Я потеребил приклеенную бородку-эспаньолку, в которой я не так уж сильно был похож на привычного Якова Семеновича, столь знакомого графу. Бородка, пожалуй, придавала мне сходство с рассеянным профессором или художником — как тех обычно изображают плохие карикатуристы. Такую богему, оторванную от реальности.
— Подберемся, можешь быть спокоен, — заверил я Тима. — Если граф явится, будет и публика. Его паскудное сиятельство обожает публику. Репетицию он провел на вокзале, а уж сюда наверняка зазвал кучу народа…
Я не ошибся. У Лобного места уже сгрудилась оживленная толпа, которая состояла по преимуществу из разнокалиберных граждан с видеокамерами, фотоаппаратами и диктофонами. «Пресса, это уже веселее», — подумал я, и мы влились в толпу. Первый мой план действий, к счастью, отпал сам собой: и граф, и его шкаф-телохранитель тоже были на месте и громко переговаривались по-итальянски. Увидев Токарева, я успокоился. Стало быть, его акция не связана с пиротехникой. Некоторые подозрения внушали два здоровенных мешка, сваленные у самых ног графа. О содержимом мешков мы могли только догадываться. Надеюсь, там лежат не издатели-пираты, приготовленные мстительным Токаревым для публичной экзекуции. Журналистская братия счастлива будет получить такую сенсацию, но мы-то с Тимом, если что, смертоубийства не допустим.
— Жду устных распоряжений, — конспиративно прошептал стоящий рядом Алексей Арнольдович.
У меня, наконец, возникла идея, как мне занять нашего третьего компаньона без ущерба для его самолюбия.
— Господин Рунин, — тихо осведомился я, —. вы в своих очках хорошо видите?
Кандидат наук с достоинством кивнул.
— Тогда слушайте внимательно, — сказал я. — Мы с Тимофеем сейчас проберемся как можно ближе к этой парочке. Вы же оставайтесь здесь, сзади, и следите за ними во все окуляры. Как только дело запахнет криминалом, крикните погромче…
Алексей Арнольдович выхватил из бокового кармана маленькую записную книжечку и огрызок карандаша.
— Текст крика? — тихонько осведомился он. Разу чувствовалось, что Рунин — человек науки, привыкший к системному подходу.
— Произвольный, — не стал я ограничивать свободу Рунина. — «Караул!», «Ура!» или «Ногу свело!» Главное — громкость. Пусть репортеры повернутся к вам, и тогда Токарев — наш. Задача понятна?
— Понятна, — очень серьезно шепнул Алексей Арнольдович.
Я сделал знак Тиму, и мы медленно стали пробираться сквозь репортерскую могучую кучку. Делали мы это по возможности деликатно, а потому достигли первых рядов ровно к двенадцати.
Ударили куранты. Торжественный граф, одетый сегодня еще более богато и более безвкусно, чем прежде, хлопнул в ладоши.
— Дамы и господа. — провозгласил он. — Я, Павел Токарев, граф Фьорованти делла Винченца, итальянский писатель русского происхождения…
Минут пять граф перечислял одни свои заслуги перед литературой и всем мировым сообществом. К концу пятой минуты по журналистским рядам пробежал ропот недовольства, а несколько человек с видеокамерами демонстративно прекратили съемку. Только один журналист с профессиональным «Бетакамом» исправно продолжал ловить занудливого Паоло своим объективом. По репликам, которые оператор отпускал своему ассистенту, я сообразил, что усердный господин — итальянец.
Очевидно, того грела мысль снять новую серию необычайных приключений итальянца в России. Все же остальные репортеры ждали собственно приключений.
Граф Паоло Токарев, надо думать, и сам заметил, что несколько затянул вступление. Кое-как закруглив его, писатель повелительно щелкнул пальцами.
Шкаф-телохранитель вскрыл один из мешков, в котором обнаружилось несколько внушительного вида канистр.
Репортеры моментально оживились в предвкушении зрелища. Стоящий рядом со мной растрепанный бородач аж крякнул от удовольствия.
— Самосожжение будет, клянусь вам! — возбужденно объяснил он ближайшему соседу с эспаньолкой, коим как раз и был я. — Сейчас он обольет себя бензином, вот увидите!..
Я недоверчиво пожал плечами. Конечно, флюиды безумия у нас витают в воздухе, однако граф меньше всего был похож на самосожженца. Люди, которые собираются превратить себя в факел, одеваются гораздо дешевле.
— Дамы и господа! — вновь возвестил граф. — Леди и джентльмены! Синьоры и синьориты!.. — Последние слова были явно обращены к двум журналистам-соотечественникам, из которых, правда, ни один не был синьоритой.
Репортеры заинтересованно притихли. В воздухе повисло только легчайшее электрическое жужжание видеокамер.
— Сейчас будет проведена акция! — упирая на последнее слово, заявил Токарев-Фьорованти, окидывая орлиным взором толпу. — В знак протеста против бесстыдного произвола, которые чинят российские издательства…
Я, предосторожности ради, сделал несколько шажочков в сторону графа. На всякий пожарный — в прямом смысле слова — случай. Шкаф-телохранитель тем временем уже раскупорил пару канистр. Отчетливо запахло бензином. Мой бородатенький сосед тоже придвинулся поближе. Не для того, естественно, чтобы спасать, а чтобы лучше видеть. Морда у бородача была блаженная, так и напрашивалась на оплеуху.
— …Это зрелище может вас шокировать, — граф бросил быстрый взгляд на канистры, — но, мама миа, таков мой последний шанс быть услышанным на своей бывшей Родине…
— Мама миа! — отчетливо произнес итальянский оператор, То ли так сочувствовал графу, то ли бго видеокамеру заело в самый ответственный момент.
— Сейчас вы все увидите, как горит писатель Токарев, — на сиятельном лице возникла гримаса хорошо отрепетированного отчаяния. — Как пылают его сокровенные мысли, плоть и кровь писателя.
Граф щелкнул пальцами и раздельно, по слогам,проговорил:
— Ау-то-да-фе!
* * *
Для полноты картины не хватало лишь барабанной дроби и обморока какой-нибудь нервной дамочки из публики. Однако барабан сюда, на Лобное место, никто не додумался захватить, а с нервами у журналистов было все в порядке: и не такое видывали.
Вероятно, сам Паоло Токарев все-таки надеялся хоть на один обморок. Он выбросил вперед правую руку в отличной замшевой перчатке и повторил голосом приговоренного к мучительной смерти:
— Ау-то-да-фе!!
К сожалению, граф сильно переоценил образованность журналистской братии. Я бы на его месте не выпендривался и употреблял перед видеокамерами поменьше умных иностранных слов из ассортимента Святой Инквизиции. Не в коня корм. Из всей толпы графское словцо понял только кандидат наук Рунин.
— Караул! — воскликнул в толпе Рунин. — Ура! Ногу свело!..
Алексей Арнольдович честно исполнил мой приказ. Он лишь поторопился со своим криком. Увы, граф еще не совершил на площади ничего предосудительного, за что его можно было бы хватать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Подберемся, можешь быть спокоен, — заверил я Тима. — Если граф явится, будет и публика. Его паскудное сиятельство обожает публику. Репетицию он провел на вокзале, а уж сюда наверняка зазвал кучу народа…
Я не ошибся. У Лобного места уже сгрудилась оживленная толпа, которая состояла по преимуществу из разнокалиберных граждан с видеокамерами, фотоаппаратами и диктофонами. «Пресса, это уже веселее», — подумал я, и мы влились в толпу. Первый мой план действий, к счастью, отпал сам собой: и граф, и его шкаф-телохранитель тоже были на месте и громко переговаривались по-итальянски. Увидев Токарева, я успокоился. Стало быть, его акция не связана с пиротехникой. Некоторые подозрения внушали два здоровенных мешка, сваленные у самых ног графа. О содержимом мешков мы могли только догадываться. Надеюсь, там лежат не издатели-пираты, приготовленные мстительным Токаревым для публичной экзекуции. Журналистская братия счастлива будет получить такую сенсацию, но мы-то с Тимом, если что, смертоубийства не допустим.
— Жду устных распоряжений, — конспиративно прошептал стоящий рядом Алексей Арнольдович.
У меня, наконец, возникла идея, как мне занять нашего третьего компаньона без ущерба для его самолюбия.
— Господин Рунин, — тихо осведомился я, —. вы в своих очках хорошо видите?
Кандидат наук с достоинством кивнул.
— Тогда слушайте внимательно, — сказал я. — Мы с Тимофеем сейчас проберемся как можно ближе к этой парочке. Вы же оставайтесь здесь, сзади, и следите за ними во все окуляры. Как только дело запахнет криминалом, крикните погромче…
Алексей Арнольдович выхватил из бокового кармана маленькую записную книжечку и огрызок карандаша.
— Текст крика? — тихонько осведомился он. Разу чувствовалось, что Рунин — человек науки, привыкший к системному подходу.
— Произвольный, — не стал я ограничивать свободу Рунина. — «Караул!», «Ура!» или «Ногу свело!» Главное — громкость. Пусть репортеры повернутся к вам, и тогда Токарев — наш. Задача понятна?
— Понятна, — очень серьезно шепнул Алексей Арнольдович.
Я сделал знак Тиму, и мы медленно стали пробираться сквозь репортерскую могучую кучку. Делали мы это по возможности деликатно, а потому достигли первых рядов ровно к двенадцати.
Ударили куранты. Торжественный граф, одетый сегодня еще более богато и более безвкусно, чем прежде, хлопнул в ладоши.
— Дамы и господа. — провозгласил он. — Я, Павел Токарев, граф Фьорованти делла Винченца, итальянский писатель русского происхождения…
Минут пять граф перечислял одни свои заслуги перед литературой и всем мировым сообществом. К концу пятой минуты по журналистским рядам пробежал ропот недовольства, а несколько человек с видеокамерами демонстративно прекратили съемку. Только один журналист с профессиональным «Бетакамом» исправно продолжал ловить занудливого Паоло своим объективом. По репликам, которые оператор отпускал своему ассистенту, я сообразил, что усердный господин — итальянец.
Очевидно, того грела мысль снять новую серию необычайных приключений итальянца в России. Все же остальные репортеры ждали собственно приключений.
Граф Паоло Токарев, надо думать, и сам заметил, что несколько затянул вступление. Кое-как закруглив его, писатель повелительно щелкнул пальцами.
Шкаф-телохранитель вскрыл один из мешков, в котором обнаружилось несколько внушительного вида канистр.
Репортеры моментально оживились в предвкушении зрелища. Стоящий рядом со мной растрепанный бородач аж крякнул от удовольствия.
— Самосожжение будет, клянусь вам! — возбужденно объяснил он ближайшему соседу с эспаньолкой, коим как раз и был я. — Сейчас он обольет себя бензином, вот увидите!..
Я недоверчиво пожал плечами. Конечно, флюиды безумия у нас витают в воздухе, однако граф меньше всего был похож на самосожженца. Люди, которые собираются превратить себя в факел, одеваются гораздо дешевле.
— Дамы и господа! — вновь возвестил граф. — Леди и джентльмены! Синьоры и синьориты!.. — Последние слова были явно обращены к двум журналистам-соотечественникам, из которых, правда, ни один не был синьоритой.
Репортеры заинтересованно притихли. В воздухе повисло только легчайшее электрическое жужжание видеокамер.
— Сейчас будет проведена акция! — упирая на последнее слово, заявил Токарев-Фьорованти, окидывая орлиным взором толпу. — В знак протеста против бесстыдного произвола, которые чинят российские издательства…
Я, предосторожности ради, сделал несколько шажочков в сторону графа. На всякий пожарный — в прямом смысле слова — случай. Шкаф-телохранитель тем временем уже раскупорил пару канистр. Отчетливо запахло бензином. Мой бородатенький сосед тоже придвинулся поближе. Не для того, естественно, чтобы спасать, а чтобы лучше видеть. Морда у бородача была блаженная, так и напрашивалась на оплеуху.
— …Это зрелище может вас шокировать, — граф бросил быстрый взгляд на канистры, — но, мама миа, таков мой последний шанс быть услышанным на своей бывшей Родине…
— Мама миа! — отчетливо произнес итальянский оператор, То ли так сочувствовал графу, то ли бго видеокамеру заело в самый ответственный момент.
— Сейчас вы все увидите, как горит писатель Токарев, — на сиятельном лице возникла гримаса хорошо отрепетированного отчаяния. — Как пылают его сокровенные мысли, плоть и кровь писателя.
Граф щелкнул пальцами и раздельно, по слогам,проговорил:
— Ау-то-да-фе!
* * *
Для полноты картины не хватало лишь барабанной дроби и обморока какой-нибудь нервной дамочки из публики. Однако барабан сюда, на Лобное место, никто не додумался захватить, а с нервами у журналистов было все в порядке: и не такое видывали.
Вероятно, сам Паоло Токарев все-таки надеялся хоть на один обморок. Он выбросил вперед правую руку в отличной замшевой перчатке и повторил голосом приговоренного к мучительной смерти:
— Ау-то-да-фе!!
К сожалению, граф сильно переоценил образованность журналистской братии. Я бы на его месте не выпендривался и употреблял перед видеокамерами поменьше умных иностранных слов из ассортимента Святой Инквизиции. Не в коня корм. Из всей толпы графское словцо понял только кандидат наук Рунин.
— Караул! — воскликнул в толпе Рунин. — Ура! Ногу свело!..
Алексей Арнольдович честно исполнил мой приказ. Он лишь поторопился со своим криком. Увы, граф еще не совершил на площади ничего предосудительного, за что его можно было бы хватать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116