Вся четверка по-прежнему лежала вповалку. Алина тащила Мартина, не давая ему даже передохнуть. Адреналин в его крови убывал, все тело мелко дрожало изнутри.
– Ну ты и вывалялся же! – заметила она.
Посмотрев на себя, он обнаружил, что пиджак и рубашка на нем запачканы кровью, хлынувшей из носа первого парня, а сам он весь в грязи и пыли с пешеходной дорожки. Правая кисть сильно болела и стала опухать.
– Кажется, я сломал что-то, – сказал он, поддерживая кисть и сгибая и разгибая пальцы. Острая боль пронзила руку.
– Вам нужно почиститься. Пошли ко мне.
– Наверное, многие сделали бы что угодно, лишь бы получить от вас такое приглашение.
– Извините. Я что-то не поняла.
– Извините, что говорю непонятно.
Ее квартира находилась на четвертом этаже жилого дома по Якорной улице, начинающейся от Нагатинской. Эта узенькая улочка с разбитым асфальтовым покрытием, без сточных канав протянулась вдоль реки. По обеим сторонам улицы стояли в ряд точно такие же жилые дома, и в дождливую погоду между ними блестели лужицы. Рядом с домами росли тополя, пух которых сопровождал ясные майские дни настоящим снегопадом. Сейчас же, в этот спокойный вечер, пух лежал кучками на голой и пыльной земле и на асфальте, подобно последним пятнам ушедшей снежной зимы.
В подъезде бетонные стены и лестницы еще носили следы краски, которой прошлись по ним перед самым заселением. С тех пор их не красили ни разу, о чем говорили многочисленные пятна на стенах.
Мартин с Алиной медленно поднимались по лестнице в темноте: на каждом этаже укреплены осветительные лампы, но они не горели.
В темноте она достала ключ. На ощупь дверь оказалась мягкой – когда Алина включила свет в прихожей, он заметил, что она обита дерматином.
– Вешайте сюда пиджак и галстук.
В стенке прихожей была укреплена вешалка с дюжиной деревянных крючков. На большинстве висели пиджаки и куртки разных фасонов. Она сняла один, освободив место для вещей Мартина.
– Можете надеть эти тапочки.
Тапочки – мужские, связанные из шерсти, оказались ему чуть великоваты. Он никак не мог привыкнуть к русскому обычаю менять обувь на тапочки при входе в квартиру.
– Видно, вы готовы предложить гостям любой размер, – заметил Мартин.
– Эти моего мужа. Они пока еще здесь.
– Как я понял, вашего мужа сейчас нет?
– Да, мы в разводе.
– А-а.
Окинув Мартина критическим взглядом, Алина наконец сказала:
– Не думаю, что смогу отчистить вас. Слишком много работы.
– В следующий раз я постараюсь драться не пачкаясь. Она рассмеялась.
– Могу предложить вам плащ, чтобы добраться до дома.
– Большой? Я ношу плащ только в теплые вечера. Я буду в нем выглядеть как московский флэшер.
– А что это такое – флэшер?
– Нудист, голый – в чем мать родила.
И он сделал движение руками, будто распахнул плащ и показал голое тело и тут же запахнул. Она опять улыбнулась и сказала:
– Вам надо подержать кисть в холодной воде – она опухает. Идите на кухню и подержите ее в воде. А я смою кровь с рубашки, а потом приготовлю чай. Снимайте рубашку.
– Да нет необходимости.
– Очень трудно замывать кровь на рубашке, не снимая ее.
– Я имею в виду, что вам нет необходимости замывать ее.
– Но вы же не хотите привлечь к себе внимание в метро.
– Если я надену сверху плащ, никто ничего не заметит.
– Вы что, стесняетесь меня?
После этих слов он наконец снял рубашку и протянул ей. С рубашкой в руке она скрылась за боковой дверью. Он услышал шум воды. Вскоре она позвала:
– А теперь полечим вашу руку. Идите сюда. Мартин прошел в комнату, оказавшуюся спальней. В ней стояла двуспальная кровать, два стула, повсюду стояли и лежали холсты, натянутые на подрамники. Все они были расписаны, но что там нарисовано – разобрать нельзя из-за слабого вечернего света.
Кухня оказалась крохотной, но достаточной, чтобы вместить раковину для мытья посуды, газовую плиту, небольшой стол, два стула и ничего больше. Холодильника не было. На стенах развешаны маленькие картины, написанные в основном маслом, но некоторые – эмалью по металлу.
– Вот эти очень изящны, – отметил он. Ему хотелось сказать ей что-то теплое и приятное. – Это ваши работы?
– Да, еще студенческие.
Она напустила воды в большую эмалированную кастрюлю и поставила ее на стол.
– Садитесь. Опустите руку в кастрюлю. Холодная вода не даст ей опухнуть.
Она добавила воды в помятый алюминиевый чайник и зажгла плиту кухонной зажигалкой.
– Себе больше навредили, чем им, – недовольно заметила она, разглядывая его руку.
Он не счел ее замечание ни справедливым, ни точным.
– Думаю, что одному из них я сломал нос, – заметил он.
– А его нос сломал вашу руку. Что лучше? Что полезнее – здоровый нос или работоспособная рука? – с этими словами она нежно прикоснулась к его больной руке.
«Ну что ж, эти парни вряд ли мордовороты из КГБ, – подумалось ему. – Да и она, кстати, тоже не оттуда».
– Ну что ж, – сказала она. – Вы наверняка не кагэбэшник.
– Что-что?
– Я боялась, что вы окажетесь агентом КГБ. Но драться вы совсем не умеете.
– Вы уж точно знаете, как развеселить человека. Почему вы подумали, что я могу быть из КГБ?
Она взглянула ему прямо в глаза и ответила:
– Потому что вы специально искали меня, потому что вы спрашивали про Чарльза Хатчинса.
– А вы ответили, что никогда не знали его.
– Я говорила неправду.
Он увидел, что она смотрит на него с напряжением, стремясь уловить его реакцию. Поэтому он постарался сделать вид, что ее признание его особенно не волнует.
– А почему же вы говорили неправду?
– Потому что я думала, что вы из КГБ. Поэтому-то я и дала вам неверный телефон. Мне нужно было время проверить вас. Извините меня. Я так обрадовалась, когда узнала, что в вашем посольстве есть человек по имени Бенджамин Франклин Мартин и что им оказались вы.
– Я догадался, что и вы тоже не можете быть агентом КГБ.
Она даже не рассмеялась, а лишь спросила:
– Ну, а вы – почему вы считали меня агентом?
– Когда Хатчинса в последний раз видели живым, он был с русской женщиной – блондинкой редкой красоты, – он внимательно смотрел ей в глаза, говоря это, – и его убили ножом как раз в ее присутствии.
Они сидели, ничем не выдавая своего волнения. Потом она промолвила:
– Я знаю все – это была я.
– А не знаете, почему его убили?
– Нет, этого я не знаю.
– А вы знаете, кто он такой?
– Американец. Работал в вашем посольстве.
Она по-прежнему неотрывно смотрела Мартину прямо в глаза.
– Он был агентом вашего Центрального разведывательного управления.
– Почему вы так считаете?
– Он мне сам сказал.
Мог ли Хатчинс и впрямь сказать ей такое наперекор всем наставлениям и инструкциям?
– И вы поверили?
– Да.
– Он что, предъявил вам какие-то документы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Ну ты и вывалялся же! – заметила она.
Посмотрев на себя, он обнаружил, что пиджак и рубашка на нем запачканы кровью, хлынувшей из носа первого парня, а сам он весь в грязи и пыли с пешеходной дорожки. Правая кисть сильно болела и стала опухать.
– Кажется, я сломал что-то, – сказал он, поддерживая кисть и сгибая и разгибая пальцы. Острая боль пронзила руку.
– Вам нужно почиститься. Пошли ко мне.
– Наверное, многие сделали бы что угодно, лишь бы получить от вас такое приглашение.
– Извините. Я что-то не поняла.
– Извините, что говорю непонятно.
Ее квартира находилась на четвертом этаже жилого дома по Якорной улице, начинающейся от Нагатинской. Эта узенькая улочка с разбитым асфальтовым покрытием, без сточных канав протянулась вдоль реки. По обеим сторонам улицы стояли в ряд точно такие же жилые дома, и в дождливую погоду между ними блестели лужицы. Рядом с домами росли тополя, пух которых сопровождал ясные майские дни настоящим снегопадом. Сейчас же, в этот спокойный вечер, пух лежал кучками на голой и пыльной земле и на асфальте, подобно последним пятнам ушедшей снежной зимы.
В подъезде бетонные стены и лестницы еще носили следы краски, которой прошлись по ним перед самым заселением. С тех пор их не красили ни разу, о чем говорили многочисленные пятна на стенах.
Мартин с Алиной медленно поднимались по лестнице в темноте: на каждом этаже укреплены осветительные лампы, но они не горели.
В темноте она достала ключ. На ощупь дверь оказалась мягкой – когда Алина включила свет в прихожей, он заметил, что она обита дерматином.
– Вешайте сюда пиджак и галстук.
В стенке прихожей была укреплена вешалка с дюжиной деревянных крючков. На большинстве висели пиджаки и куртки разных фасонов. Она сняла один, освободив место для вещей Мартина.
– Можете надеть эти тапочки.
Тапочки – мужские, связанные из шерсти, оказались ему чуть великоваты. Он никак не мог привыкнуть к русскому обычаю менять обувь на тапочки при входе в квартиру.
– Видно, вы готовы предложить гостям любой размер, – заметил Мартин.
– Эти моего мужа. Они пока еще здесь.
– Как я понял, вашего мужа сейчас нет?
– Да, мы в разводе.
– А-а.
Окинув Мартина критическим взглядом, Алина наконец сказала:
– Не думаю, что смогу отчистить вас. Слишком много работы.
– В следующий раз я постараюсь драться не пачкаясь. Она рассмеялась.
– Могу предложить вам плащ, чтобы добраться до дома.
– Большой? Я ношу плащ только в теплые вечера. Я буду в нем выглядеть как московский флэшер.
– А что это такое – флэшер?
– Нудист, голый – в чем мать родила.
И он сделал движение руками, будто распахнул плащ и показал голое тело и тут же запахнул. Она опять улыбнулась и сказала:
– Вам надо подержать кисть в холодной воде – она опухает. Идите на кухню и подержите ее в воде. А я смою кровь с рубашки, а потом приготовлю чай. Снимайте рубашку.
– Да нет необходимости.
– Очень трудно замывать кровь на рубашке, не снимая ее.
– Я имею в виду, что вам нет необходимости замывать ее.
– Но вы же не хотите привлечь к себе внимание в метро.
– Если я надену сверху плащ, никто ничего не заметит.
– Вы что, стесняетесь меня?
После этих слов он наконец снял рубашку и протянул ей. С рубашкой в руке она скрылась за боковой дверью. Он услышал шум воды. Вскоре она позвала:
– А теперь полечим вашу руку. Идите сюда. Мартин прошел в комнату, оказавшуюся спальней. В ней стояла двуспальная кровать, два стула, повсюду стояли и лежали холсты, натянутые на подрамники. Все они были расписаны, но что там нарисовано – разобрать нельзя из-за слабого вечернего света.
Кухня оказалась крохотной, но достаточной, чтобы вместить раковину для мытья посуды, газовую плиту, небольшой стол, два стула и ничего больше. Холодильника не было. На стенах развешаны маленькие картины, написанные в основном маслом, но некоторые – эмалью по металлу.
– Вот эти очень изящны, – отметил он. Ему хотелось сказать ей что-то теплое и приятное. – Это ваши работы?
– Да, еще студенческие.
Она напустила воды в большую эмалированную кастрюлю и поставила ее на стол.
– Садитесь. Опустите руку в кастрюлю. Холодная вода не даст ей опухнуть.
Она добавила воды в помятый алюминиевый чайник и зажгла плиту кухонной зажигалкой.
– Себе больше навредили, чем им, – недовольно заметила она, разглядывая его руку.
Он не счел ее замечание ни справедливым, ни точным.
– Думаю, что одному из них я сломал нос, – заметил он.
– А его нос сломал вашу руку. Что лучше? Что полезнее – здоровый нос или работоспособная рука? – с этими словами она нежно прикоснулась к его больной руке.
«Ну что ж, эти парни вряд ли мордовороты из КГБ, – подумалось ему. – Да и она, кстати, тоже не оттуда».
– Ну что ж, – сказала она. – Вы наверняка не кагэбэшник.
– Что-что?
– Я боялась, что вы окажетесь агентом КГБ. Но драться вы совсем не умеете.
– Вы уж точно знаете, как развеселить человека. Почему вы подумали, что я могу быть из КГБ?
Она взглянула ему прямо в глаза и ответила:
– Потому что вы специально искали меня, потому что вы спрашивали про Чарльза Хатчинса.
– А вы ответили, что никогда не знали его.
– Я говорила неправду.
Он увидел, что она смотрит на него с напряжением, стремясь уловить его реакцию. Поэтому он постарался сделать вид, что ее признание его особенно не волнует.
– А почему же вы говорили неправду?
– Потому что я думала, что вы из КГБ. Поэтому-то я и дала вам неверный телефон. Мне нужно было время проверить вас. Извините меня. Я так обрадовалась, когда узнала, что в вашем посольстве есть человек по имени Бенджамин Франклин Мартин и что им оказались вы.
– Я догадался, что и вы тоже не можете быть агентом КГБ.
Она даже не рассмеялась, а лишь спросила:
– Ну, а вы – почему вы считали меня агентом?
– Когда Хатчинса в последний раз видели живым, он был с русской женщиной – блондинкой редкой красоты, – он внимательно смотрел ей в глаза, говоря это, – и его убили ножом как раз в ее присутствии.
Они сидели, ничем не выдавая своего волнения. Потом она промолвила:
– Я знаю все – это была я.
– А не знаете, почему его убили?
– Нет, этого я не знаю.
– А вы знаете, кто он такой?
– Американец. Работал в вашем посольстве.
Она по-прежнему неотрывно смотрела Мартину прямо в глаза.
– Он был агентом вашего Центрального разведывательного управления.
– Почему вы так считаете?
– Он мне сам сказал.
Мог ли Хатчинс и впрямь сказать ей такое наперекор всем наставлениям и инструкциям?
– И вы поверили?
– Да.
– Он что, предъявил вам какие-то документы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97