Он сказал только, что
Фрейд высоко оценил тонкость исполнения и передачи черт лица, и затем
поднял разговор о своей idee fixe: и он хотел, чтобы мы вместе с ним
отправились в Бразилию.
Путешествие, говорил он, должно быть незабываемым и привнесет в нашу жизнь
благие перемены. Эта навязчивая идея возникла у него на почве преследований
евреев в Германии и была постоянным лейтмотивом всех разговоров.
Складывалось впечатление, что мне, чтобы выжить, действительно необходимо
уехать в Бразилию. Я же утверждал, что терпеть не могу тропики. Художник,
доказывал я, не может жить вне атмосферы серебряных оливковых рощ и
буроватой земли Сиены. Мой страх перед экзотикой расстроил Цвейга чуть ли
не до слез. Он напомнил мне об огромных бразильских бабочках, но я стиснул
зубы: большие бабочки есть повсюду. Цвейг был в отчаяньии. Он считал, что
только в Бразилии мы с Гала будем совершенно счастливы.
Цвейги оставили свой адрес, написанный с дотошной педантичностью. Стефан не
мог поверить, что я останусь таким же упрямым и несговорчивым. Вероятно, вы
подумали, что наш отъезд в Бразилию был бы вопросом жизни и смерти для этой
четы!
Спустя два месяца мы узнали о двойном самоубийстве Цвейгов в Бразилии. Они
решились на это в совершенно ясном сознании.
Бабочки, которые были слишком большими!
Лишь прочтя заключительную главу посмертной книги Цвейга "Мир завтра", я,
наконец, узнал правду о своем рисунке. Фрейд никогда не видел своего
портрета. Цвейг очень ценил и уважал меня. По его мнению, портрет настолько
ясно прорицал близкую смерть Фрейда, что он не посмел его показать, боясь
расстроить его и уже зная, что он неизлечимо болен раком.
Вне всякого сомнения, я отношу Фрейда к разряду героев. Он высоко вознес
народ пророка Моисея - величайшего из его героев. Он доказал, что Моисей
был египтянином, и в предисловии к своей книге о нем - самой трагической и
лучшей из его книг, - он сообщает читателям, что подтверждением этого
является труднейшая, крайне честолюбивая и губительно горькая задача,
которую он поставил перед собой! Не стало больших бабочек!
Ноябрь
Париж, 6 ноября
Жозеф Форе принес первую книгу "Кихота" с моими иллюстрациями, выполненными
в такой технике, которая обрела с момента ее создания мировую известность
хотя бы потому, что она была неповторима. Вновь Сальвадор Дали одержал
царственную победу. И это уже не в первый раз! В возрасте двадцати лет я
заключил пари, что выиграю Гран при Мадридской королевской академии,
написав картину, которая будет исполнена без единого прикосновения кисти.
Разумеется, я выиграл приз. На картине была изображена обнаженная молодая
женщина. Стоя на расстоянии трех футов от мольберта, я бросал краски,
растекшиеся затем по холсту. Самое поразительное, что каждое красочное
пятно оказывалось на своем месте. И каждое было безукоризненно.
Cпустя год я выиграл такое же пари уже в Париже. Как-то летом Жозеф Форе
приехал ко мне с большим грузом из тяжелых литографских камней. Он
настаивал, чтобы я выполнил иллюстрации к "Дон Кихоту" именно на этих
камнях. В то время я был против литографской техники по эстетическим,
моральным и философским причинам. Я считал, что творческий процесс должен
реализовываться без применения силы, без монархии и инквизиции. По моим
представлениям, он должен быть либеральным, бюрократическим и благородным.
Однако настойчивость Форе, привезшего камни, разбудила мою антилитографскую
волю к власти с точки зрения агрессивного гиперэстетизма. В этом состоянии
в голову мне пришла божественная идея. Разве не говорил Ганди: "Ангелы
господствуют над обстоятельствами, не нуждаясь в плане"? Не замедлительно,
подобно ангелу, я овладел ситуацией моего "Дон Кихота".
Я не мог стрелять из аркебуза по бумаге, не пробивая ее, но можно было
стрелять по камню, не разрушая его. Убежденный Форе, я телеграфировал в
Париж, чтобы к моему приезду приготовили аркебуз. Мой друг, художник Жорж
Матье, подарил мне очень редкий аркебуз XV века, затвор которого был
инкрустирован слоновой костью. И 6 ноября 1956 года, окруженный сотней
овец, принесенных в жертву самой первой пергаментной книге, на палубе
речной баржи, на Сене, я выпустил первую в мире свинцовую пулю, наполненную
литографской тушью. Разорвавшаяся пуля открыла эру "пулизма". На камне
появилась божественная клякса, похожая на крыло ангела, аэродинамические
свойства и динамическая сила которого превосходит все когда-либо
применявшиеся технические усовершенствования. Всю неделю я был погружен в
фантастические эксперименты. На Монмартре, перед беснующейся толпой,
окруженный восемьюдесятью девушками , на вершине экстаза, я наполнил два
полых носорожьих рога хлебными корками, пропитанными тушью и затем, памятуя
о Вильгельме Телле, с силой разбил их о камень. Благодарение Господу!
Результат был великолепным: рога носорогов запечатлели два крыла мельницы.
Затем двойное "чудо": когда я получил первые результаты, неудачный "захват"
оставил на камне ненужный след. Я счел своим долгом использовать эти пятна
для иллюстрирования литургического таинства в параноидальном духе. Дон
Кихот сталкивается во внешнем мире с параноическими великанами, один из
которых сидит в нем. В эпизоде с винными бурдюками Дали узнает
олицетворение химерической крови героя романа и логарифмическую кривую,
пересекающую лоб Минервы. Лучше бы Дон Кихот, будучи испанцем и реалистом,
не искал лампу Алладина! Для него довольно сжать пальцами желудь, и
воссияет Золотой век!
Как только я вернулся в Нью-Йорк, телевизионные продюсеры развернули целую
кампанию против моего "пулизма". Я же все время спал, чтобы во сне найти
самый эффективный и точный способ стрельбы пулями, наполненными тушью, дабы
остающийся след был математически точен. Находясь среди специалистов по
истории оружия, Нью-Йоркской военной академии, я просыпался каждое утро от
звука стрельбы из аркебузов. Каждый взрыв давал жизнь целой литографии,
которую мне оставалось тольКо подписать для издателей, выхватывавших ее
из-под моих рук за баснословную цену. Я снова почувствовал, что стою у
истоков фундаментального научного открытия, когда узнал, что спустя три
месяца после моего первого выстрела из аркебуза ученые использовали пушку и
пули, подобные моим для исследования творческого процесса.
В мае этого года я снова был в Порт Льигате. Жозеф Форе ожидал меня,
багажник его автомобиля был полон новыми камнями. Новые взрывы аркебуза
вновь дали жизнь Дон Кихоту. Потрясенный страданиями, он трансформируется в
юношу, печаль которого пристала его увенчанной кровавым венцом голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Фрейд высоко оценил тонкость исполнения и передачи черт лица, и затем
поднял разговор о своей idee fixe: и он хотел, чтобы мы вместе с ним
отправились в Бразилию.
Путешествие, говорил он, должно быть незабываемым и привнесет в нашу жизнь
благие перемены. Эта навязчивая идея возникла у него на почве преследований
евреев в Германии и была постоянным лейтмотивом всех разговоров.
Складывалось впечатление, что мне, чтобы выжить, действительно необходимо
уехать в Бразилию. Я же утверждал, что терпеть не могу тропики. Художник,
доказывал я, не может жить вне атмосферы серебряных оливковых рощ и
буроватой земли Сиены. Мой страх перед экзотикой расстроил Цвейга чуть ли
не до слез. Он напомнил мне об огромных бразильских бабочках, но я стиснул
зубы: большие бабочки есть повсюду. Цвейг был в отчаяньии. Он считал, что
только в Бразилии мы с Гала будем совершенно счастливы.
Цвейги оставили свой адрес, написанный с дотошной педантичностью. Стефан не
мог поверить, что я останусь таким же упрямым и несговорчивым. Вероятно, вы
подумали, что наш отъезд в Бразилию был бы вопросом жизни и смерти для этой
четы!
Спустя два месяца мы узнали о двойном самоубийстве Цвейгов в Бразилии. Они
решились на это в совершенно ясном сознании.
Бабочки, которые были слишком большими!
Лишь прочтя заключительную главу посмертной книги Цвейга "Мир завтра", я,
наконец, узнал правду о своем рисунке. Фрейд никогда не видел своего
портрета. Цвейг очень ценил и уважал меня. По его мнению, портрет настолько
ясно прорицал близкую смерть Фрейда, что он не посмел его показать, боясь
расстроить его и уже зная, что он неизлечимо болен раком.
Вне всякого сомнения, я отношу Фрейда к разряду героев. Он высоко вознес
народ пророка Моисея - величайшего из его героев. Он доказал, что Моисей
был египтянином, и в предисловии к своей книге о нем - самой трагической и
лучшей из его книг, - он сообщает читателям, что подтверждением этого
является труднейшая, крайне честолюбивая и губительно горькая задача,
которую он поставил перед собой! Не стало больших бабочек!
Ноябрь
Париж, 6 ноября
Жозеф Форе принес первую книгу "Кихота" с моими иллюстрациями, выполненными
в такой технике, которая обрела с момента ее создания мировую известность
хотя бы потому, что она была неповторима. Вновь Сальвадор Дали одержал
царственную победу. И это уже не в первый раз! В возрасте двадцати лет я
заключил пари, что выиграю Гран при Мадридской королевской академии,
написав картину, которая будет исполнена без единого прикосновения кисти.
Разумеется, я выиграл приз. На картине была изображена обнаженная молодая
женщина. Стоя на расстоянии трех футов от мольберта, я бросал краски,
растекшиеся затем по холсту. Самое поразительное, что каждое красочное
пятно оказывалось на своем месте. И каждое было безукоризненно.
Cпустя год я выиграл такое же пари уже в Париже. Как-то летом Жозеф Форе
приехал ко мне с большим грузом из тяжелых литографских камней. Он
настаивал, чтобы я выполнил иллюстрации к "Дон Кихоту" именно на этих
камнях. В то время я был против литографской техники по эстетическим,
моральным и философским причинам. Я считал, что творческий процесс должен
реализовываться без применения силы, без монархии и инквизиции. По моим
представлениям, он должен быть либеральным, бюрократическим и благородным.
Однако настойчивость Форе, привезшего камни, разбудила мою антилитографскую
волю к власти с точки зрения агрессивного гиперэстетизма. В этом состоянии
в голову мне пришла божественная идея. Разве не говорил Ганди: "Ангелы
господствуют над обстоятельствами, не нуждаясь в плане"? Не замедлительно,
подобно ангелу, я овладел ситуацией моего "Дон Кихота".
Я не мог стрелять из аркебуза по бумаге, не пробивая ее, но можно было
стрелять по камню, не разрушая его. Убежденный Форе, я телеграфировал в
Париж, чтобы к моему приезду приготовили аркебуз. Мой друг, художник Жорж
Матье, подарил мне очень редкий аркебуз XV века, затвор которого был
инкрустирован слоновой костью. И 6 ноября 1956 года, окруженный сотней
овец, принесенных в жертву самой первой пергаментной книге, на палубе
речной баржи, на Сене, я выпустил первую в мире свинцовую пулю, наполненную
литографской тушью. Разорвавшаяся пуля открыла эру "пулизма". На камне
появилась божественная клякса, похожая на крыло ангела, аэродинамические
свойства и динамическая сила которого превосходит все когда-либо
применявшиеся технические усовершенствования. Всю неделю я был погружен в
фантастические эксперименты. На Монмартре, перед беснующейся толпой,
окруженный восемьюдесятью девушками , на вершине экстаза, я наполнил два
полых носорожьих рога хлебными корками, пропитанными тушью и затем, памятуя
о Вильгельме Телле, с силой разбил их о камень. Благодарение Господу!
Результат был великолепным: рога носорогов запечатлели два крыла мельницы.
Затем двойное "чудо": когда я получил первые результаты, неудачный "захват"
оставил на камне ненужный след. Я счел своим долгом использовать эти пятна
для иллюстрирования литургического таинства в параноидальном духе. Дон
Кихот сталкивается во внешнем мире с параноическими великанами, один из
которых сидит в нем. В эпизоде с винными бурдюками Дали узнает
олицетворение химерической крови героя романа и логарифмическую кривую,
пересекающую лоб Минервы. Лучше бы Дон Кихот, будучи испанцем и реалистом,
не искал лампу Алладина! Для него довольно сжать пальцами желудь, и
воссияет Золотой век!
Как только я вернулся в Нью-Йорк, телевизионные продюсеры развернули целую
кампанию против моего "пулизма". Я же все время спал, чтобы во сне найти
самый эффективный и точный способ стрельбы пулями, наполненными тушью, дабы
остающийся след был математически точен. Находясь среди специалистов по
истории оружия, Нью-Йоркской военной академии, я просыпался каждое утро от
звука стрельбы из аркебузов. Каждый взрыв давал жизнь целой литографии,
которую мне оставалось тольКо подписать для издателей, выхватывавших ее
из-под моих рук за баснословную цену. Я снова почувствовал, что стою у
истоков фундаментального научного открытия, когда узнал, что спустя три
месяца после моего первого выстрела из аркебуза ученые использовали пушку и
пули, подобные моим для исследования творческого процесса.
В мае этого года я снова был в Порт Льигате. Жозеф Форе ожидал меня,
багажник его автомобиля был полон новыми камнями. Новые взрывы аркебуза
вновь дали жизнь Дон Кихоту. Потрясенный страданиями, он трансформируется в
юношу, печаль которого пристала его увенчанной кровавым венцом голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38