Но, по-моему, было это в те далекие времена, когда живые запорожцы еще развлекались перепиской с турецким султаном.
— Конспирация, Яков Семенович, — сообщил мне Коннери-Иволгин, когда мы вчетвером и шофер втиснулись в кабину автомашины. В рыдване было хоть просторно, а здесь я почувствовал себя океанической сельдью, закрученной в маленькую консервную жестянку.
— Понимаю, — с трудом выдохнул я, зажатый на заднем сиденье между двумя ребятишками, которым тоже приходилось несладко. В глубине души я уже был уверен, что дело не в одной только конспирации. Просто служба помощника Батырова была, вероятно, не настолько богата, чтобы содержать на балансе много новенького транспорта.
Примерно через полчаса, когда наша конспиративная «тачка» вырулила на Никольскую, я укрепился в своих печальных подозрениях. Не доезжая метров ста до аптеки, мы вдруг свернули в какую-то унылого вида подворотню, внутри которой скоро обнаружилась еще одна подворотня. Мы заехали и в нее, покружили по двору и остановились перед стеклянной дверью с осыпавшейся — и потому неразборчивой — вывеской. По сравнению с уютным особняком филиала Службы ПБ на Сущевском валу это четырехэтажное строение из буроватого кирпича выглядело бедной обшарпанной ночлежкой. «Разумеется, — не без ехидства подумал я, — все это — исключительно в целях камуфляжа…»
Вероятно, в тех же целях на первом этаже не было ни одного охранника, даже бабушки-божьего-одуванчика в вохровском наряде. Зато здесь остро припахивало застоявшимся табачным дымом — словно бы в этом здании размещалась бригада испытателей папиросно-сигаретной продукции. Причем испытатели определенно были смертниками, так как гробили легкие исключительно дешевой дрянью, вроде приснопамятных «Московских крепких».
— Нам на четвертый, — сказал Иволгин, морща аристократический нос, и сделал приглашающий жест рукой. Конечно, только беспечный генерал-полковник Сухарев мог себе позволить установить лифт в двухэтажном особняке. В доме, где размещалась резиденция бдительного Батырова, никакого лифта не предвиделось вовсе. Надо полагать, для маскировки.
Уже между первым и вторым этажами нам встретилась парочка дегустаторов «Московских крепких», сосредоточенно дымивших, как две выхлопные трубы форсированных двигателей.
— Ну, хорошо, — сурово говорил один другому, — соцреализм себя изжил, это аксиома… Но что на смену? Капромантизм?
— Крупная форма, — бубнил второй курильщик, не слушая, — крупная форма все решает… Будут романы — будет метод. Не будет романов — извини-подвинься…
Обе фигуры в клубах дыма казались привидениями.
— Не обращайте внимания, — шепнул мне на ухо Иволгин. — Так надо…
, На уровне второго этажа количество странных фигур увеличилось. Нам даже пришлось протискиваться сквозь небольшую толпу на лестничной площадке. Толпа сочувственно внимала невысокой округлой личности в хорошем вельветовом пиджаке, чем-то похожей на гауляйтера Тараса; сходство достигалось, вероятно, благодаря неумению обоих носить хорошие пиджаки.
— …Спрашиваю его: «Кто эпигон?» — разглагольствовала округлая личность, держа в одной руке рюмку, а в другой — окурок. — Этот хам, этот пигмей, этот исламский фундаменталист, представьте, заявляет мне: «Ты — эпигон!» Я, представьте, паразитирую на Кинге! Да еще…
— В-выпьем, — неожиданно встряла в монолог пожилая тетка в цветастой шали и попыталась поцеловать оратора. — Выпьем з-за нашего Натика! За его ирон… эрон… тическую прозу!
Толпа нестройно звякнула рюмками. Округлый Натик с неожиданным проворством отшатнулся от любительницы поцелуев, и лобзанье досталось высокому мрачноватому парню, взирающему на мир отрешенным взглядом буддийского монаха. Парень выдержал пьяное чмоканье, даже не дрогнув. Принц Гаутама терпел — и нам велел.
— Да еще неизвестно, — поспешил продолжить свою мысль увертливый Натик, — кто на ком паразитирует! Я, между прочим, начал печататься раньше на год, чем он. Моя «Ловушка для провидца» в два раза толще его «Мертвой зоны»… И если перевести фамилию «Кинг» на русский язык-что получится, а?..
Поднимаясь вслед за Иволгиным вверх по лестнице, я краем уха успел еще услышать разные варианты перевода, сопровождаемые внезапным пожеланием цветастой тетки немедленно выпить з-за К-кин-га! «Выпьем мы за Стива, за Стива дорогого! — радостно откликнулась толпа и вновь зазвенела рюмками. — Мир еще не видел! Уж-жасного! Такого!..»
— Это творческая интеллигенция, — тихо объяснил мне Иволгин между вторым и третьим этажами. — У них тут на третьем — что-то вроде клуба по интересам…
— Хорошее прикрытие, — одобрительно заметил я. — И охраны дополнительной держать не надо. Эти сами любого террориста заморочат и зачмокают.
— Вообще-то они у нас не буйные, — произнес Иволгин. В его голосе мне почудились виноватые нотки. — Просто у них сегодня какой-то праздник. День независимости вроде… Или нет! Независимость была на позапрошлой неделе, когда перила сломали. А сегодня они премии какие-то обмывают…
На третьем этаже дым стоял столбом. Творческие интеллигенты праздновали на полную катушку, с оттягом: шампанские пробки били в потолок; кто-то, перекрывая все прочие голоса, рассказывал анекдот о встрече двух антисемитов — Антибукера и Антидюринга. Видимо, анекдот был смешной, хотя я — по причине литературной малограмотности — так и не въехал в смысл байки. По крайней мере, фамилия «Антибукер» мне ни о чем не говорила…
— Извините, — вежливо проговорил я, перешагивая через изможденного мужчину, который расположился на полу прямо посреди дороги и с увлечением растягивал мехи гармони. При всей моей музыкальной тупости я все-таки сообразил, что мужчина старается сыграть «Лунную сонату». Нечеловеческая музыка, — уважительно подумал я. — Медведь был бы счастлив ее услышать. Но его обмывать премию не пригласили. Впрочем, как и меня. Частный сыщик и бурый цыганский медведь-мы оба чужие на этом празднике жизн Иволгин бережно взял меня под локоть:
— Осторожно, — сказал он. — Пери еще ступенька осыпается… Вот так.
На лестничной площадке четверго этажа было почти безлюдно. У дверей маячил лишь один малый усредненно-охранного вида. Он поигрывал «уоки-токи» и с чувством превосходства поглядывал вниз. Видимо, его переполняла мысль о том, что на всех шести лестничных пролетах этого здания он один не валяет дурака, но занимается важным делом.
Увидев Иволгина, охранник с «уоки-токи» расправил плечи.
— Прибыли, — отрапортовал он в микрофон. Рация пошумела и ответила:
— Шеф ждет.
Жестом заправского швейцара охранный малый распахнул перед нами дверь.
"Надеюсь, он не напрашивается на чаевые? — подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Конспирация, Яков Семенович, — сообщил мне Коннери-Иволгин, когда мы вчетвером и шофер втиснулись в кабину автомашины. В рыдване было хоть просторно, а здесь я почувствовал себя океанической сельдью, закрученной в маленькую консервную жестянку.
— Понимаю, — с трудом выдохнул я, зажатый на заднем сиденье между двумя ребятишками, которым тоже приходилось несладко. В глубине души я уже был уверен, что дело не в одной только конспирации. Просто служба помощника Батырова была, вероятно, не настолько богата, чтобы содержать на балансе много новенького транспорта.
Примерно через полчаса, когда наша конспиративная «тачка» вырулила на Никольскую, я укрепился в своих печальных подозрениях. Не доезжая метров ста до аптеки, мы вдруг свернули в какую-то унылого вида подворотню, внутри которой скоро обнаружилась еще одна подворотня. Мы заехали и в нее, покружили по двору и остановились перед стеклянной дверью с осыпавшейся — и потому неразборчивой — вывеской. По сравнению с уютным особняком филиала Службы ПБ на Сущевском валу это четырехэтажное строение из буроватого кирпича выглядело бедной обшарпанной ночлежкой. «Разумеется, — не без ехидства подумал я, — все это — исключительно в целях камуфляжа…»
Вероятно, в тех же целях на первом этаже не было ни одного охранника, даже бабушки-божьего-одуванчика в вохровском наряде. Зато здесь остро припахивало застоявшимся табачным дымом — словно бы в этом здании размещалась бригада испытателей папиросно-сигаретной продукции. Причем испытатели определенно были смертниками, так как гробили легкие исключительно дешевой дрянью, вроде приснопамятных «Московских крепких».
— Нам на четвертый, — сказал Иволгин, морща аристократический нос, и сделал приглашающий жест рукой. Конечно, только беспечный генерал-полковник Сухарев мог себе позволить установить лифт в двухэтажном особняке. В доме, где размещалась резиденция бдительного Батырова, никакого лифта не предвиделось вовсе. Надо полагать, для маскировки.
Уже между первым и вторым этажами нам встретилась парочка дегустаторов «Московских крепких», сосредоточенно дымивших, как две выхлопные трубы форсированных двигателей.
— Ну, хорошо, — сурово говорил один другому, — соцреализм себя изжил, это аксиома… Но что на смену? Капромантизм?
— Крупная форма, — бубнил второй курильщик, не слушая, — крупная форма все решает… Будут романы — будет метод. Не будет романов — извини-подвинься…
Обе фигуры в клубах дыма казались привидениями.
— Не обращайте внимания, — шепнул мне на ухо Иволгин. — Так надо…
, На уровне второго этажа количество странных фигур увеличилось. Нам даже пришлось протискиваться сквозь небольшую толпу на лестничной площадке. Толпа сочувственно внимала невысокой округлой личности в хорошем вельветовом пиджаке, чем-то похожей на гауляйтера Тараса; сходство достигалось, вероятно, благодаря неумению обоих носить хорошие пиджаки.
— …Спрашиваю его: «Кто эпигон?» — разглагольствовала округлая личность, держа в одной руке рюмку, а в другой — окурок. — Этот хам, этот пигмей, этот исламский фундаменталист, представьте, заявляет мне: «Ты — эпигон!» Я, представьте, паразитирую на Кинге! Да еще…
— В-выпьем, — неожиданно встряла в монолог пожилая тетка в цветастой шали и попыталась поцеловать оратора. — Выпьем з-за нашего Натика! За его ирон… эрон… тическую прозу!
Толпа нестройно звякнула рюмками. Округлый Натик с неожиданным проворством отшатнулся от любительницы поцелуев, и лобзанье досталось высокому мрачноватому парню, взирающему на мир отрешенным взглядом буддийского монаха. Парень выдержал пьяное чмоканье, даже не дрогнув. Принц Гаутама терпел — и нам велел.
— Да еще неизвестно, — поспешил продолжить свою мысль увертливый Натик, — кто на ком паразитирует! Я, между прочим, начал печататься раньше на год, чем он. Моя «Ловушка для провидца» в два раза толще его «Мертвой зоны»… И если перевести фамилию «Кинг» на русский язык-что получится, а?..
Поднимаясь вслед за Иволгиным вверх по лестнице, я краем уха успел еще услышать разные варианты перевода, сопровождаемые внезапным пожеланием цветастой тетки немедленно выпить з-за К-кин-га! «Выпьем мы за Стива, за Стива дорогого! — радостно откликнулась толпа и вновь зазвенела рюмками. — Мир еще не видел! Уж-жасного! Такого!..»
— Это творческая интеллигенция, — тихо объяснил мне Иволгин между вторым и третьим этажами. — У них тут на третьем — что-то вроде клуба по интересам…
— Хорошее прикрытие, — одобрительно заметил я. — И охраны дополнительной держать не надо. Эти сами любого террориста заморочат и зачмокают.
— Вообще-то они у нас не буйные, — произнес Иволгин. В его голосе мне почудились виноватые нотки. — Просто у них сегодня какой-то праздник. День независимости вроде… Или нет! Независимость была на позапрошлой неделе, когда перила сломали. А сегодня они премии какие-то обмывают…
На третьем этаже дым стоял столбом. Творческие интеллигенты праздновали на полную катушку, с оттягом: шампанские пробки били в потолок; кто-то, перекрывая все прочие голоса, рассказывал анекдот о встрече двух антисемитов — Антибукера и Антидюринга. Видимо, анекдот был смешной, хотя я — по причине литературной малограмотности — так и не въехал в смысл байки. По крайней мере, фамилия «Антибукер» мне ни о чем не говорила…
— Извините, — вежливо проговорил я, перешагивая через изможденного мужчину, который расположился на полу прямо посреди дороги и с увлечением растягивал мехи гармони. При всей моей музыкальной тупости я все-таки сообразил, что мужчина старается сыграть «Лунную сонату». Нечеловеческая музыка, — уважительно подумал я. — Медведь был бы счастлив ее услышать. Но его обмывать премию не пригласили. Впрочем, как и меня. Частный сыщик и бурый цыганский медведь-мы оба чужие на этом празднике жизн Иволгин бережно взял меня под локоть:
— Осторожно, — сказал он. — Пери еще ступенька осыпается… Вот так.
На лестничной площадке четверго этажа было почти безлюдно. У дверей маячил лишь один малый усредненно-охранного вида. Он поигрывал «уоки-токи» и с чувством превосходства поглядывал вниз. Видимо, его переполняла мысль о том, что на всех шести лестничных пролетах этого здания он один не валяет дурака, но занимается важным делом.
Увидев Иволгина, охранник с «уоки-токи» расправил плечи.
— Прибыли, — отрапортовал он в микрофон. Рация пошумела и ответила:
— Шеф ждет.
Жестом заправского швейцара охранный малый распахнул перед нами дверь.
"Надеюсь, он не напрашивается на чаевые? — подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116