Так как погода сегодня прекрасная, церемонию по случаю окончания подготовки подразделения Кукусуи провели на открытом воздухе, на спортивной площадке. Присутствовала вся база – от коменданта Удзины до последнего поваренка. Над базой, кораблями и подводными лодками одновременно подняли флаги с восходящим солнцем. Духовой оркестр играл «Кимигаё». На нас были мундиры, специально сшитые для нашего подразделения кайтэн: черные, с синей отделкой и вышитыми на левой стороне груди зелеными хризантемами. Вице-адмирал шестого флота Мива оказал нам честь, лично выступив перед нами. Он прекрасный оратор и непревзойденный тактик морского боя, и его слова запали нам в самую душу.
– В этой последней схватке с теми, кто убивал ваших отцов и насиловал ваших матерей, вы – мстители. Да не пребудет с вами мир, если вы дадите врагу победить! Смерть легче перышка, но долг тяжелее горы! «Кай» и «Тэн» означают «Поворот» и «Небеса», поэтому я заклинаю вас, поверните небеса так, чтобы на земле богов снова засиял свет!
Один за другим мы спускались с подиума, и вице-адмирал вручал каждому ленту хатимаки, чтобы обвязать голову, как в древности делали самураи, и меч для сэппуку, чтобы напомнить о том, что наши жизни принадлежат Его Императорскому Величеству, и не допустить унижения плена, если роковая случайность помешает нам поразить цель. Под последние звуки «Кимигаё» мы поклонились портрету императора. Потом священник повел нас в синтоистский храм помолиться о славе.
Абэ, Гото и Кусакабэ пишут письма родным, я тоже напишу вам и вложу в конверт прядь волос и ногти для сожжения. Я изложу в письме свою последнюю волю, но еще раз повторяю здесь: Такара, до возвращения Отца ты – глава семьи Цукияма. Какие бы испытания ни ожидали тебя, храни наш меч. Передай своим сыновьям и сыновьям своих сыновей цельность и чистоту нашего имени. Моя душа поселится в храме Ясукуни, с мириадами моих братьев, которые тоже отдали жизнь за императора. Приди туда помолиться, принеси наш меч, и пусть на его клинке заиграет свет. Я буду ждать.
8 ноября 1944 г.
Погода: ясно, легкая дымка. Кленовые листья горят багрянцем. «1-333» покинула берег Оцусимы. Проводы состоялись в 9:00 у пристани. Чтобы снять хронику нашего отплытия, пригласили бригаду операторов. Я помахал рукой в камеру, когда проходил мимо, Такара, на случай, если вы с друзьями в Нагасаки пойдете в кино и ты увидишь меня. Лейтенант Камибэппу произнес речь от имени подразделения Кукусуи, в которой поблагодарил наших наставников, извинился за наши ошибки и пообещал, что каждый пилот кайтэн сделает все, что в его силах, чтобы наша страна нами гордилась. После этого мы отдельно поблагодарили госпожу Осигэ. Она задыхалась от волнения и не могла говорить, но слова часто портят то, что хочет сказать сердце. Офицеры подняли за нас тост с омики и под крики «Банзай!» взошли на борт подводных лодок. Мы стояли над своими кайтэн и махали оставшимся на берегу товарищам, пока не зашли за западную оконечность острова. Маленькая флотилия рыбачьих лодок и тренировочных каноэ проводила нас в открытое море. Гото смотрел на дочерей рыбаков в бинокль Кусакабэ. Абэ только что объявил, что техническая проверка состоится на час раньше, поэтому рассказ о 1-333» я отложу до завтра.
9 ноября 1944 г.
Погода: утром шел дождь; после обеда небо прояснилось, а по морю пошла рябь. Гото, который любит играть словами, когда речь заходит о нашей жизни на подлодке, говорит, что «нас словно закупорили в жестяной фляжке и пустили по течению». В эту жестяную фляжку втиснуты носовой торпедный отсек, каюты офицеров, носовые батареи, насосный отсек, боевая рубка, аппаратный отсек, кают-компания, каюты матросов на 60 человек, носовой и кормовой машинный отсеки, кормовые торпедные отсеки. Мазута сравнивает «1-333» с железным китом. Я восхищаюсь экипажем подлодки: они стоят на боевом дежурстве с начала войны и за это время провели на берегу всего 10 дней! Я здесь только день, но мне уже больно бегать или кидать бейсбольный мяч. Я скучаю по нашим оцусимским футонам – на «1-333» мы спим на узких полках с бортиками, чтобы не упасть. Воздух спертый, свет тусклый. Я должен подражать выносливости команды. Даже когда просто идешь, приходится изгибаться, особенно в начале похода, когда все коридоры заполнены ящиками с провизией. Здесь есть только два места, где можно побыть в одиночестве. Одно из них – кайтэн, в которую можно забраться изнутри по специально сконструированным трубам между палубой подлодки и нижним люком самой торпеды. Второе – туалет. (Однако туалеты на подводной лодке не приспособлены для того, чтобы находиться в них долго.) Кроме этого, капитан Ёкота разрешил нам выходить на мостик, если обстановка спокойная. Конечно, я обязан докладывать дежурному офицеру, когда выхожу на верхнюю палубу, чтобы он предупредил меня в случае экстренного погружения. После вечерних занятий гимнастикой я присоединился к вахтенному мичману на правом борту боевой рубки. Ночью аппаратный отсек «приспособлен к темноте» – разрешены только красные лампочки, так что капитан и наблюдатели могут переходить с нижней палубы на верхнюю и обратно без потери ночного зрения. Я смотрю на белые брызги, оседающие на носу подлодки, и на пенистый след за кормой. В лунную ночь они могут стать прекрасным ориентиром для бомбардировщиков. Мичман сказал, что берег к западу от нас – это мыс Сата-мисаки, префектура Кагосима. Край Японии теряется в зареве облаков.
***
– Эй-йдз-з-з Миякэ!
Из неоновой ночи в «Падающую звезду» вваливается Масанобу Суга, спотыкается и с размаху падает на пол. Расквасив нос, он улыбается и смотрит на меня – он так пьян, что его мозг не понимает, как больно его телу. Пошатываясь, он встает на одно колено, как будто собирается просить моей руки. Выбежав из-за прилавка, ныряю поднять его очки, пока он их не раздавил. Суга думает, что я пытаюсь ему помочь, и отпихивает меня с возгласом: «Ггг-горе-мне!» Потом встает, устойчивый, как новорожденный жираф, и падает спиной на стеллаж с военными фильмами. Стеллаж опрокидывается, и сотни коробок из-под кассет каскадом сыплются ему на голову. Клиентка – к счастью, только одна – сквозь полукруглые очки поливает нас смертоносными лучами. Суга смотрит на упавший стеллаж.
– Здесь в-в-о-дится полтигейст, Миякэ. Мне н-н-у-ж-ноп-п-е-реться воното… се… секундо…– Он, как канатоходец, добирается да прилавка и упирается взглядом в монитор.– «Кассибланка».
На самом деле это «Бегущий по лезвию». Поправляю стеллаж, собираю коробки. Голова у Сути болтается, как у сломанной куклы.
– Мияки.
– Суга. Рад, э-э…
Суга теряет контроль над слюноотделением. На лету перехватываю сталактит слюны, подставив «Токио пост».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– В этой последней схватке с теми, кто убивал ваших отцов и насиловал ваших матерей, вы – мстители. Да не пребудет с вами мир, если вы дадите врагу победить! Смерть легче перышка, но долг тяжелее горы! «Кай» и «Тэн» означают «Поворот» и «Небеса», поэтому я заклинаю вас, поверните небеса так, чтобы на земле богов снова засиял свет!
Один за другим мы спускались с подиума, и вице-адмирал вручал каждому ленту хатимаки, чтобы обвязать голову, как в древности делали самураи, и меч для сэппуку, чтобы напомнить о том, что наши жизни принадлежат Его Императорскому Величеству, и не допустить унижения плена, если роковая случайность помешает нам поразить цель. Под последние звуки «Кимигаё» мы поклонились портрету императора. Потом священник повел нас в синтоистский храм помолиться о славе.
Абэ, Гото и Кусакабэ пишут письма родным, я тоже напишу вам и вложу в конверт прядь волос и ногти для сожжения. Я изложу в письме свою последнюю волю, но еще раз повторяю здесь: Такара, до возвращения Отца ты – глава семьи Цукияма. Какие бы испытания ни ожидали тебя, храни наш меч. Передай своим сыновьям и сыновьям своих сыновей цельность и чистоту нашего имени. Моя душа поселится в храме Ясукуни, с мириадами моих братьев, которые тоже отдали жизнь за императора. Приди туда помолиться, принеси наш меч, и пусть на его клинке заиграет свет. Я буду ждать.
8 ноября 1944 г.
Погода: ясно, легкая дымка. Кленовые листья горят багрянцем. «1-333» покинула берег Оцусимы. Проводы состоялись в 9:00 у пристани. Чтобы снять хронику нашего отплытия, пригласили бригаду операторов. Я помахал рукой в камеру, когда проходил мимо, Такара, на случай, если вы с друзьями в Нагасаки пойдете в кино и ты увидишь меня. Лейтенант Камибэппу произнес речь от имени подразделения Кукусуи, в которой поблагодарил наших наставников, извинился за наши ошибки и пообещал, что каждый пилот кайтэн сделает все, что в его силах, чтобы наша страна нами гордилась. После этого мы отдельно поблагодарили госпожу Осигэ. Она задыхалась от волнения и не могла говорить, но слова часто портят то, что хочет сказать сердце. Офицеры подняли за нас тост с омики и под крики «Банзай!» взошли на борт подводных лодок. Мы стояли над своими кайтэн и махали оставшимся на берегу товарищам, пока не зашли за западную оконечность острова. Маленькая флотилия рыбачьих лодок и тренировочных каноэ проводила нас в открытое море. Гото смотрел на дочерей рыбаков в бинокль Кусакабэ. Абэ только что объявил, что техническая проверка состоится на час раньше, поэтому рассказ о 1-333» я отложу до завтра.
9 ноября 1944 г.
Погода: утром шел дождь; после обеда небо прояснилось, а по морю пошла рябь. Гото, который любит играть словами, когда речь заходит о нашей жизни на подлодке, говорит, что «нас словно закупорили в жестяной фляжке и пустили по течению». В эту жестяную фляжку втиснуты носовой торпедный отсек, каюты офицеров, носовые батареи, насосный отсек, боевая рубка, аппаратный отсек, кают-компания, каюты матросов на 60 человек, носовой и кормовой машинный отсеки, кормовые торпедные отсеки. Мазута сравнивает «1-333» с железным китом. Я восхищаюсь экипажем подлодки: они стоят на боевом дежурстве с начала войны и за это время провели на берегу всего 10 дней! Я здесь только день, но мне уже больно бегать или кидать бейсбольный мяч. Я скучаю по нашим оцусимским футонам – на «1-333» мы спим на узких полках с бортиками, чтобы не упасть. Воздух спертый, свет тусклый. Я должен подражать выносливости команды. Даже когда просто идешь, приходится изгибаться, особенно в начале похода, когда все коридоры заполнены ящиками с провизией. Здесь есть только два места, где можно побыть в одиночестве. Одно из них – кайтэн, в которую можно забраться изнутри по специально сконструированным трубам между палубой подлодки и нижним люком самой торпеды. Второе – туалет. (Однако туалеты на подводной лодке не приспособлены для того, чтобы находиться в них долго.) Кроме этого, капитан Ёкота разрешил нам выходить на мостик, если обстановка спокойная. Конечно, я обязан докладывать дежурному офицеру, когда выхожу на верхнюю палубу, чтобы он предупредил меня в случае экстренного погружения. После вечерних занятий гимнастикой я присоединился к вахтенному мичману на правом борту боевой рубки. Ночью аппаратный отсек «приспособлен к темноте» – разрешены только красные лампочки, так что капитан и наблюдатели могут переходить с нижней палубы на верхнюю и обратно без потери ночного зрения. Я смотрю на белые брызги, оседающие на носу подлодки, и на пенистый след за кормой. В лунную ночь они могут стать прекрасным ориентиром для бомбардировщиков. Мичман сказал, что берег к западу от нас – это мыс Сата-мисаки, префектура Кагосима. Край Японии теряется в зареве облаков.
***
– Эй-йдз-з-з Миякэ!
Из неоновой ночи в «Падающую звезду» вваливается Масанобу Суга, спотыкается и с размаху падает на пол. Расквасив нос, он улыбается и смотрит на меня – он так пьян, что его мозг не понимает, как больно его телу. Пошатываясь, он встает на одно колено, как будто собирается просить моей руки. Выбежав из-за прилавка, ныряю поднять его очки, пока он их не раздавил. Суга думает, что я пытаюсь ему помочь, и отпихивает меня с возгласом: «Ггг-горе-мне!» Потом встает, устойчивый, как новорожденный жираф, и падает спиной на стеллаж с военными фильмами. Стеллаж опрокидывается, и сотни коробок из-под кассет каскадом сыплются ему на голову. Клиентка – к счастью, только одна – сквозь полукруглые очки поливает нас смертоносными лучами. Суга смотрит на упавший стеллаж.
– Здесь в-в-о-дится полтигейст, Миякэ. Мне н-н-у-ж-ноп-п-е-реться воното… се… секундо…– Он, как канатоходец, добирается да прилавка и упирается взглядом в монитор.– «Кассибланка».
На самом деле это «Бегущий по лезвию». Поправляю стеллаж, собираю коробки. Голова у Сути болтается, как у сломанной куклы.
– Мияки.
– Суга. Рад, э-э…
Суга теряет контроль над слюноотделением. На лету перехватываю сталактит слюны, подставив «Токио пост».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126