Незнакомец слушал его с большим вниманием, причем его круглое лицо не переставало улыбаться.
– Ну, брат, горе твое невелико, – заговорил незнакомец, выслушав Рыжика до конца, – приятеля ты своего найдешь, а не найдешь, так и без него не пропадешь. Эх, брат, на моем веку этих самых попутчиков да товарищей не счесть сколько было! И не горюю я… Да и о чем горевать-то? Человек никогда один не бывает: завсегда с ним его тень ходит… А куда же вы с этим Полфунтом шли? – вдруг вопросом оборвал свою речь старик.
– Мы шли за счастьем, – с наивной уверенностью ответил Рыжик.
– Славный путь придумали… хе-хе-хе!.. – тихо засмеялся старик, а затем проговорил: – Нет лучше, как идти за счастьем: путь долгий и веселый. Я, братец, уже двадцать лет хожу по этой самой дорожке и слез не лью…
Старик вздохнул, достал из-за пазухи кисет, набитый махоркой, и не торопясь принялся из газетной бумаги скручивать трубку, или так называемую «собачью ножку».
– А почему тебя зовут Не-Кушай-Каши? – после долгого молчания вдруг спросил Рыжик со свойственной ему простотой и наивностью.
Бывший солдат ухмыльнулся, закурил «цыгарку», выровнял рукой свои длинные усы, а затем уже приступил к ответу:
– Теперь Не-Кушай-Каши – моя настоящая фамилия, а было время, когда у меня, окромя Антона, никакого имени не было. Был я тогда подпаском. Ни отца, ни матери не помнил. Обчественный был я… Ну ладно!.. Вот это, скажем, подрос я. Надо в солдаты идти, а у меня ни роду, ни племени. Ладно… Вот это, скажем, забрили меня да в город, в казармы. Как раз к обеду пригнали меня. Ввели в казарму. Гляжу, солдаты кашу едят, жирную, пахучую… У меня нос так и заходил кругом. Грешный человек, любил я в те поры кашу. Ну ладно!.. Вот это, скажем, только я в казарму, а со двора барабан тревогу бьет. Солдаты как вскочат, как схватят ружья да вон из казармы!.. Я один и остался. Не имел я тогда понятия о военной службе и не понимал, для чего тревогу бьют. А как кашу едят – я знал. И вот это, скажем, как выбежали солдаты, я стал глядеть на кашу. А каши-то цельных шесть мисок. Пар густой, вкусный валит. Не хочу я, скажем, на кашу глядеть, а гляжу. Ну, и, грешное дело, соблазнился… Подошел я к первой миске, подсел, взял ложку и попробовал. За первой ложкой, скажем, вторую съел, а там третью, четвертую, и пошла машина в ход… Ну ладно… Вот это пришли солдаты. Каши нет, а я на полу валяюсь: глаза луженые, живот горой вздуло, и рот раскрыт – ни дать ни взять, рыба на суше. Тут, скажем, принялись меня лечить. А как вылечили, порку задали… И, помню, фельдфебель наш, когда пороли меня, стоял подле и все, сердечный, приговаривал: «Не кушай каши, не кушай каши!..» Вот с тех пор, скажем, меня и назвали Не-Кушай-Каши!..
Старик закончил свой рассказ незлобивым смехом.
Рыжик залился звонким хохотом. Он живо представил себе деревенского парня, который, объевшись каши, лежит на полу казармы. Но веселость Рыжика была непродолжительна. Как это часто бывает, в ту минуту, когда он заливался неудержимым, заразительным смехом, ему вдруг припомнился Полфунта. Образ приятеля, будто тень, промелькнул и скрылся. Санька все вспомнил, и настроение духа его сразу испортилось. Он мгновенно оборвал свой смех, вскочил на ноги и с беспокойством стал осматривать окрестность, надеясь увидать где-нибудь Полфунта.
– Да ты, парень не гляди, – обратился к нему Не-Кушай-Каши, – все едино никого не усмотришь. А вот придем, скажем, в местечко, тогда уж твоего Полпуда, наверно, найдем.
– Полфунта, а не Полпуда, – чуть ли не плача, поправил Рыжик.
– Пусть Полфунта, это все едино…
– А найдем мы его?
– Ежели он, скажем, там да ежели он жив, то беспременно найдем.
Уверенный тон Не-Кушай-Каши немного успокоил Рыжика.
– А до местечка еще далече?
– Сегодня дойдем. Вот тот лесок как пройдем, городок и завиднеется.
Не-Кушай-Каши рукой показал в ту сторону, где в виде темной полоски вырисовывался на светлом фоне горизонта небольшой лесок, а может быть, просто рощица.
– Вот как дойдем до леса, мы привал устроим, чайку попьем, и ладно будет. А там, скажем, и местечко… Не горюй парень!.. Все по-хорошему будет. А теперь давай-ка в путь тронемся… Ох-хо-хо, косточки солдатские!..
Кряхтя и охая, Не-Кушай-Каши поднялся на ноги, взвалил торбу на плечи, прошептал несколько раз про свои косточки солдатские и ровным, неторопливым шагом поплелся к дороге.
Санька, понурив голову, последовал за своим случайным попутчиком. По временам он бросал на старика косые, подозрительные взгляды, и смутное беспокойство закрадывалось в душу мальчика.
«Кто он для меня будет, этот незнакомый человек? – мысленно спрашивал он самого себя. – Неужто мне всегда-всегда придется ходить с ним?..»
Не найдя ответа на эти вопросы, Санька еще ниже опустил голову и весь отдался во власть невеселых дум.
III
В ЕВРЕЙСКОМ МЕСТЕЧКЕ
За чаем на берегу ручья Рыжик узнал от Не-Кушай-Каши много интересного. Отставной солдат, между прочим, рассказал ему, чем он занимается, когда попадает в еврейское местечко.
– Я, братец ты мой, делаюсь тогда шабес-гоем, – ровно и не торопясь говорил Не-Кушай-Каши.
– А что такое шабес-гой? – спросил Санька.
– Это, братец ты мой, штука тонкая. Видишь ли, у евреев такая мода: воскресенье они празднуют в субботу. И вот, скажем, как в пятницу зажгли огонь, так, значит, и зашабашили. И ничего-ничего им делать нельзя. Закон им позволяет кушать да молиться, а больше ничего. Ну, вот тут-то они, скажем, и просят нашего брата, хрестьянина, помочь им: кому со стола подсвечник снять надо, кому до синагоги богомолье донести надо, а кто просит скотину накормить… Много разного дела найдется. Ну, и исполняешь…
– А они что за это? – полюбопытствовал Рыжик.
– А уж это глядя по делу и по состоянию. Бедняк, скажем, кусок булки даст, а богач рюмку водки поднесет, а то и цельный пятак еще в руку положит.
– Это дело легкое, – после некоторого раздумья проговорил Санька.
– Какое дело легкое?
– Да вот это самое, евреям помочь еврейское воскресенье прожить…
– Оно-то правда, что дело легкое, да вот беда: в одно время всем делать надо, а один много ли домов обегаешь? Вот и будь ты мне помощником! Я тебя не обижу. Что дадут – все пополам. Согласен?
Рыжик не скоро ответил. Он в ту минуту думал об исчезнувшем Полфунте. Он надеялся встретить приятеля в местечке и уйти с ним дальше, в самый Петербург, о котором Полфунта не раз упоминал за последнее время.
– Что же ты, братец, молчишь? – снова заговорил Не-Кушай-Каши. – Не хочешь быть помощником, так отвечай прямо: «не хочу, мол», а хочешь, так говори: «хочу».
– Я-то хочу… А ежели нам Полфунта встретится?
– Ну так что? Можешь с ним пойти… Я не держу тебя.
– Ладно, ежели так, – согласился наконец Санька.
До вечера оставалось недолго, когда Не-Кушай-Каши и Рыжик вошли в еврейское местечко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Ну, брат, горе твое невелико, – заговорил незнакомец, выслушав Рыжика до конца, – приятеля ты своего найдешь, а не найдешь, так и без него не пропадешь. Эх, брат, на моем веку этих самых попутчиков да товарищей не счесть сколько было! И не горюю я… Да и о чем горевать-то? Человек никогда один не бывает: завсегда с ним его тень ходит… А куда же вы с этим Полфунтом шли? – вдруг вопросом оборвал свою речь старик.
– Мы шли за счастьем, – с наивной уверенностью ответил Рыжик.
– Славный путь придумали… хе-хе-хе!.. – тихо засмеялся старик, а затем проговорил: – Нет лучше, как идти за счастьем: путь долгий и веселый. Я, братец, уже двадцать лет хожу по этой самой дорожке и слез не лью…
Старик вздохнул, достал из-за пазухи кисет, набитый махоркой, и не торопясь принялся из газетной бумаги скручивать трубку, или так называемую «собачью ножку».
– А почему тебя зовут Не-Кушай-Каши? – после долгого молчания вдруг спросил Рыжик со свойственной ему простотой и наивностью.
Бывший солдат ухмыльнулся, закурил «цыгарку», выровнял рукой свои длинные усы, а затем уже приступил к ответу:
– Теперь Не-Кушай-Каши – моя настоящая фамилия, а было время, когда у меня, окромя Антона, никакого имени не было. Был я тогда подпаском. Ни отца, ни матери не помнил. Обчественный был я… Ну ладно!.. Вот это, скажем, подрос я. Надо в солдаты идти, а у меня ни роду, ни племени. Ладно… Вот это, скажем, забрили меня да в город, в казармы. Как раз к обеду пригнали меня. Ввели в казарму. Гляжу, солдаты кашу едят, жирную, пахучую… У меня нос так и заходил кругом. Грешный человек, любил я в те поры кашу. Ну ладно!.. Вот это, скажем, только я в казарму, а со двора барабан тревогу бьет. Солдаты как вскочат, как схватят ружья да вон из казармы!.. Я один и остался. Не имел я тогда понятия о военной службе и не понимал, для чего тревогу бьют. А как кашу едят – я знал. И вот это, скажем, как выбежали солдаты, я стал глядеть на кашу. А каши-то цельных шесть мисок. Пар густой, вкусный валит. Не хочу я, скажем, на кашу глядеть, а гляжу. Ну, и, грешное дело, соблазнился… Подошел я к первой миске, подсел, взял ложку и попробовал. За первой ложкой, скажем, вторую съел, а там третью, четвертую, и пошла машина в ход… Ну ладно… Вот это пришли солдаты. Каши нет, а я на полу валяюсь: глаза луженые, живот горой вздуло, и рот раскрыт – ни дать ни взять, рыба на суше. Тут, скажем, принялись меня лечить. А как вылечили, порку задали… И, помню, фельдфебель наш, когда пороли меня, стоял подле и все, сердечный, приговаривал: «Не кушай каши, не кушай каши!..» Вот с тех пор, скажем, меня и назвали Не-Кушай-Каши!..
Старик закончил свой рассказ незлобивым смехом.
Рыжик залился звонким хохотом. Он живо представил себе деревенского парня, который, объевшись каши, лежит на полу казармы. Но веселость Рыжика была непродолжительна. Как это часто бывает, в ту минуту, когда он заливался неудержимым, заразительным смехом, ему вдруг припомнился Полфунта. Образ приятеля, будто тень, промелькнул и скрылся. Санька все вспомнил, и настроение духа его сразу испортилось. Он мгновенно оборвал свой смех, вскочил на ноги и с беспокойством стал осматривать окрестность, надеясь увидать где-нибудь Полфунта.
– Да ты, парень не гляди, – обратился к нему Не-Кушай-Каши, – все едино никого не усмотришь. А вот придем, скажем, в местечко, тогда уж твоего Полпуда, наверно, найдем.
– Полфунта, а не Полпуда, – чуть ли не плача, поправил Рыжик.
– Пусть Полфунта, это все едино…
– А найдем мы его?
– Ежели он, скажем, там да ежели он жив, то беспременно найдем.
Уверенный тон Не-Кушай-Каши немного успокоил Рыжика.
– А до местечка еще далече?
– Сегодня дойдем. Вот тот лесок как пройдем, городок и завиднеется.
Не-Кушай-Каши рукой показал в ту сторону, где в виде темной полоски вырисовывался на светлом фоне горизонта небольшой лесок, а может быть, просто рощица.
– Вот как дойдем до леса, мы привал устроим, чайку попьем, и ладно будет. А там, скажем, и местечко… Не горюй парень!.. Все по-хорошему будет. А теперь давай-ка в путь тронемся… Ох-хо-хо, косточки солдатские!..
Кряхтя и охая, Не-Кушай-Каши поднялся на ноги, взвалил торбу на плечи, прошептал несколько раз про свои косточки солдатские и ровным, неторопливым шагом поплелся к дороге.
Санька, понурив голову, последовал за своим случайным попутчиком. По временам он бросал на старика косые, подозрительные взгляды, и смутное беспокойство закрадывалось в душу мальчика.
«Кто он для меня будет, этот незнакомый человек? – мысленно спрашивал он самого себя. – Неужто мне всегда-всегда придется ходить с ним?..»
Не найдя ответа на эти вопросы, Санька еще ниже опустил голову и весь отдался во власть невеселых дум.
III
В ЕВРЕЙСКОМ МЕСТЕЧКЕ
За чаем на берегу ручья Рыжик узнал от Не-Кушай-Каши много интересного. Отставной солдат, между прочим, рассказал ему, чем он занимается, когда попадает в еврейское местечко.
– Я, братец ты мой, делаюсь тогда шабес-гоем, – ровно и не торопясь говорил Не-Кушай-Каши.
– А что такое шабес-гой? – спросил Санька.
– Это, братец ты мой, штука тонкая. Видишь ли, у евреев такая мода: воскресенье они празднуют в субботу. И вот, скажем, как в пятницу зажгли огонь, так, значит, и зашабашили. И ничего-ничего им делать нельзя. Закон им позволяет кушать да молиться, а больше ничего. Ну, вот тут-то они, скажем, и просят нашего брата, хрестьянина, помочь им: кому со стола подсвечник снять надо, кому до синагоги богомолье донести надо, а кто просит скотину накормить… Много разного дела найдется. Ну, и исполняешь…
– А они что за это? – полюбопытствовал Рыжик.
– А уж это глядя по делу и по состоянию. Бедняк, скажем, кусок булки даст, а богач рюмку водки поднесет, а то и цельный пятак еще в руку положит.
– Это дело легкое, – после некоторого раздумья проговорил Санька.
– Какое дело легкое?
– Да вот это самое, евреям помочь еврейское воскресенье прожить…
– Оно-то правда, что дело легкое, да вот беда: в одно время всем делать надо, а один много ли домов обегаешь? Вот и будь ты мне помощником! Я тебя не обижу. Что дадут – все пополам. Согласен?
Рыжик не скоро ответил. Он в ту минуту думал об исчезнувшем Полфунте. Он надеялся встретить приятеля в местечке и уйти с ним дальше, в самый Петербург, о котором Полфунта не раз упоминал за последнее время.
– Что же ты, братец, молчишь? – снова заговорил Не-Кушай-Каши. – Не хочешь быть помощником, так отвечай прямо: «не хочу, мол», а хочешь, так говори: «хочу».
– Я-то хочу… А ежели нам Полфунта встретится?
– Ну так что? Можешь с ним пойти… Я не держу тебя.
– Ладно, ежели так, – согласился наконец Санька.
До вечера оставалось недолго, когда Не-Кушай-Каши и Рыжик вошли в еврейское местечко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80