— Немного успокоившись, жена Василия продолжала:
— Надписями весь храм испаскудили. Свастику нарисовали, смерть христианам, сыновья сатаны… Еще какую-то пакость. Я с бабками насилу соскребла кусочками стекла краску… Господи! — запричитала она. — За что нас наказываешь?! Разве мало нам достается! Чем мы тебя прогневали?!
Женщина зашлась рыданиями.
Василий сидел мрачнее тучи.
— Успокой жену! — глухо произнес Святой. — Потом поговорим!
Ирина встала сама, ушла в спальню.
— Давай, сержант, все по порядку! Докладывай!
Святой налил себе и Серегину по полному стакану водки.
— Не молчи! — яростно выкрикнул он.
— Уезжали бы вы домой, ребята! — с обидой произнес Голубев.
— Врешь, парень! Знаешь, теперь мы отсюда не уедем.
Говоришь, бог посылает испытания… — Святой оглянулся на Серегина. — Мы, конечно, не ангелы, но, может, и нас господь вовремя к тебе прислал!
— Ира! Подай потир! — сдавленно позвал жену Голубев.
Она вернулась с серебряной чашей в руках.
Потир — церковный сосуд, предназначенный для смешанного с водой красного вина, — был покрыт изумительным по красоте узором. На ободке чаши прочитывалась надпись: «Даровано купцом первой гильдии Ванеевым приходскому храму села Малые Кержаки. Храни, господь, раба твоего».
Внешние стенки потира покрывала серебряная почерневшая скань. Но главным украшением были два уральских изумруда, искусно вправленные по обе стороны чаши.
Темно-зеленые самоцветы мерцали под лампой загадочным, неземным блеском. Внутренняя поверхность потира была вызолочена.
— Ухты! — восторженно выдохнул Серегин. — Отвальная чашка! И камушки обалденные!
— Сие священный сосуд для вкушания крови Христа при таинстве причащения! — торжественно произнес Василий, принимая потир от Святого, и благоговейно поставил чашу на стол.
— Имел неосторожность показать его корыстному человеку, — все еще колеблясь, произнес Голубев. — Наведывался к нам в деревню некий Гаглоев…
— Урюк? — мрачно переспросил Николай.
— Не похож. Русский с виду, маленький такой плюгаш, — отрицательно покачала головой прислушивающаяся у дверей к разговору Ирина. — Антикваром представился.
Собирателем уральской старины. Обещал деньги на восстановление церкви пожертвовать.
Жестом Василий остановил жену.
— Я к нему с открытой душой отнесся. Иконы показал, требники, облачение священника, сохраненное односельчанами. Церковь ведь только в пятидесятые годы при Хрущеве закрыли. Батюшка вскоре умер, местные жители его наследство и сберегли. Потом все, что уцелело, мне передали. Эта чаша больше ста лет в нашей церкви хранилась. Известный на весь Урал лесопромышленник Петр Савватеевич Ванеев в дар Поднес. У него мать была родом из нашей деревни.
Голубев остановился, чтобы перевести дух.
Воспользовавшись паузой. Святой снова взял потир.. Серебро приятно холодило руки. Зеленые камни как по волшебству притягивали взгляд.
— Видел он и потир! — продолжал Василий.
— Показал проходимцу чашку! — воскликнул Серегин. — Лопух! Слон безмозглый! Ничему тебя жизнь не научила!
Голубев пропустил мимо ушей обидное замечание.
— Сразу прицепился: «Продай да продай!» Как начал просить, я неладное и почуял. Забрал у него чашу, объяснил: для церкви берегу, не на продажу. А он юлой вокруг меня…
Потом видит, что я не отступаю от своего, грозить стал: "Сам от потира избавиться пожелаешь. Несчастье он приносит.
Хорошие деньги заплачу, из этой дыры уехать сможешь. Вылечишься". — Василий стиснул кулаки и отчаянно выкрикнул:
— Не мог я ему продать! Понимаете! Не моя это чаша!
Она всей деревне принадлежит! Старики из нее последнее причастие принимают!
Совершенно ошарашенные, Святой с Николаем молча переглядывались, давая хозяину дома выговориться.
— Он еще несколько раз приезжал, — пробормотал Василий. Его правая рука непроизвольно массировала грудь.
— Сердце? — встревоженно спросила Ирина.
— Жжет! — одними губами произнес Голубев. — Дай нитроглицерина… После него эти черти в черном на меня и налетели. Пацаны сопливые! Куртки черепами с молниями размалеваны. Нанял их Гаглоев меня запугать! Сатанинское отродье!
После лекарства Василию полегчало;
— Милиции сообщали?
— Участковому. Он у нас один на четыре деревни. Напьется до поросячьего визга и спит под перевернутым мотоциклом в придорожной канаве. А начальник районного отделения сразу сказал: «Я пост к каждой избе поставить не могу!».
— Толку от ментов мало, пока трупа нет, — заметил Николай. — Нет трупа — нет факта преступления. Ты, Вася, иди, укладывайся спать! Мы с командиром лельмешки, пожалуй, доедим. И водочка у нас осталась. Вечный бой, покой нам только снится!
Николай старался сгладить тягостное впечатление от рассказа Голубева.
— Не получается праздника! — грустно заключил Святой. — Василия одного оставлять нельзя. Эти щенки жалости не знают. Они звереют от крови.
— Может, Гаглоева попытаемся найти? Накостыляем по шее антиквару! — предложил Серегин.
— Отпадает! Во-первых, хмырь где-то затихарился. Найти его в городе, ничего, кроме фамилии, не зная, почти невозможно. Во-вторых, из деревни нам уезжать нельзя. Надо держать глухую оборону! Они сами пожалуют. Тут мы их и встретим! Сявки! На кого руку подняли?!
Кулак Святого вдребезги разнес тарелку.
Пили друзья в этот вечер много, как пьют люди, ищущие забвения. Водка не брала, а только будоражила воспоминания, тяжелила голову.
— Тошно на душе! — признался Святой. — Банников, гад, по судьбе не только моей плугом прошелся!
— Замочим падлу! — еле ворочая языком, пообещал Серегин. — Командир! Есть сюрприз!
Нетвердой походкой он проследовал к двери.
— Не надо сюрпризов! — слабо протестовал Святой.
Вернулся Николай с большой спортивной сумкой. Порывшись в ней, он извлек бумажный сверток.
Николай разорвал оберточную бумагу и, словно фокусник, взмахнул руками, и бело-голубой десантный тельник затрепетал над ним.
— Вуаля! — объявил Серегин. — Бамбарбия кергуду! Ловкость рук и никакого мошенства.
Святой снял рубашку и переоделся. Подрагивающими пальцами гладил голубые продольные полосы тельника.
— Спасибо, Колян! — растроганно произнес Святой. — Мы еще повоюем! Мы еще покажем сукам, на что способны спецназовцы. Рано нас в расход списали!
— Заметано, командир! — вторил окончательно окосевший Серегин. Он попробовал подняться, но не вышло, упал грудью на стол, отчего вся посуда полетела на пол.
— Колонна, приготовиться к движению! — скомандовал он сам себе.
— Ого, ты загрузился под самые гланды! — заметил Святой и выволок друга из-за стола.
Тот пытался протестовать.
— Отбой, гвардии младший сержант! — снова скомандовал самому себе Николай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Надписями весь храм испаскудили. Свастику нарисовали, смерть христианам, сыновья сатаны… Еще какую-то пакость. Я с бабками насилу соскребла кусочками стекла краску… Господи! — запричитала она. — За что нас наказываешь?! Разве мало нам достается! Чем мы тебя прогневали?!
Женщина зашлась рыданиями.
Василий сидел мрачнее тучи.
— Успокой жену! — глухо произнес Святой. — Потом поговорим!
Ирина встала сама, ушла в спальню.
— Давай, сержант, все по порядку! Докладывай!
Святой налил себе и Серегину по полному стакану водки.
— Не молчи! — яростно выкрикнул он.
— Уезжали бы вы домой, ребята! — с обидой произнес Голубев.
— Врешь, парень! Знаешь, теперь мы отсюда не уедем.
Говоришь, бог посылает испытания… — Святой оглянулся на Серегина. — Мы, конечно, не ангелы, но, может, и нас господь вовремя к тебе прислал!
— Ира! Подай потир! — сдавленно позвал жену Голубев.
Она вернулась с серебряной чашей в руках.
Потир — церковный сосуд, предназначенный для смешанного с водой красного вина, — был покрыт изумительным по красоте узором. На ободке чаши прочитывалась надпись: «Даровано купцом первой гильдии Ванеевым приходскому храму села Малые Кержаки. Храни, господь, раба твоего».
Внешние стенки потира покрывала серебряная почерневшая скань. Но главным украшением были два уральских изумруда, искусно вправленные по обе стороны чаши.
Темно-зеленые самоцветы мерцали под лампой загадочным, неземным блеском. Внутренняя поверхность потира была вызолочена.
— Ухты! — восторженно выдохнул Серегин. — Отвальная чашка! И камушки обалденные!
— Сие священный сосуд для вкушания крови Христа при таинстве причащения! — торжественно произнес Василий, принимая потир от Святого, и благоговейно поставил чашу на стол.
— Имел неосторожность показать его корыстному человеку, — все еще колеблясь, произнес Голубев. — Наведывался к нам в деревню некий Гаглоев…
— Урюк? — мрачно переспросил Николай.
— Не похож. Русский с виду, маленький такой плюгаш, — отрицательно покачала головой прислушивающаяся у дверей к разговору Ирина. — Антикваром представился.
Собирателем уральской старины. Обещал деньги на восстановление церкви пожертвовать.
Жестом Василий остановил жену.
— Я к нему с открытой душой отнесся. Иконы показал, требники, облачение священника, сохраненное односельчанами. Церковь ведь только в пятидесятые годы при Хрущеве закрыли. Батюшка вскоре умер, местные жители его наследство и сберегли. Потом все, что уцелело, мне передали. Эта чаша больше ста лет в нашей церкви хранилась. Известный на весь Урал лесопромышленник Петр Савватеевич Ванеев в дар Поднес. У него мать была родом из нашей деревни.
Голубев остановился, чтобы перевести дух.
Воспользовавшись паузой. Святой снова взял потир.. Серебро приятно холодило руки. Зеленые камни как по волшебству притягивали взгляд.
— Видел он и потир! — продолжал Василий.
— Показал проходимцу чашку! — воскликнул Серегин. — Лопух! Слон безмозглый! Ничему тебя жизнь не научила!
Голубев пропустил мимо ушей обидное замечание.
— Сразу прицепился: «Продай да продай!» Как начал просить, я неладное и почуял. Забрал у него чашу, объяснил: для церкви берегу, не на продажу. А он юлой вокруг меня…
Потом видит, что я не отступаю от своего, грозить стал: "Сам от потира избавиться пожелаешь. Несчастье он приносит.
Хорошие деньги заплачу, из этой дыры уехать сможешь. Вылечишься". — Василий стиснул кулаки и отчаянно выкрикнул:
— Не мог я ему продать! Понимаете! Не моя это чаша!
Она всей деревне принадлежит! Старики из нее последнее причастие принимают!
Совершенно ошарашенные, Святой с Николаем молча переглядывались, давая хозяину дома выговориться.
— Он еще несколько раз приезжал, — пробормотал Василий. Его правая рука непроизвольно массировала грудь.
— Сердце? — встревоженно спросила Ирина.
— Жжет! — одними губами произнес Голубев. — Дай нитроглицерина… После него эти черти в черном на меня и налетели. Пацаны сопливые! Куртки черепами с молниями размалеваны. Нанял их Гаглоев меня запугать! Сатанинское отродье!
После лекарства Василию полегчало;
— Милиции сообщали?
— Участковому. Он у нас один на четыре деревни. Напьется до поросячьего визга и спит под перевернутым мотоциклом в придорожной канаве. А начальник районного отделения сразу сказал: «Я пост к каждой избе поставить не могу!».
— Толку от ментов мало, пока трупа нет, — заметил Николай. — Нет трупа — нет факта преступления. Ты, Вася, иди, укладывайся спать! Мы с командиром лельмешки, пожалуй, доедим. И водочка у нас осталась. Вечный бой, покой нам только снится!
Николай старался сгладить тягостное впечатление от рассказа Голубева.
— Не получается праздника! — грустно заключил Святой. — Василия одного оставлять нельзя. Эти щенки жалости не знают. Они звереют от крови.
— Может, Гаглоева попытаемся найти? Накостыляем по шее антиквару! — предложил Серегин.
— Отпадает! Во-первых, хмырь где-то затихарился. Найти его в городе, ничего, кроме фамилии, не зная, почти невозможно. Во-вторых, из деревни нам уезжать нельзя. Надо держать глухую оборону! Они сами пожалуют. Тут мы их и встретим! Сявки! На кого руку подняли?!
Кулак Святого вдребезги разнес тарелку.
Пили друзья в этот вечер много, как пьют люди, ищущие забвения. Водка не брала, а только будоражила воспоминания, тяжелила голову.
— Тошно на душе! — признался Святой. — Банников, гад, по судьбе не только моей плугом прошелся!
— Замочим падлу! — еле ворочая языком, пообещал Серегин. — Командир! Есть сюрприз!
Нетвердой походкой он проследовал к двери.
— Не надо сюрпризов! — слабо протестовал Святой.
Вернулся Николай с большой спортивной сумкой. Порывшись в ней, он извлек бумажный сверток.
Николай разорвал оберточную бумагу и, словно фокусник, взмахнул руками, и бело-голубой десантный тельник затрепетал над ним.
— Вуаля! — объявил Серегин. — Бамбарбия кергуду! Ловкость рук и никакого мошенства.
Святой снял рубашку и переоделся. Подрагивающими пальцами гладил голубые продольные полосы тельника.
— Спасибо, Колян! — растроганно произнес Святой. — Мы еще повоюем! Мы еще покажем сукам, на что способны спецназовцы. Рано нас в расход списали!
— Заметано, командир! — вторил окончательно окосевший Серегин. Он попробовал подняться, но не вышло, упал грудью на стол, отчего вся посуда полетела на пол.
— Колонна, приготовиться к движению! — скомандовал он сам себе.
— Ого, ты загрузился под самые гланды! — заметил Святой и выволок друга из-за стола.
Тот пытался протестовать.
— Отбой, гвардии младший сержант! — снова скомандовал самому себе Николай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104