— Но он уже отпустил меня и больше не улыбался. — Тебе понадобилось довольно много времени, чтобы выдавить наконец из себя эти слова. Чего ты боялась?
На этот вопрос существовало слишком много ответов — одни очевидные, другие — нет. Большинство ответов он знал сам.
Я попыталась увильнуть:
— Ну, ты же знаешь меня — я независима, упряма...
— И одержима ночными кошмарами.
— О Господи! Я что, опять? — Да, похоже, это снова ко мне вернулось. — Прости, Джон.
— Ну что ты! Как только я обнял тебя, ты сразу же прекратила плакать и бредить. Это был старый кошмар?
— Да. Или — нет. Не тот же самый.
— Я так и подумал. Ты говорила, как леди Макбет.
— "Кровь и... розы"? Да, теперь я вспомнила. Значит, вот почему я никак не могла проснуться. Какая незадача. Мое подсознание оказалось жутко неоригинальным.
— Приятно обнаружить несколько незначительных недостатков в женщине, столь совершенной во всех других отношениях.
— Ты уверен, что готов... Черт возьми, перестань смеяться! Я это сделала не нарочно.
— Надеюсь. Но банально и вульгарно.
Я не замечала его колкостей. Не замечала ничего, кроме прикосновения его рук и губ, но он вдруг поднял голову и в отчаянии застонал:
— О Иисус! Это не?..
Конечно, кто же еще это мог быть? Шмидт гудел какую-то песенку без слов, будто пьяный шмель. Правда, я не узнавала мотива. Да и кто бы узнал?
— Все в порядке, — нежно прошептала я, — не волнуйся, дверь заперта.
— Не могу, — капризно, словно нервная девственница, заявил Джон. — Пока Шмидт за стеной, не могу! Я еще не опомнился после случая, когда он сломал дверь в тот самый момент, когда...
— Но тогда он сделал это потому, что был введен в заблуждение. — Я снова притянула голову Джона к себе на грудь. — Эту дверь он ломать не станет. Он ведь так романтичен.
— Тогда он будет подслушивать у замочной скважины, — буркнул Джон себе под нос. — Я очень полюбил этого дьяволенка, но сие не значит, что соглашусь доставлять ему фривольные радости.
— Постарайся быть выше этого, — предложила я.
— Но он делает это нарочно! Впрочем, если ты меня должным образом подбодришь...
— Вот так?
— Это, несомненно, шаг в нужном направлении. Продолжай.
— "Дороже сокровищ, дороже злата", — промурлыкала я. — Джон, если ты не прекратишь смеяться, Шмидт подумает, что мы рассказываем друг другу анекдоты, и тогда уж точно захочет к нам присоединиться.
Я решила, что мы можем рассчитывать на полчаса Шмидтова терпения. Мне казалось, что они еще не прошли, но когда голос Шмидта достиг уровня, который не могла игнорировать даже я, оказалось, что минуло сорок минут.
Следует отдать должное вкусу Шмидта: он выбрал для нас в качестве серенады подходящую песню — о хладнокровном громиле по прозвищу Миляга Флойд. Фольклор, как и Шмидт, романтизирует бандитов. Согласно тексту исполняемой Шмидтом баллады. Миляга оказался убийцей по ошибке и во искупление грехов устраивал рождественские обеды для семей погибших.
— Пойду оторву ему голову, — заявила я, отодвигаясь от Джона и вставая с постели, чтобы привести угрозу в исполнение. — Оставайся здесь и отдыхай.
— Я не нуждаюсь в отдыхе. Я только начал разогреваться. Ты собираешься надеть на себя что-нибудь или решила вознаградить Шмидта за то, что он не стал выламывать дверь, а ограничился лишь пением?
— Мне нечего надеть, — огорченно призналась я, — если не считать тех засаленных, измятых, омерзительных шмоток, которые я носила, не снимая, несколько дней. Я к ним больше ни за что не прикоснусь и собираюсь при первом же удобном случае сжечь их на костре, исполняя вокруг него ритуальный танец.
— Против движения солнца, — посоветовал Джон. — Тогда замотайся в простыню. Ты ведь не хочешь, чтобы старик перевозбудился.
Джон с интересом наблюдал, как я заворачиваюсь в простыню и пытаюсь сообразить, как бы ее закрепить.
— Боюсь, ты не оставила свободного конца. Не хочешь подойти ко мне? Я покажу, как это делается.
— В другой раз.
— Звучит многообещающе.
Шмидт не отказал себе в удовольствии воспользоваться «обслуживанием в номерах». Я никогда не видела столь обширного меню. Все — от кондитерских изделий до салатов и от кофе до шампанского было на столе. И, разумеется, пиво.
— Я не знал, что вы предпочитаете: завтрак или обед, — объяснил он, пододвигая стул, — поэтому заказал и то, и другое. Как сэр Джон? Как чувствуете себя вы? Хорошо ли провели время?
— Да, спасибо.
— Выглядите вы восхитительно.
Я убрала с лица спутанные волосы:
— Выгляжу ужасно. У меня нет даже расчески. Мне нужны зубная щетка, одежда, косметика...
— Да, дел по горло, — согласился Шмидт, набивая рот паштетом. — Мы должны все привести в порядок.
— Что нового произошло с прошлого вечера?
— Расскажу, когда выйдет сэр Джон. Может быть, мне пойти...
— Нет! — Я усадила Шмидта обратно. — Он сам выйдет через минуту.
Зная Шмидта, Джон так и сделал. Причесан он был лучше меня, хотя одежда его выглядела весьма неопрятно. Лишь слегка поморщившись от неумеренных объятий Шмидта, он сел за стол.
— Ешьте, ешьте, — с чувством промурлыкал Шмидт, — я расскажу вам новости.
«Царица Нила» пришвартовалась в полночь. После беглого досмотра власти приказали опечатать все помещения на корабле, арестовать команду, включая моих друзей Свита и Брайта, и увели протестующего Лэрри.
— Впрочем, не в тюрьму, — добавил Шмидт. — Для всех, кому пришлось заниматься этим делом, вышла большая неприятность. Ведь Лэрри не просто американский подданный, он очень влиятельный человек и у него масса друзей. Не знаю, что с ним сделают.
— Ничего, — цинично заявил Джон. — В худшем случае он попадет в дорогой частный санаторий, где будет какое-то время приходить в себя после внезапного приступа безумия. Тот факт, что «приступ» длился десять лет, деликатно проигнорируют. Что с остальными?
— Вот это мы и должны обсудить, — лицо Шмидта стало необычно серьезным, — потому что вы, мой друг, и есть один из «остальных», и даже опасность, которой вы себя подвергли, чтобы искупить свою... э-э-э... изначальную ошибку, не спасет вас, если правда выйдет наружу. С Фейсала тоже еще предстоит снять обвинения. Мы все трое — разумные люди и, думаю, сможем придумать сценарий, который позволит нам выйти сухими из воды.
Если бы ситуация не была настолько серьезной, я бы получила удовольствие, наблюдая, как эти двое плетут заговор. Даже великие сочинители литературных сюжетов не могли бы придумать лучше. Годы чтения приключенческой литературы обогатили и без того изобретательное воображение Шмидта, а Джон всегда был величайшим в мире лжецом.
Легче всего оказалось снять с крючка Фейсала. Он не участвовал в реставрации гробницы и имел все основания утверждать, что ни о чем не догадывался вплоть до смерти Жана Луи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
На этот вопрос существовало слишком много ответов — одни очевидные, другие — нет. Большинство ответов он знал сам.
Я попыталась увильнуть:
— Ну, ты же знаешь меня — я независима, упряма...
— И одержима ночными кошмарами.
— О Господи! Я что, опять? — Да, похоже, это снова ко мне вернулось. — Прости, Джон.
— Ну что ты! Как только я обнял тебя, ты сразу же прекратила плакать и бредить. Это был старый кошмар?
— Да. Или — нет. Не тот же самый.
— Я так и подумал. Ты говорила, как леди Макбет.
— "Кровь и... розы"? Да, теперь я вспомнила. Значит, вот почему я никак не могла проснуться. Какая незадача. Мое подсознание оказалось жутко неоригинальным.
— Приятно обнаружить несколько незначительных недостатков в женщине, столь совершенной во всех других отношениях.
— Ты уверен, что готов... Черт возьми, перестань смеяться! Я это сделала не нарочно.
— Надеюсь. Но банально и вульгарно.
Я не замечала его колкостей. Не замечала ничего, кроме прикосновения его рук и губ, но он вдруг поднял голову и в отчаянии застонал:
— О Иисус! Это не?..
Конечно, кто же еще это мог быть? Шмидт гудел какую-то песенку без слов, будто пьяный шмель. Правда, я не узнавала мотива. Да и кто бы узнал?
— Все в порядке, — нежно прошептала я, — не волнуйся, дверь заперта.
— Не могу, — капризно, словно нервная девственница, заявил Джон. — Пока Шмидт за стеной, не могу! Я еще не опомнился после случая, когда он сломал дверь в тот самый момент, когда...
— Но тогда он сделал это потому, что был введен в заблуждение. — Я снова притянула голову Джона к себе на грудь. — Эту дверь он ломать не станет. Он ведь так романтичен.
— Тогда он будет подслушивать у замочной скважины, — буркнул Джон себе под нос. — Я очень полюбил этого дьяволенка, но сие не значит, что соглашусь доставлять ему фривольные радости.
— Постарайся быть выше этого, — предложила я.
— Но он делает это нарочно! Впрочем, если ты меня должным образом подбодришь...
— Вот так?
— Это, несомненно, шаг в нужном направлении. Продолжай.
— "Дороже сокровищ, дороже злата", — промурлыкала я. — Джон, если ты не прекратишь смеяться, Шмидт подумает, что мы рассказываем друг другу анекдоты, и тогда уж точно захочет к нам присоединиться.
Я решила, что мы можем рассчитывать на полчаса Шмидтова терпения. Мне казалось, что они еще не прошли, но когда голос Шмидта достиг уровня, который не могла игнорировать даже я, оказалось, что минуло сорок минут.
Следует отдать должное вкусу Шмидта: он выбрал для нас в качестве серенады подходящую песню — о хладнокровном громиле по прозвищу Миляга Флойд. Фольклор, как и Шмидт, романтизирует бандитов. Согласно тексту исполняемой Шмидтом баллады. Миляга оказался убийцей по ошибке и во искупление грехов устраивал рождественские обеды для семей погибших.
— Пойду оторву ему голову, — заявила я, отодвигаясь от Джона и вставая с постели, чтобы привести угрозу в исполнение. — Оставайся здесь и отдыхай.
— Я не нуждаюсь в отдыхе. Я только начал разогреваться. Ты собираешься надеть на себя что-нибудь или решила вознаградить Шмидта за то, что он не стал выламывать дверь, а ограничился лишь пением?
— Мне нечего надеть, — огорченно призналась я, — если не считать тех засаленных, измятых, омерзительных шмоток, которые я носила, не снимая, несколько дней. Я к ним больше ни за что не прикоснусь и собираюсь при первом же удобном случае сжечь их на костре, исполняя вокруг него ритуальный танец.
— Против движения солнца, — посоветовал Джон. — Тогда замотайся в простыню. Ты ведь не хочешь, чтобы старик перевозбудился.
Джон с интересом наблюдал, как я заворачиваюсь в простыню и пытаюсь сообразить, как бы ее закрепить.
— Боюсь, ты не оставила свободного конца. Не хочешь подойти ко мне? Я покажу, как это делается.
— В другой раз.
— Звучит многообещающе.
Шмидт не отказал себе в удовольствии воспользоваться «обслуживанием в номерах». Я никогда не видела столь обширного меню. Все — от кондитерских изделий до салатов и от кофе до шампанского было на столе. И, разумеется, пиво.
— Я не знал, что вы предпочитаете: завтрак или обед, — объяснил он, пододвигая стул, — поэтому заказал и то, и другое. Как сэр Джон? Как чувствуете себя вы? Хорошо ли провели время?
— Да, спасибо.
— Выглядите вы восхитительно.
Я убрала с лица спутанные волосы:
— Выгляжу ужасно. У меня нет даже расчески. Мне нужны зубная щетка, одежда, косметика...
— Да, дел по горло, — согласился Шмидт, набивая рот паштетом. — Мы должны все привести в порядок.
— Что нового произошло с прошлого вечера?
— Расскажу, когда выйдет сэр Джон. Может быть, мне пойти...
— Нет! — Я усадила Шмидта обратно. — Он сам выйдет через минуту.
Зная Шмидта, Джон так и сделал. Причесан он был лучше меня, хотя одежда его выглядела весьма неопрятно. Лишь слегка поморщившись от неумеренных объятий Шмидта, он сел за стол.
— Ешьте, ешьте, — с чувством промурлыкал Шмидт, — я расскажу вам новости.
«Царица Нила» пришвартовалась в полночь. После беглого досмотра власти приказали опечатать все помещения на корабле, арестовать команду, включая моих друзей Свита и Брайта, и увели протестующего Лэрри.
— Впрочем, не в тюрьму, — добавил Шмидт. — Для всех, кому пришлось заниматься этим делом, вышла большая неприятность. Ведь Лэрри не просто американский подданный, он очень влиятельный человек и у него масса друзей. Не знаю, что с ним сделают.
— Ничего, — цинично заявил Джон. — В худшем случае он попадет в дорогой частный санаторий, где будет какое-то время приходить в себя после внезапного приступа безумия. Тот факт, что «приступ» длился десять лет, деликатно проигнорируют. Что с остальными?
— Вот это мы и должны обсудить, — лицо Шмидта стало необычно серьезным, — потому что вы, мой друг, и есть один из «остальных», и даже опасность, которой вы себя подвергли, чтобы искупить свою... э-э-э... изначальную ошибку, не спасет вас, если правда выйдет наружу. С Фейсала тоже еще предстоит снять обвинения. Мы все трое — разумные люди и, думаю, сможем придумать сценарий, который позволит нам выйти сухими из воды.
Если бы ситуация не была настолько серьезной, я бы получила удовольствие, наблюдая, как эти двое плетут заговор. Даже великие сочинители литературных сюжетов не могли бы придумать лучше. Годы чтения приключенческой литературы обогатили и без того изобретательное воображение Шмидта, а Джон всегда был величайшим в мире лжецом.
Легче всего оказалось снять с крючка Фейсала. Он не участвовал в реставрации гробницы и имел все основания утверждать, что ни о чем не догадывался вплоть до смерти Жана Луи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110