"Жди сегодня золота!"
Этот сон, по Фрейду, прямо указывал, что я подобен курице, несущей золотые
яйца, и легендарному золотому ослу, который, поднимая хвост, сыпал золотыми
монетами, не говоря уже о божественных расстройствах Данаи с их полужидким
золотом. Что касается меня, то я чувствовал себя алхимиком и уже неделю
строил планы на последнюю ночь перед отъездом в Нью-Йорк, я хотел собрать
друзей, в том числе и четырех самых красивых манекенщиц города в отеле"Эль
Марокко". Город уже замер в ожидании предстоящего Парсифалева действа. Этот
воображаемый Парсифаль, идею которого я обещал себе довести до
совершенства, удивительно стимулировал все мои способности, и моя энергия,
которая достигнет в этот день высшей точки, должна помочь решить все
проблемы разом, заставив всех щелкать передо мной каблуками на прусский
манер.
В половине двенадцатого я покинул отель, поставив перед собой две четкие
задачи: добыть фотографию иррационального характера у Филиппа Халсмана и
попытаться до завтрака продать американскому миллионеру и меценату
Хантингтону Хартфорду картину "Святой Георгий Компостела, патрон Испании".
По чистой случайности лифт остановился на втором этаже, где меня встретила
аплодисментами толпа ожидавших журналистов. Совершенно забыл о
пресс-конференции, на которой я должен представить эскиз флакона новых
духов. Меня сфотографировали, вручили чек, который я сложил и сунул в
карман жилета, слегка раздраженный тем, что у меня не оставалось другого
выхода, как предъявить флакон, оговоренный в контракте, о котором я давно
забыл. Не раздумывая, я выхватил у фотографа фотовспышку. Она была цвета
голубого льда. Как драгоценность, сжал ее между большим и указательным
пальцами.
"Вот в этом заключается мой замысел!"
"Но это же не эскиз!"
"Так даже лучше! Вы уже видите готовую модель! Осталось только тщательно ее
скопировать!"
Я осторожно прижал лампу к столу; она незаметно треснула, основание ее как
бы слегка расплющилось, и она "встала". Я показал на патрон, который,
сказал я, станет золотой пробкой флакона. Один восхищенный парфюмерщик
воскликнул:
"Это же колумбово яйцо! Вам нужно еще подумать над этим, дорогой мэтр! А
какое название будет у этих уникальных духов?"
Ответ Дали ограничился одним словом: "Вспышка!"
"Вспышка! Вспышка! Вспышка!" - закричали все хором.
Меня прижали к двери и спросили:
"Что такое мода?"
"То, что уже немодно!"
Меня умоляли сказать что-нибудь о том, что, на мой взгляд, должны носить
женщины.
Поскольку я торопился, я ответил:
"Груди на спине!"
"Зачем?"
"Потому что в грудях есть белое молоко, способное сотворить атрибуты
ангелов!"
"Вы имеете в виду тонкую кожу?"
"Я имею в виду женские лопатки. Когда из грудей фонтаном брызнут две струи
молока, лопатки на спине как бы удлиняются если при этом сделать
стробоскопическую фотографию, вы увидите в итоге "капельные" крылья
ангелов, напоминающие те, что писал Мемлинг".
Захваченный этой идеей, я отправился к Филиппу Халсману, имея твердое
намерение фотографически воспроизвести "капельные крылья", которые уже
поразили и очаровали меня.
Но у Халсмана не было нужного оборудования для стробоскопической
фотосъемки, и я решил попутно сделать фотографию "капиллярной истории"
марксизма. С этой целью я взял шесть листов фотобумаги и поочередно
приложил к своим усам, выступившим в роли "капель". На каждом из листов
Халсман напечатал портреты Карла Маркса с львиной бородой и шевелюрой;
Энгельса - с такими же, но эначительно смягченными атрибутами; Ленина -
наполовину лысого, с жиденькими усами и козлиной бородкой; Сталина - с
густыми усами; Маленкова - гладковыбритого. Когда остался последний лист, я
предусмотрительно сохранил его для Хрущева с его лысой макушкой.
Я отправился к Хантингтону Хартфорду, в одной руке держа пустой лист, а в
другой - репродукцию моего "Святого Георгия", которую собирался показать
ему. Поднимаясь на лифте, я вспомнил, что этажом выше живет принц Али Хан.
И из-за врожденного неукротимого снобизма после минутного колебания я отдал
бою репродукцию в качестве подарка принцу в знак моего уважения. И тут же
почувствовал себя полным идиотом, ибо, попав в апартаменты Хартфорда,
оказался не только с пустыми руками, но и с пустым листом, что было
смехотворно вдвойне, ибо то и другое было взаимосвязано. Я уже начал
смаковать абсурдность ситуации, думая про себя, что неплохо бы ее
повторить. Да, мой параноико-критический метод требовал немедленно
превратить этот бредовый случай в самое примечательное событие дня.
Хантингтон Хартфорд сразу спросил, принес ли я цветную репродукцию "Святого
Георгия". Я ответил отрицательно. Тогда он спросил, может быть стоит
распаковать эту картину в галерее. Но в эту минуту, сам не знаю почему, я
вдруг решил, что мой "Георгий" будет продан в Канаду.
"Лучше я напишу для вас другую картину - "Открытие Нового Света Христофором
Колумбом"".
Это прозвучало как заклинание. Ведь будущий музей Хантингтона Хартфорда
должны были построить в округе Колумба, прямо напротив единственного в
Нью-Йорке памятника Христофору Колумбу, - совпадение, о котором мы узнали
лишь спустя несколько месяцев. Когда я все это записывал, д-р Колин, бывший
у нас в это время, остановил меня и спросил, не помню ли я, что лифт в
доме, где жил принц, произведен промышленной компанией Данн Ко. В самом
деле, я думал о леди Данн - осознанно или нет - как о показателе моего
"Святого Георгия", и так уж вышло, что купила его впоследствии именно она.
Я до сих пор благодарен Филиппу Халсману эа то, что тот не стал печатать
портрет Хрущева на последнем листе. Я думаю, что вправе назвать его "Мой
округ Колумба" , поскольку без него я, вероятно, никогда не создал бы
космическую фантазию о Христофоре Колумбе. Последние географические карты,
составленные советскими учеными, как раз доказали основной тезис, развитый
в моей картине, что сделало ее особенно интересной для выставки в России.
Только сегодня мой друг Сол Юрок взял репродукцию, чтобы предложить картину
Советскому правительству для культурного обмена, подключив таким образом
мое имя к другим моим великим соотечественникам - Виктории Лос Анжелес и
Андреа Сеговия.
Я пришел к завтраку на пять минут раньше положенного. Перед тем, как я сел
за стол, зазвонил телефон из Пальм Бича. На проводе м-р Уинстон Гест, он
просит меня написать Мадонну Гваделупы и портрет его двенадцатилетнего сына
Александра, который, как я мельком видел, пострижен под "ежик". Когда я
хотел, наконец, сесть завтракать, меня позвали к соседнему столу и
заговорили о возможности заказать мне яйцо, украшенное эмалью в духе
Фаберже (оно предназначалось для хранения жемчуга).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38