидно, Годлан расстарался вовсю и не пожалел своих припасов. В числе яств, поданных на стол, было и несколько овощных кушаний, приготовленных с учетом предписаний, определяющих, что могут позволять себе есть люди, подобные Иакову. Хэл ни разу не видел, чтобы тот ел с таким аппетитом, утолив голод, старый аскет стал необычайно общительным и отвечал на вопросы Годлана все более и более пространно. А когда все перешли в просторную гостиную и оба они сели вместе около очага, где в этот прохладный весенний вечер развели огонь, игравший отблесками пламени на лицах, Иаков разразился монологом, по ходу которого Годлан лишь изредка задавал короткие вопросы.
- …Нет сомнения, - говорил Иаков, - что численность милиции увеличивается день ото дня, по мере того как растут ряды тех, кого удается совратить дьявольским отродьям. Это факт, который нужно признать. И на то есть воля Господа.
- Но… - Годлан замялся. - Но ведь ты сам… Ты же надеешься.
- Надеюсь? - На освещенном пламенем очага худом, изрезанном морщинами лице Иакова отразилось недоумение.
- Ну, надеешься, что в конце концов милиция и все остальные приспешники дьявольских отродий непременно окажутся побежденными и изгнанными из нашего мира.
- Надеяться не входит в мои обязанности, - пожал плечами Иаков. - То, что происходит, угодно Всевышнему.
- Но ведь ему не может быть угодно, чтобы все, что мы здесь создали трудами нескольких поколений, так же как и на Ассоциации, было бы отнято у нас такими, как они?
Чтобы наши церкви закрылись, наши голоса, произносящие слова молитв, умолкли, а все творения наших рук обратились в прах? - взволнованно произнес Годлан.
- Тебе что, известна воля Господа? - резко спросил Иаков. - Может, он возжелал именно этого, а если так, то кто мы такие, чтобы вопрошать Его? Не ты ли всего лишь час тому назад пел вместе со мной и со всеми остальными: «Солдат, не спрашивай…»
Годлан медленно покачал головой:
- Я не могу поверить, чтобы он…
- Ты беспокоишься о своих детях и о детях своих детей, - произнес Иаков уже более примирительным тоном. - Но не забывай, что даже они не твои. Господь лишь ненадолго одолжил их тебе, и он поступит с ними так, как нужно ему.
- Но ведь дела обстоят не так уж плохо, - сказал Годлан. - Конечно, милиция доставляет нам неприятности; правда и то, что в городах те, кто пресмыкается перед Иными, сумели устроить свою жизнь. Однако основа нашей земли - наш народ и наша религия здесь, вдали от городов, - остаются нетронутыми. Мы…
- Ты хочешь сказать, что в твоем маленьком уголке по-прежнему царит мир? - прервал его Иаков. - Но загляни за этот уголок. Когда ты понадобишься, когда твои дети и твои поля станут нужны Иным для своих целей, разве они не придут и не заберут все это себе? Посмотри не только на города этого мира, а на все города всех миров. Всюду дьявольские отродья вторгаются почти без помех, не встречая практически никакого сопротивления. На тех из нас, кто тверд в своей вере, Иные не могут подействовать, но все остальные, однажды встретившись с ними, безоговорочно подчиняются им только потому, что эти новые, фальшивые и лживые кумиры погладили их по голове или обронили слово похвалы в их адрес. Тот зверь и тот лжепророк, о которых говорится в Откровении, уже находятся среди нас, собирают свои силы для Армагеддона по всем мирам.
- Но, когда наступит Армагеддон, Бог победит!
- Да, но по-своему.
Годлан покачал головой и устремил безнадежный взгляд на полыхающий в очаге огонь.
- Я не верю этому, - тихо произнес он, словно обращаясь к очагу. - Я слышал, как многие говорят об этом, но не мог им поверить. Вот почему мне было необходимо поговорить с таким человеком, как ты. Как же можешь ты, посвятивший свою жизнь борьбе с врагами Господа нашего, говорить так, будто последняя битва может оказаться проигранной?
- Ты землепашец и мирный человек, - почти с грустью отвечал ему Иаков. - Но взгляни на окружающий тебя мир. Битва, о которой ты говоришь, уже проиграна. Времена уже изменились. И даже если все те, кого проклял Господь, исчезли бы завтра, все равно прежнего уклада жизни больше не существует, и не они его уничтожили, а мы сами. Разве я не слышал звучание музыкального инструмента - символа непристойности и праздности - в твоем собственном доме, когда я переступил его порог? И тот, кто играл на нем, кем бы он ни был, по-прежнему находится под твоим кровом. А спустя час, во время вечерней службы, он, без сомнения, находился среди нас. И уж если твой собственный семейный очаг настолько погрузился в сточную канаву греха, как можешь ты надеяться на спасение множества людей, если его нельзя найти даже у тебя в доме?
Годлан поднял голову, оторвав взгляд от огня в очаге, и повернулся к Иакову. Пухлые губы на круглом лице шевельнулись, Годлан явно хотел что-то сказать, но из его горла вырвался лишь слабый нечленораздельный звук.
- Нет… Ну кто я такой, чтобы упрекать тебя? - сказал вдруг Иаков с неподдельной добротой в голосе. - Я только стараюсь показать, как обстоят дела в действительности. Тысячелетия Земля процветала, будучи колыбелью человечества, пока ее обитатели не скатились к порочному образу жизни, погрязнув в роскоши, в изобилии вещей, машин и инструментов. Уже тогда за этим мог наступить конец. Но Создатель дал людям еще один шанс, открыв для них новые миры. И все устремились в эти миры, начали их обживать. Каждый или каждая брали с собой тех, кого считали подобными себе, и начинали заново строить под незнакомым солнцем такую жизнь, какую полагали наилучшей для себя. Однако в результате возникло только три новых народа, прежде никогда не существовавших. Это мы, поборники веры, потом те, кого мы называем отрекшимися от Бога, а сами они называют себя экзотами, и, наконец, люди-воины, дорсайцы. Но, как показало время, ни один из этих народов не оправдал надежд Всевышнего, каким бы самобытным он ни казался, а вследствие этой неудачи на свете появились те потомки от смешанных браков, кого мы называем Иными и кто стремится из всех миров сделать для себя увеселительный парк, а всех живущих там мужчин и женщин превратить в своих рабов. Разве ты не способен увидеть все это и понять, что мы снова отвергли данную нам возможность и что Господу теперь ничего не остается, кроме как предоставить нам пожинать то, что мы сами посеяли, и что для всех тех, кто именует себя человечеством, уготован единственный путь - окончательно и навеки сгинуть во мраке и безмолвии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Угощение было отменным. Хэл насчитал более пятнадцати различных блюд. По сравнению с тем, как их принимали и кормили на других семейных фермах, с тех пор как они спустились с гор, это напоминало настоящий банкет. Очевидно, Годлан расстарался вовсю и не пожалел своих припасов. В числе яств, поданных на стол, было и несколько овощных кушаний, приготовленных с учетом предписаний, определяющих, что могут позволять себе есть люди, подобные Иакову. Хэл ни разу не видел, чтобы тот ел с таким аппетитом, утолив голод, старый аскет стал необычайно общительным и отвечал на вопросы Годлана все более и более пространно. А когда все перешли в просторную гостиную и оба они сели вместе около очага, где в этот прохладный весенний вечер развели огонь, игравший отблесками пламени на лицах, Иаков разразился монологом, по ходу которого Годлан лишь изредка задавал короткие вопросы.
- …Нет сомнения, - говорил Иаков, - что численность милиции увеличивается день ото дня, по мере того как растут ряды тех, кого удается совратить дьявольским отродьям. Это факт, который нужно признать. И на то есть воля Господа.
- Но… - Годлан замялся. - Но ведь ты сам… Ты же надеешься.
- Надеюсь? - На освещенном пламенем очага худом, изрезанном морщинами лице Иакова отразилось недоумение.
- Ну, надеешься, что в конце концов милиция и все остальные приспешники дьявольских отродий непременно окажутся побежденными и изгнанными из нашего мира.
- Надеяться не входит в мои обязанности, - пожал плечами Иаков. - То, что происходит, угодно Всевышнему.
- Но ведь ему не может быть угодно, чтобы все, что мы здесь создали трудами нескольких поколений, так же как и на Ассоциации, было бы отнято у нас такими, как они?
Чтобы наши церкви закрылись, наши голоса, произносящие слова молитв, умолкли, а все творения наших рук обратились в прах? - взволнованно произнес Годлан.
- Тебе что, известна воля Господа? - резко спросил Иаков. - Может, он возжелал именно этого, а если так, то кто мы такие, чтобы вопрошать Его? Не ты ли всего лишь час тому назад пел вместе со мной и со всеми остальными: «Солдат, не спрашивай…»
Годлан медленно покачал головой:
- Я не могу поверить, чтобы он…
- Ты беспокоишься о своих детях и о детях своих детей, - произнес Иаков уже более примирительным тоном. - Но не забывай, что даже они не твои. Господь лишь ненадолго одолжил их тебе, и он поступит с ними так, как нужно ему.
- Но ведь дела обстоят не так уж плохо, - сказал Годлан. - Конечно, милиция доставляет нам неприятности; правда и то, что в городах те, кто пресмыкается перед Иными, сумели устроить свою жизнь. Однако основа нашей земли - наш народ и наша религия здесь, вдали от городов, - остаются нетронутыми. Мы…
- Ты хочешь сказать, что в твоем маленьком уголке по-прежнему царит мир? - прервал его Иаков. - Но загляни за этот уголок. Когда ты понадобишься, когда твои дети и твои поля станут нужны Иным для своих целей, разве они не придут и не заберут все это себе? Посмотри не только на города этого мира, а на все города всех миров. Всюду дьявольские отродья вторгаются почти без помех, не встречая практически никакого сопротивления. На тех из нас, кто тверд в своей вере, Иные не могут подействовать, но все остальные, однажды встретившись с ними, безоговорочно подчиняются им только потому, что эти новые, фальшивые и лживые кумиры погладили их по голове или обронили слово похвалы в их адрес. Тот зверь и тот лжепророк, о которых говорится в Откровении, уже находятся среди нас, собирают свои силы для Армагеддона по всем мирам.
- Но, когда наступит Армагеддон, Бог победит!
- Да, но по-своему.
Годлан покачал головой и устремил безнадежный взгляд на полыхающий в очаге огонь.
- Я не верю этому, - тихо произнес он, словно обращаясь к очагу. - Я слышал, как многие говорят об этом, но не мог им поверить. Вот почему мне было необходимо поговорить с таким человеком, как ты. Как же можешь ты, посвятивший свою жизнь борьбе с врагами Господа нашего, говорить так, будто последняя битва может оказаться проигранной?
- Ты землепашец и мирный человек, - почти с грустью отвечал ему Иаков. - Но взгляни на окружающий тебя мир. Битва, о которой ты говоришь, уже проиграна. Времена уже изменились. И даже если все те, кого проклял Господь, исчезли бы завтра, все равно прежнего уклада жизни больше не существует, и не они его уничтожили, а мы сами. Разве я не слышал звучание музыкального инструмента - символа непристойности и праздности - в твоем собственном доме, когда я переступил его порог? И тот, кто играл на нем, кем бы он ни был, по-прежнему находится под твоим кровом. А спустя час, во время вечерней службы, он, без сомнения, находился среди нас. И уж если твой собственный семейный очаг настолько погрузился в сточную канаву греха, как можешь ты надеяться на спасение множества людей, если его нельзя найти даже у тебя в доме?
Годлан поднял голову, оторвав взгляд от огня в очаге, и повернулся к Иакову. Пухлые губы на круглом лице шевельнулись, Годлан явно хотел что-то сказать, но из его горла вырвался лишь слабый нечленораздельный звук.
- Нет… Ну кто я такой, чтобы упрекать тебя? - сказал вдруг Иаков с неподдельной добротой в голосе. - Я только стараюсь показать, как обстоят дела в действительности. Тысячелетия Земля процветала, будучи колыбелью человечества, пока ее обитатели не скатились к порочному образу жизни, погрязнув в роскоши, в изобилии вещей, машин и инструментов. Уже тогда за этим мог наступить конец. Но Создатель дал людям еще один шанс, открыв для них новые миры. И все устремились в эти миры, начали их обживать. Каждый или каждая брали с собой тех, кого считали подобными себе, и начинали заново строить под незнакомым солнцем такую жизнь, какую полагали наилучшей для себя. Однако в результате возникло только три новых народа, прежде никогда не существовавших. Это мы, поборники веры, потом те, кого мы называем отрекшимися от Бога, а сами они называют себя экзотами, и, наконец, люди-воины, дорсайцы. Но, как показало время, ни один из этих народов не оправдал надежд Всевышнего, каким бы самобытным он ни казался, а вследствие этой неудачи на свете появились те потомки от смешанных браков, кого мы называем Иными и кто стремится из всех миров сделать для себя увеселительный парк, а всех живущих там мужчин и женщин превратить в своих рабов. Разве ты не способен увидеть все это и понять, что мы снова отвергли данную нам возможность и что Господу теперь ничего не остается, кроме как предоставить нам пожинать то, что мы сами посеяли, и что для всех тех, кто именует себя человечеством, уготован единственный путь - окончательно и навеки сгинуть во мраке и безмолвии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128