Пожалуйста.
Кодзуэ Ямал
Почему я? У нас с ее сыном одно и то же имя, из одинаковых иероглифов: «эй» – волшебство, «дзи» – земля. Я никогда раньше не сталкивался с таким сочетанием, но не может быть, чтобы Кодзуэ Ямая включила меня в список своих доверенных лиц только из-за этого совпадения. В поисках ключа я переключаю память на нашу первую встречу, но не нахожу ничего.
И нет никакого способа это выяснить.
Я кричу вниз:
– Матико? Сегодня в газетах есть какие-нибудь громкие сообщения?
– Что? – говорит Матико.– Ты хочешь сказать, что ничего не слышал?
– О чем?
Матико читает заголовок на первой странице:
– «ПРИСТУП ОТКРОВЕННОСТИ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ПОЛИТИКА: «Я НЕ БЕРУ ВЗЯТОК!» ЧЕСТНОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ МИНИСТРА ПОТРЯСЛО ЕГО КОЛЛЕГ!»
Выдавливаю улыбку и закрываю дверь. Итак, Кодзуэ Ямая тоже мертва. Меня охватывает жалость к этой женщине с израненной душой, которая навестила меня, когда я гостил в обители сказок. Но ввязываться в это дело глупо. Хранить этот диск у себя – самоубийство. Я кладу его в тот уголок своего жилища, куда заглядываю реже всего, в коробку с презервативами под кучей носков – пусть полежит там, пока я не придумаю, как поступить. Если ни сегодня, ни завтра мне в голову не придет стоящего решения, лучше всего будет бросить его в реку и надеяться, что другой адресат окажется мудрее и храбрее меня. От волнения я представляю, как мы все выстроились в ряд на мосту и выбрасываем свои диски, охваченные одинаковым приступом трусости. Я меняю воду для Кошки, включаю свой вентилятор, разворачиваю футон и пытаюсь уснуть. Несмотря на то что я не спал уже двадцать часов, госпожа Ямая не выходит у меня из головы. Похоже, мне предстоит роковая неделя, я уже ощущаю ее железную хватку. Глухие удары пульса. Негнущееся копье разит непробиваемый щит.
***
Прихожу на работу, когда вторник испускает последний вздох. К тому моменту, когда я надеваю поварской фартук и белую бандану, уже родилась среда. Рядом останавливается большая группа отработавших смену таксистов и заказывает огромное количество пиццы, судя по всему – для корпоративной вечеринки, и я работаю без передышки полтора часа. Наш коротковолновый приемник перескакивает с частоты на частоту, как ему заблагорассудится, раскачиваясь между станциями, вещающими на китайском, испанском и еще каком-то языках.
– На филиппинском, мэн,– заявляет Дои.– Стратосферный эфир сегодня ночью гиперчист, мэн. Носом чую.
В ожидании, пока геенна разрешится от бремени его пиццей, он сидит в загоне и курит сигарету собственного изготовления. Вот он трет себе глаз:
– Миякэ, мне сюда что-то попало, в самый уголок – передай зубочистку, а, мэн?
Игнорируя дурные предчувствия, передаю зубочистку.
– Спасибо.
С ее помощью Дои оттягивает веко вниз.
– Бесполезно. Ты не посмотришь? По-моему, там какая-то мошка.
Я подхожу совсем близко, смотрю. Вдруг Дои чихает, его голова дергается, и зубочистка вонзается в глазное яблоко. Мне в лицо бьет тугая струйка белой жидкости.
– Черт! – визжит Дои.– О, черт! Терпеть не могу таких вещей!
Замираю как вкопанный, там, где стоял, не в силах поверить, что действительность может быть так нелепа. В окошечке появляется Сатико. Бессвязно бормочу – она качает головой; я замолкаю.
– Купиться раз – это ничего, Миякэ, но после второго тебя можно считать господином Простофилей. Дои, если ты потратишь впустую еще хоть одну упаковку сливок для кофе, я вспомню, что я – госпожа Помощник Управляющего, и урежу тебе жалованье. Я не шучу.
Дои посмеивается, и я понимаю, что меня снова поимели.
– Слушаю и пооовинуюсь, атаманша.
Сатико обращается к некоей мистической силе над нашей геенной:
– Это что, моя карма – быть надзирательницей в сумасшедшем доме, жизнь за жизнью, снова и снова, пока у меня не получится все как надо? Миякэ, двойной «Титаник», толстый корж, побольше акульего мяса.
Я кладу в коробку пиццу для Дои. С победоносным видом он удаляется. Я все думаю про посылку госпожи Ямаи. Томоми проскальзывает в загон на один из своих бесконечных «кофейных перерывов». Она рассказывает, какая чертовски горячая у нее жизнь («горячий» – явно ее любимое словечко), и спрашивает, откуда я знаю, что Аи не имитирует оргазм, когда мы занимаемся сексом, потому что, когда у нее самой была интрижка с господином Нероном, она частенько чувствовала, что обязана подогреть события, ведь мужчины такие неуверенные в себе. Томоми действует на меня, как тарантул в трусах. Она выпускает коготки и с нетерпением ждет ответа. Меня, можно сказать, спасает залетевшая к нам оса размером с игрушечный вертолет. Томоми принимается визжать: «Убей ее! Убей ее!» – и бежит обратно за прилавок. Окошечко плотно захлопывается. С минуту оса с жужжанием нарезает круги по пекарне, изучающе поглядывая на меня своими мульти-оптическими глазами, и приземляется на Лаос. Мне трудно сосредоточиться на пицце, но, по мне, лучше такая компания, чем Томоми. Забираюсь на стол у стены и с размаху прижимаю к Юго-Восточной Азии пластмассовую коробку. Оса начинает гудеть «умрем-под-звуки-труб» и пытается пробить дыру в пластмассе. Мне нестерпимо хочется почесаться, и, вместо того чтобы закрыть осу в коробке и потом выпустить, я теряю голову и впихиваю коробку за вытяжку, которая находится вровень со стеной. С едва слышным хрустом трубный глас затихает.
– Последние герои боевиков,– говорит Онидзука, трогая пальцем пирсинг в своей нижней губе. Он всегда входит незаметно, как привидение, и говорит так тихо, что мне почти приходится читать по губам. Он кивает в сторону геенны, где лежит пицца, в ожидании, когда ее упакуют.– Это моя «Королева эскимосов» для «Кей-ди-ди»? Клиенты меня дерьмом обольют, если будет холодная.
Окошечко с треском приоткрывается.
– Убил? – спрашивает Томоми.
– С осой все в порядке,– отвечает Онидзука.– А вот Миякэ разбился в лепешку, когда пытался удрать от нее через вытяжку.
Томоми осторожно посмеивается, проверяя, можно ли меня сердить. Онидзука берет пиццу и выходит, не сказав ни слова. Минуту спустя возвращается Дои – я мог бы поклясться, что вчера он прихрамывал на левую ногу, но сегодня с ней все в порядке,– и Томоми рассказывает ему про осу. И наркоторговец на пару с королевой зла принимаются обсуждать, виновен ли я в убийстве живого существа.
– Это была всего лишь оса,– говорю я.– Там, откуда она взялась, их полным-полно.
Для Томоми этого недостаточно:
– Там, откуда мы взялись, людей тоже полным-полно, но разве это оправдывает убийства?
Это ужасно глупый спор – особенно если вспомнить, как Томоми визжала: «Убей ее! Убей!» – поэтому я отворачиваюсь и смотрю, как пицца дюйм за дюймом ползет сквозь геенну. Когда я снова прислушиваюсь к разговору, Дои с Томоми рассуждают о воронах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126