Они подошли к машине. Маленький Тамаз сел на заднее сиденье, Чантурия устроился рядом с ним. На прощание старый Тамаз ласково похлопал Серго по плечу.
«Волга» мчалась по проспектам вечернего Тбилиси.
– Вам пока рановато домой, а? – спросил маленький Тамаз.
Грузин никогда не скажет, что его ждет мать, поэтому Чантурия ответил:
– А у вас есть какое-то предложение? Маленький Тамаз спросил шофера:
– Атман! Не предложишь ли нам что-нибудь? Мы не можем доставить нашего гостя домой в столь ранний час.
Он произнес эти слова по-русски, но с сильным грузинским акцентом.
Шофер обернулся к ним. Лицо у него было темным, как бы соответствующим его мусульманскому имени.
– Шавлего, – предложил он.
«Шавлего» – так называется грузинская патриотическая песня.
– У арабов романтическая душа, – сказал маленький Тамаз с ухмылкой. – Они подлинные знатоки по части улаживания всяческих недоразумений, даже если и не понимают языка спорщиков.
– А вы араб, Атман? – спросил Чантурия. Шофер ничего не ответил. Маленький Тамаз объяснил:
– Атман не знает, кто он по крови, знает только, что он такой же, как мы. Он из Румынии, но его отец турок, а мать – казашка, поэтому мы зовем его Турком. А ты опоздал к ужину, Атман. Где же ты был? Работал?
– Тебе не следует пить, – ответил Атман. – Когда ты выпьешь, слишком много болтаешь.
– Но мы же не мусульмане, Атман, – добавил маленький Тамаз и обратился к Чантурия: – Не знаю, хороший ли мусульманин Атман, но доподлинно знаю, что он закладывает за воротник.
Голос с водительского места прозвучал вполне спокойно.
– Но зато я не болтаю.
– Мне нужно быть осторожным, чтобы меня не увидели, – заметил Чантурия.
– Вы имеете в виду, чтобы не увидели с кем-то? Не волнуйтесь: все местные кагэбэшники – русские, а ни один человек, говорящий с русскими, не придет в «Шавлего».
(Очевидно, «Шавлего» – это еще и название какого-то заведения.)
Атман прибавил газу и, свернув с главного проспекта на боковые улицы, погнал машину, не обращая внимания на огни светофоров и, похоже, на попутный и встречный транспорт. Маленький Тамаз тронул руку Серго и сказал по-грузински:
– Не волнуйтесь. У Атмана прекрасное чувство дороги. Он любимый шофер моего отца. Я бы даже сказал: любимый сын отца, хотя он, конечно же, не его сын. Я сидел с Атманом в одном лагере.
Они остановились перед неосвещенным домом на тихой улочке и вышли из машины. Атман последовал за ними в дом.
Внутри, в зале, было темно, ярко освещалось лишь место, где стояла женщина в черном и пела грустную песню, от которой на глаза навертывались слезы.
Кроме поющей женщины, Чантурия удалось разобрать в клубах табачного дыма лишь макушки голов сидящих за столиками людей да вспыхивающие огоньки сигарет. Песня свободно лилась и плыла в дымном воздухе, и сама песня была легкая, как дым, и голос тоже как дым.
Какая-то женщина тепло приветствовала Тамаза, а он поздоровался с ней еще теплее – поцелуем, от которого она хоть и не увернулась, но не ответила на него. Она подвела их к свободному столику, отошла и вернулась с бутылкой коньяка. Маленький Тамаз принялся откупоривать бутылку, а Турок прислушивался к пению.
– Вздрогнули и – по стременам! – предложил тост Тамаз.
Чантурия улыбнулся, услышав эти слова из длинного традиционного кавказского тоста об отъезжающем всаднике, а маленький Тамаз слегка подтолкнул Турка, который не глядя поднял рюмку, чтобы чокнуться с ними, а сам не отрывал глаз от певицы.
– Он без ума от певички, – пояснил Тамаз, кивнув на Турка, и обратился к нему на русском языке: – Поосторожнее. Если будешь так глядеть на грузинку, получишь кинжал в горло.
Турок лишь улыбнулся.
– Из-за женщин вечно всяческие споры, – резонерствовал Тамаз. – Посмотришь на женщину не той национальности – и тебе могут перерезать глотку. И так повсюду. Или, может, КГБ не испытывает этих хлопот? Вам позволяют кадрить русских женщин?
– Могут возникнуть проблемы, – ответил Чантурия. Ему не хотелось продолжать разговор на эту тему. Он внимательно посмотрел на солистку. У нее темные глаза и густые черные волосы, собранные в пучок на затылке. Он знал, что она его видеть не может – сидит он в темноте, но казалось, что во время пения она заглядывает ему прямо в глаза.
– У моего папаши некогда была русская дама сердца – зовут ее Ольга Викторовна. Это было давно, теперь-то она просто приятная старая дама. Кое-кому из русских такое не понравилось, и они попытались набить ему морду. К сожалению, они не знали, с кем имеют дело, а узнали, когда он еще не кончил их мордовать. Потом им захотелось причинить ему неприятности с помощью милиции, но у него тоже оказались друзья, да еще посильнее и покруче милиции.
– Кто же они, эти могущественные друзья? Маленький Тамаз налил по второй рюмке.
– По седлам! – скомандовал он, и они опрокинули по второй рюмке коньяку. Тамаз улыбнулся:
– Прости, но я не могу тебе ответить, кто они.
– Ну как хочешь, – пожал плечами Чантурия. Певица закончила песню и скрылась за занавесом позади сцены. Огни погасли, и в зале наступила еще более густая темнота, но зато стало легче различать обстановку и людей. Турок повернул стул и сел спиной к сцене.
– Ты слишком много говоришь, – предостерег он Тамаза.
Маленький Тамаз ничуть не обиделся.
– Ты даже не понял, о чем я говорил, – заметил он.
– Нет, понял.
– Я знаю своего друга, – ответил Тамаз. – Он будет с нами, когда понадобится.
Он налил себе и Чантурия по третьей рюмке. Турок же еще не выпил и вторую.
– На дорожку, – предложил Тамаз.
Он вместе с Чантурия выпил свою рюмку до дна, к ним присоединился и Турок, опрокинув свою с саркастической улыбкой.
«На дорожку» – вовсе не заключительный тост. Это всего-навсего продолжение длинного тоста. Чантурия перевел дух. Совершенно ясно, что они задумали напоить его. Ради чего? Услышать, что он будет болтать? Или это следующий этап проверки, устроенной старым Тамазом? А если так, то каким будет наказание, если он не выдержит экзамена? Уж лучше не проваливаться. Один из его собутыльников уже тепленький, а у другого – ни в одном глазу: ситуация может стать угрожающей, если он надерется. А он ведь уже намного опередил на этом пути Турка, поэтому решил, что из создавшегося положения остается единственный выход, и вновь наполнил рюмки.
– В гору, – предложил он, поднимая рюмку и чокаясь с Турком.
Это уже из следующего коленца тоста. Он наполнил рюмку Турка до самых краев – теперь каждый грамм коньяка должен идти в дело. Маленький Тамаз только ухмыльнулся, глядя на них. Все они выпили уже порядочно.
– Кроме всего прочего, – сказал Тамаз Турку, – он понравился отцу, и он благословил его. Даже без твоего присутствия.
– Лишь потому, что я запоздал, – резко ответил Атман и, обернувшись к Чантурия, пояснил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97