Я слизнула шоколад с нижней губы и откусила еще один солидный кусок:
— Говорят, рано или поздно это случается со всеми, — сердечно произнесла я. — Уже несколько человек через это прошли: Анна, Гамбургеры и...
— Кто? А! — вежливо рассмеялся шутке Пэрри. — Но у них обычное туристское недомогание. У меня другое дело. Я не то чтобы... э-э-э... болен, просто легкая слабость. Температура нормальная, но пульс...
— О чем вы сегодня читаете лекцию? — Я ведь только хотела ему посочувствовать, но вовсе не собиралась выслушивать перечень неприятных симптомов.
— О Долине царей. Завтра утром нам предстоит туда экскурсия. Но Элис любезно предложила меня заменить. Очень важно, чтобы я принял меры и был в полном порядке. Завтра вечером я должен быть на приеме. Лэрри пригласил меня особо.
Пригласили всех. Только не свойственный мне обычно прилив доброты помешал сказать это вслух. Бедняга, ну не может он не занудствовать. Мне отчаянно хотелось избавиться от Пэрри, но я не могла придумать, как это сделать, не обидев его. Пока мы беседовали, я все время озиралась вокруг. Шмидт отсек Лэрри от остальной отары, за столом вместе с ними сидела еще Элис. Похоже, они приятно проводили время, оживленно беседуя и смеясь. Джон и Мэри, касаясь друг друга плечами, стояли у перил. Неподалеку от них, но явно отдельно, стояли Брайт и...
О! Только Брайт! Я вдруг поняла, что ни разу еще не видела одного без другого. Где же Свит? Не удастся ли вовлечь Брайта в разговор в отсутствие его переводчика?
Пэрри продолжал болтать о всяких скучных предметах, в каждом из которых он, разумеется, был непревзойденным знатоком.
— Я, конечно, мог бы поступить на службу, как вы понимаете, но администратором может быть каждый, а вот полевая археология и лекторская деятельность требуют специального...
— Конечно, — согласилась я. При этом в голове у меня мелькнуло: «С чем это я, интересно, только что согласилась?» — Не лучше ли вам отдохнуть? Вы должны беречь себя.
Как только он ушел, я кратчайшим путем направилась к Брайту. Здесь хитрости ни к чему, я задала ему вопрос, который задал бы каждый:
— А где же ваш приятель? Не заболел, надеюсь? Брайт поразмышлял немного над вопросом и через некоторое время мрачно кивнул головой: «Заболел».
— Ах, как жаль! Доктора вызывали?
Брайт кивнул и улыбнулся.
— Могу я чем-нибудь помочь?
Брайт покачал головой и пожал плечами.
— А с вами все в порядке?
Брайт кивнул и улыбнулся.
Я поняла, что если буду продолжать задавать вопросы, процесс пойдет по кругу: кивок — улыбка, затем качание головой и пожимание плечами, снова кивок — улыбка и снова... По крайней мере теперь ясно, что Брайт не немой, он подал голос. Правда, сказал всего одно слово тихим, неуверенным голосом, как человек, страдающий тяжелым дефектом речи — шепелявостью или заиканием, из-за чего вынужден тщательно выбирать слова.
Или как человек, пытающийся скрыть, что не умеет говорить на языке, который, как предполагается, является его родным языком.
Тем не менее придется рискнуть еще раз, не может же он уйти, не сказав ни слова. Его «извините меня» сопровождалось очередным кивком и очередной улыбкой. Я наблюдала, как он пересекал палубу, кивая и улыбаясь направо и налево, пока не исчез в дверях.
Скорее всего ему надоело сидеть у постели больного друга и он вышел глотнуть свежего воздуха и сменить обстановку. Весьма беспечно с его стороны так рисковать. Два последних слова он выговорил с тщательностью, не свойственной носителю языка, из чего я заключила, что на самом деле он не был фабрикантом из Милуоки. А я всегда считала, что профессиональный агент должен быть достаточно умен, чтобы придумать себе более правдоподобную легенду.
Да, я определенно должна поговорить с кем-нибудь, кто знает, что здесь происходит, сказала я себе. И конечно же, ни с кем не поговорила.
Когда я нашла Шмидта, он опять забавлял публику. Джон что-то записывал с его слов.
— Де-ре-венский, — повторял он, делая пометки в блокноте.
— Das ist recht. Это означает...
— Я немного знаком с предметом. А на западе страны это называется...
— Совершенно верно, ковбойский. Пессимистичные, знаете ли, они люди. — И Шмидт проиллюстрировал свое умозаключение: «Не хороните меня в безлюдных прериях, где воют койоты (это разновидность шакалов с очень громкими голосами, пояснил Шмидт)...»
— "И ветер гуляет на воле", — подхватил Джон. — Да, я понял. Эти песни действительно носят несколько траурный характер, не так ли?
— Но более романтичны тюремные песни и песни железных дорог.
— Романтичны?! — не удержалась я.
— Ну да, все эти «умирающие подушечки», — лукаво заметил Джон.
Шмидт продолжал лекцию, сопровождая ее вокальными иллюстрациями. Как Мэри это выдерживала, понять не могу. Видимо, она начисто лишена слуха, да к тому же совсем потеряла голову от любви. Наконец мне все же стало жаль ее, и я попыталась сменить тему:
— А где же остальные? Такой чудесный день, я думала, все высыпали на палубу.
— Они на своих «умирающих подушечках», несомненно, — ответил Джон. — Фараонова болезнь подкосила. Вероятно, та же участь ждет и нас еще до того, как мы прибудем в Луксор.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовалась я.
— Разве вы не слышали? — Он слегка обернулся ко мне. — Холодильная установка сломалась. Нет ничего более благоприятного для появления трупного яда.
Я не стала спрашивать, откуда ему это известно. Если слух пущен, он распространяется быстро, особенно в небольших, замкнутых сообществах вроде нашего. Поэтому, когда группа собралась вечером немного выпить и послушать лекцию, Хамид счел необходимым сделать публичное заявление.
Это правда, признался он, что холодильная установка вышла из строя и починить ее не удалось. Однако нет ни малейшей опасности, что продуктовые запасы испортятся. Как известно всем, у кого дома случалась поломка холодильника или длительные перебои с электроэнергией, отключенный холодильник хранит холод в течение еще нескольких часов, а мы прибываем в Луксор уже утром. Вся пища, которую подадут к ужину (а шеф-повар готовит настоящий пир, сообщил Хамид с самой широкой и бодрой улыбкой), абсолютно безопасна для здоровья.
Когда он закончил, послышалось ворчанье, главным образом со стороны постоянных жалобщиков. Элис, сменившая Хамида на подиуме, прежде чем начать лекцию, добавила несколько ободряющих слов и от себя.
Она была гораздо более искусным лектором, чем Пэрри, оживляла сухие факты воспоминаниями и забавными историями. Вслед за Шмидтом я вовремя откликалась на них вполне уместным смехом, но, надо признать, на самом деле была недостаточно внимательна. Что же получается? В тот самый момент, когда я вроде бы пришла наконец к разумному и здравому решению, случилось нечто, заставляющее усомниться в нем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Говорят, рано или поздно это случается со всеми, — сердечно произнесла я. — Уже несколько человек через это прошли: Анна, Гамбургеры и...
— Кто? А! — вежливо рассмеялся шутке Пэрри. — Но у них обычное туристское недомогание. У меня другое дело. Я не то чтобы... э-э-э... болен, просто легкая слабость. Температура нормальная, но пульс...
— О чем вы сегодня читаете лекцию? — Я ведь только хотела ему посочувствовать, но вовсе не собиралась выслушивать перечень неприятных симптомов.
— О Долине царей. Завтра утром нам предстоит туда экскурсия. Но Элис любезно предложила меня заменить. Очень важно, чтобы я принял меры и был в полном порядке. Завтра вечером я должен быть на приеме. Лэрри пригласил меня особо.
Пригласили всех. Только не свойственный мне обычно прилив доброты помешал сказать это вслух. Бедняга, ну не может он не занудствовать. Мне отчаянно хотелось избавиться от Пэрри, но я не могла придумать, как это сделать, не обидев его. Пока мы беседовали, я все время озиралась вокруг. Шмидт отсек Лэрри от остальной отары, за столом вместе с ними сидела еще Элис. Похоже, они приятно проводили время, оживленно беседуя и смеясь. Джон и Мэри, касаясь друг друга плечами, стояли у перил. Неподалеку от них, но явно отдельно, стояли Брайт и...
О! Только Брайт! Я вдруг поняла, что ни разу еще не видела одного без другого. Где же Свит? Не удастся ли вовлечь Брайта в разговор в отсутствие его переводчика?
Пэрри продолжал болтать о всяких скучных предметах, в каждом из которых он, разумеется, был непревзойденным знатоком.
— Я, конечно, мог бы поступить на службу, как вы понимаете, но администратором может быть каждый, а вот полевая археология и лекторская деятельность требуют специального...
— Конечно, — согласилась я. При этом в голове у меня мелькнуло: «С чем это я, интересно, только что согласилась?» — Не лучше ли вам отдохнуть? Вы должны беречь себя.
Как только он ушел, я кратчайшим путем направилась к Брайту. Здесь хитрости ни к чему, я задала ему вопрос, который задал бы каждый:
— А где же ваш приятель? Не заболел, надеюсь? Брайт поразмышлял немного над вопросом и через некоторое время мрачно кивнул головой: «Заболел».
— Ах, как жаль! Доктора вызывали?
Брайт кивнул и улыбнулся.
— Могу я чем-нибудь помочь?
Брайт покачал головой и пожал плечами.
— А с вами все в порядке?
Брайт кивнул и улыбнулся.
Я поняла, что если буду продолжать задавать вопросы, процесс пойдет по кругу: кивок — улыбка, затем качание головой и пожимание плечами, снова кивок — улыбка и снова... По крайней мере теперь ясно, что Брайт не немой, он подал голос. Правда, сказал всего одно слово тихим, неуверенным голосом, как человек, страдающий тяжелым дефектом речи — шепелявостью или заиканием, из-за чего вынужден тщательно выбирать слова.
Или как человек, пытающийся скрыть, что не умеет говорить на языке, который, как предполагается, является его родным языком.
Тем не менее придется рискнуть еще раз, не может же он уйти, не сказав ни слова. Его «извините меня» сопровождалось очередным кивком и очередной улыбкой. Я наблюдала, как он пересекал палубу, кивая и улыбаясь направо и налево, пока не исчез в дверях.
Скорее всего ему надоело сидеть у постели больного друга и он вышел глотнуть свежего воздуха и сменить обстановку. Весьма беспечно с его стороны так рисковать. Два последних слова он выговорил с тщательностью, не свойственной носителю языка, из чего я заключила, что на самом деле он не был фабрикантом из Милуоки. А я всегда считала, что профессиональный агент должен быть достаточно умен, чтобы придумать себе более правдоподобную легенду.
Да, я определенно должна поговорить с кем-нибудь, кто знает, что здесь происходит, сказала я себе. И конечно же, ни с кем не поговорила.
Когда я нашла Шмидта, он опять забавлял публику. Джон что-то записывал с его слов.
— Де-ре-венский, — повторял он, делая пометки в блокноте.
— Das ist recht. Это означает...
— Я немного знаком с предметом. А на западе страны это называется...
— Совершенно верно, ковбойский. Пессимистичные, знаете ли, они люди. — И Шмидт проиллюстрировал свое умозаключение: «Не хороните меня в безлюдных прериях, где воют койоты (это разновидность шакалов с очень громкими голосами, пояснил Шмидт)...»
— "И ветер гуляет на воле", — подхватил Джон. — Да, я понял. Эти песни действительно носят несколько траурный характер, не так ли?
— Но более романтичны тюремные песни и песни железных дорог.
— Романтичны?! — не удержалась я.
— Ну да, все эти «умирающие подушечки», — лукаво заметил Джон.
Шмидт продолжал лекцию, сопровождая ее вокальными иллюстрациями. Как Мэри это выдерживала, понять не могу. Видимо, она начисто лишена слуха, да к тому же совсем потеряла голову от любви. Наконец мне все же стало жаль ее, и я попыталась сменить тему:
— А где же остальные? Такой чудесный день, я думала, все высыпали на палубу.
— Они на своих «умирающих подушечках», несомненно, — ответил Джон. — Фараонова болезнь подкосила. Вероятно, та же участь ждет и нас еще до того, как мы прибудем в Луксор.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовалась я.
— Разве вы не слышали? — Он слегка обернулся ко мне. — Холодильная установка сломалась. Нет ничего более благоприятного для появления трупного яда.
Я не стала спрашивать, откуда ему это известно. Если слух пущен, он распространяется быстро, особенно в небольших, замкнутых сообществах вроде нашего. Поэтому, когда группа собралась вечером немного выпить и послушать лекцию, Хамид счел необходимым сделать публичное заявление.
Это правда, признался он, что холодильная установка вышла из строя и починить ее не удалось. Однако нет ни малейшей опасности, что продуктовые запасы испортятся. Как известно всем, у кого дома случалась поломка холодильника или длительные перебои с электроэнергией, отключенный холодильник хранит холод в течение еще нескольких часов, а мы прибываем в Луксор уже утром. Вся пища, которую подадут к ужину (а шеф-повар готовит настоящий пир, сообщил Хамид с самой широкой и бодрой улыбкой), абсолютно безопасна для здоровья.
Когда он закончил, послышалось ворчанье, главным образом со стороны постоянных жалобщиков. Элис, сменившая Хамида на подиуме, прежде чем начать лекцию, добавила несколько ободряющих слов и от себя.
Она была гораздо более искусным лектором, чем Пэрри, оживляла сухие факты воспоминаниями и забавными историями. Вслед за Шмидтом я вовремя откликалась на них вполне уместным смехом, но, надо признать, на самом деле была недостаточно внимательна. Что же получается? В тот самый момент, когда я вроде бы пришла наконец к разумному и здравому решению, случилось нечто, заставляющее усомниться в нем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110