— Представляю, — сказал я. — А по специальности устроиться не пробовали?
Или не нужны больше Воронежу хирурги?
— Воронежу не нужны больше поэты, — хмуро проговорил Пеструхин. — Никитина и Кольцова городу за глаза хватает, даже Мандельштам ссыльный — третий лишний… Чего уж рассуждать про какого-то Пеструхина! — Иннокентий вымученно усмехнулся. — А по специальности, как вы говорите, я могу запросто устроиться.
Могу, но не хочу… Боюсь, понимаете?
— Не очень, — ответил я. — Вы же сами говорили, что все симптомы…
— Все симптомы пропали, — подтвердил Пеструхин шепотом. — Сейчас никаких рецидивов, но вдруг?.. Вдруг это вернется? Главный мне: «Разрез!» — и я перережу скальпелем горло больному… Ужас! Иногда я себя уговариваю: забудь, успокойся, будет полный порядок. Все наши давно устроились, у всех семьи, дети — и ничего. Но все равно: как вспомню Ника… Идиотство, конечно, только я из-за этого и к Инке своей боюсь насовсем переезжать. Люблю ее, как не знаю уж кто, стихи ей посвящаю десятками… и вру ей, господи, вру про наследственный тремор! Она мне верит, она не медик… Только представлю себе — ночь, она мне говорит: «Поцелуй меня, Кеша…» — и тут я начинаю ее душить! Я был во второй парадигме, понимаете, Яков Семенович? Во второй! Те все — в первой, Ник-в третьей, ему больше всех досталось… Он ведь, пока его снайперы не сняли…
Иннокентий закрыл лицо руками, словно собирался разрыдаться. Я вновь испытал острое желание срочно, немедленно, сию же секунду встретиться лицом к лицу со Старцем, заглянуть ему прямо в глаза… Нет-нет, в глаза ему смотреть как раз не стоит, как Медузе Горгоне. Просто подойти к нему вплотную, взять за горло… Спокойнее, Яков Семенович, возьмите-ка лучше себя в руки. Без рвов.
Ну, раз-два-три.
— Вы, наверное, думаете, что я чокнулся, — прошептал Иннокентий. — Это все очень похоже на бред, я понимаю. Парафрения с конфабуляцией… Полный букет…
Я положил руку на Кешино плечо, и его дрожь передалась мне.
— Вся наша жизнь похожа на бред, — вполголоса утешил я киоскера. — Так что, все в порядке. Для психа вы, Иннокентий, слишком здраво рассуждаете… И потом, вы ведь не разводите котов?
— Котов? — переспросил Пеструхин. Я почувствовал, что потихоньку его можно привести в себя. Так, теперь немножко юмора, Яков Семенович.
— Есть в Москве один писатель, — важно объяснил я, — который таким способом экранирует психополя… Очень помогает, говорит. Особливо при выключенном холодильнике.
— Коты помогают? — вновь повторил Иннокентий и, забыв про клятву Гиппократа, невольно улыбнулся. Пока еще неуверенно.
— Они самые, — закивал я. — Черные, с хвостами.
Эпизод из жизни прозаика Ляхова оказался более чем кстати. Отвлекшись от своих скорбных воспоминаний, Пеструхин чуть приободрился. По сравнению с мощным ляховским психозом его теперешний нервный срыв выглядел даже не очень солидно.
Такой легкой простудой на фоне двусторонней пневмонии.
— Холодильник-то зачем отключать? — несмело полюбопытствовал Иннокентий. В его вопросе проскользнул живой интерес. Браво, Яков Семенович, да вы сам лекарь! Успокаиваете не хуже седуксена.
— А как же! — Изображая Ляхова, я старательно напыжился. Разумеется, было чистейшим свинством наговаривать лишнее на ближнего своего, даже шизанутого Ляхова. Но чего только не сделаешь в терапевтических целях! В конце концов, психозом больше, психозом меньше… И я продолжил:
—Для запаха, говорит. Вонь, говорит, отгоняет злых духов и чуждые психоизлучения.
Пять минут смеха, если верить нелюбимому мной журналу «Здоровье», заменяет человеку кусок хлеба с маслом. Коли так, мы с Пеструхиным для поднятия нашего настроения умяли по парочке смеховых бутербродов. По ходу дела я придумал еще несколько прибабахов Ляхова, произведя его из простых и скромных кандидатов в психушку — прямо в доктора шизофренических наук.
— Веселая у вас профессия, Яков Семенович, — посочувствовал мне Пеструхин, когда я умолк.
— Помрешь со смеху, — немедленно согласился я. — Было бы у меня время, я бы вам, Кеша, порассказал про наших гауляйтеров. Прямо-таки заводная публика.
Смешнее их только столичные издатели… Кстати, а почему вы именно «Тетрис» выбрали? Не «Политекст», не «Унисол», а «Тетрис»? Вы кого-то там знали?
Умный Иннокентий сообразил, что я от шуточек ; перешел к делу.
— Никого не знал, — ответил он. — Просто название понравилось. У моей Инки на работе стоит компьютер, так этот «Тетрис» — ее любимая игра… Вот я и решил: пошлю-ка рукопись именно туда. Специально узнал в библиотеке, что до 73-го года у нас можно брать для перевода любую вещь… Ну, и написал им в самом первом своем письмишке: дескать, автор — американский, роман 70-го года, перевод — мой собственный. Вещь занимательная, хотите — печатайте. Запаковал рукопись вместе с письмом, отправил и стал ждать. И вот недавно подхожу я к книжному лотку и вижу…
— Стойте-ка, Иннокентий! — поспешно прервал я киоскера. — Вы сказали «первое письмо». Что, были и другие?
Пеструхин удивленно уставился на меня, не понимая причин моего внезапного волнения.
— Думаете, я их стал заваливать письмами? — сказал он. —Ошибаетесь.
Всего-то одно еще и послал. — Обратный адрес указывали? — нервно спросил я.
— Конечно, все что нужно.Обратный адрес, имя, как бы Пеструхину, — ответил Иннокентий. — Ясное дело, я указал адрес.
— Собирайтесь.Едем со мной. Ваше письмо мог прочесть любой. Люди из «Тетриса» там давно писем не берут… Собирайтесь, живо!
— Но я обязан… — все еще мялся Пеструхин. — Мне надо сдать выручку, занести ключи, поставить киоск на сигнализацию.
— Для начала неплохо остаться в живых! — проорал я. — Берите свою выручку, и двигаем!
Только сейчас до Пеструхина дошло, что дело серьезное. Расшвыривая пачки, он принялся выталкивать из-под самого низа сиреневую пластмассовую коробку. В коробке шуршало и позвякивало. Больше позвякивало: дневной улов киоскера был небогат.
— Сейчас, сию секунду… — бормотал Иннокентий. — У меня тут в «Курьер» вчерашний была завернута тетрадка со стихами… Да где же она? Вот!.. Нет, не то, это накладные на бижутерию… Нам, кроме газет, столько дряни дают на реализацию…
В тесном пространстве газетного киоска двум гражданам маневрировать было крайне трудно. Сперва Пеструхин, увлекшись поисками тетрадки, чуть не заехал мне локтем в пах. Потом я, возвращаясь к окошечку, едва не отдавил ему руку.
— Быстрее! — подгонял я поэта-киоскера. — Бросьте вы тетрадку искать!
Неужели не помните своих стихов на память?!
— Память у меня слабая, — отзывался Пеструхин откуда-то снизу. —А! Уже нашел… Уже почти нашел. Двух страниц не хватает…
Я снова выглянул в окошко. По-прежнему все было тихо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116