Дай ему в шею! – обратился кто-то уже к соседу Рыжика.
В толпе началось волнение. Упрямство Саньки, видимо, сильно возмутило нищих.
– Бей его! – вдруг крикнул кто-то.
И не успел Рыжик опомниться, как слетел с ног от удара, полученного в затылок.
– Ну и разбойники! – прошептал сосед Саньки и нагнулся к нему.
Тут Рыжик не выдержал. Все, что он перенес за последнее время, все муки, все обиды и невзгоды он излил в одном жалобном, протестующем вопле.
На крик Рыжика из ворот вышел дворник.
– Что тут за безобразие такое? – гаркнул дворник на всю улицу.
Санька, не переставая плакать, поднялся на ноги.
– Вот он же, рыжий, виноват, а сам плачет.
– Не в очередь становится и ревет еще, дьявол.
– Его «под шары» (в участок) за это надо.
Возгласы и воркотня сыпались со всех сторон.
– Я второй день не евши хожу… Умру сейчас… – глотая слезы, жаловался Рыжик дворнику.
– Разбойники, чисто разбойники! – возмущался высокий оборванец в бабьей кофте.
Дворник также пожалел Саньку и велел ему встать там, где он стоял, а нищим пригрозил метлой.
Через час, когда из столовой вышел последний платный посетитель, в дверях появился наконец один из служащих.
– Ну вы, кутилы, пожалуйте! – обратился он к оборванцам.
Толпа нищих, как один человек, ринулась к открытым дверям.
– Тише, тише! Сегодня всем хватит… – говорил служащий и в то же время сосчитывал входивших.
Когда прошел двадцать пятый человек, дверь сразу захлопнулась, и добрая половина голодных осталась на улице в ожидании следующей очереди.
Нищие сели за длинные столы, предварительно получив порцию хлеба. Потом им подали по миске горячего супа из перловых круп и картофеля. Народ был голодный и ел с жадностью. Быстро раскраснелись лица обедающих и засверкали глаза. В небольшой сравнительно комнате было тихо. Нищие ели молча и только усердно чавкали. Все они были одеты до невозможности плохо и производили даже на Рыжика грустное впечатление. Сам он набросился на пищу с такой жадностью, что человек с сизым носом, оказавшийся и тут его соседом, счел нужным дать ему совет.
– Ты, голубчик, не гони так, – тихо сказал он Саньке, – беда может приключиться… При большом голоде кушать надо вольготно… Один вот тоже в Москве трое суток не ел, а после, как попался ему кусок хлеба, он и набросился… Жевал, жевал и тут же помер…
Рыжик слушал соседа с туго набитым ртом и странно как-то поводил глазами. Обед приходил к концу.
– Голод – тяжелая штука, – монотонным голосом говорил сосед, наевшись, по-видимому, досыта. – Я раз в Нижнем голодал… Вспомнить страшно… Бывало, камушек поднимешь на улице и сосешь…
– А навоз не жрал ты? – вдруг громко, на всю столовую, обратился к говорившему седобородый старец, сидевший напротив.
Все невольно посмотрели на него и с любопытством ждали, что он скажет дальше.
– Да-с, ты только камушек сосал, а я, благородный человек и бывший домовладелец, изволил навозом питаться… Да-с! А все через водку проклятую.
– Эге, так у нас не полагается… – послышался голос одного из служащих.
Человек этот стоял возле Рыжика. На этот раз все взоры были обращены в ту сторону, где сидел Санька. Оказалось, что Рыжик, страшась за будущее, стащил со стола кусок хлеба и спрятал его в карман. Проделку эту заметил служащий и набросился на него.
– Здесь, брат, запасов не полагается делать, – продолжал служащий. – Наелся – и слава богу… Вон на улице сколько голодных…
Рыжик растерялся до того, что потерял всякое соображение. Машинально вытащил он из кармана украденный кусок хлеба и положил его на стол. Бедняга краснел до слез и не знал, куда глаза девать. Под градом злых насмешек и угроз он выскочил из столовой, точно из горячей бани. Ему было мучительно стыдно, и он готов был сквозь землю провалиться.
XIII
ГЕРАСИМ
– Ну и разбойники, чисто разбойники… – услыхал Рыжик и оглянулся: рядом с ним вприпрыжку шел его сосед, обладатель сизого носа.
На этого человека смотреть было и жалко и смешно.
Лохмотья, висевшие на худом длинном теле, плохо согревали его, и он все время ежился и трясся, как в лихорадке. Он был обут в опорки, перевязанные бечевками. Женская кофта клочьями висела на его плечах.
Руки он прижал к груди, сам согнулся в дугу и, точно воробей, не ходил – подпрыгивал. После теплой столовой ему особенно показалось холодно на улице, и лицо его, худое, впалое, сделалось синим.
– И чего шуметь, – продолжал сосед, – из-за куска хлеба?.. Парень голода боится, ну он и хотел запастись… А они подняли вой… Экий народ бесшабашный!.. А тебе, голубчик, куда сейчас надо? – закончил он вопросом.
– Я не знаю… У меня теперь нет дороги, – печальным голосом ответил Санька и посмотрел на соседа доверчивым и просительным взглядом.
– Это, брат, плохо, когда нет дороги. Последнее, можно сказать, дело. А не хочешь ли со мной в ночлежку? Тут есть такая, где днем пускают… Уж, так и быть, поделюсь гривенником, – добавил сосед и крепко стиснул зубы, чтобы они не стучали.
Рыжик почувствовал великую благодарность к незнакомому человеку. Он с радостью согласился пойти с ним.
Через час оба они сидели на широкой наре частного ночлежного приюта и наслаждались теплом. Большая комната эта походила скорее на общую арестантскую камеру, нежели на ночлежный приют. Деревянные нары вдоль серых и влажных стен, низкий растресканный и закоптелый потолок, грязный неровный пол и единственное окно – все это, взятое вместе, должно было бы скверно подействовать на свежего человека, а Санька, наоборот, почувствовал себя счастливым, попав сюда.
– Хорошо под крышей сидеть! – восторженно повторял он. – Пусть себе ветер дует, а мне хоть бы что… Не правда ли?
– Да, это правда, – согласился сосед. – Без крова плохо остаться…
– Вот-вот, – перебил Санька. – Вчера, к примеру, я всю ночь по улицам шатался… Думал, пропаду…
– Неужто всю ночь?
– Всю!
– Да, горемыка и ты, я вижу…
– Здравствуй, Герасим! Что сегодня так рано пожаловал?
С таким приветствием обратился к соседу Рыжика вошедший мужик с окладистой русой бородой и бритым жирным затылком, хозяин ночлежки, как потом узнал Санька.
– Холодно, Прохор Степаныч, да вот еще товарища нашел, – виноватым голосом проговорил Герасим и указал на Рыжика.
– Что ж, и для него места хватит… Да вот с полицией мне беда: не позволяет днем пускать вашего брата, хоть ты что тут, – не позволяет, да и только.
Говоря это, хозяин подошел к наре и получил с Герасима гривенник. Потом он тяжко вздохнул, почесал затылок и ушел.
– Я в Питере, когда бываю, завсегда тут ночую. Хозяин здешний мне сродственником приходится, – сказал Герасим, обращаясь к Рыжику.
– Каким? – заинтересовался Санька.
– Он брат моей маменьки, а мне, стало быть, дядя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
В толпе началось волнение. Упрямство Саньки, видимо, сильно возмутило нищих.
– Бей его! – вдруг крикнул кто-то.
И не успел Рыжик опомниться, как слетел с ног от удара, полученного в затылок.
– Ну и разбойники! – прошептал сосед Саньки и нагнулся к нему.
Тут Рыжик не выдержал. Все, что он перенес за последнее время, все муки, все обиды и невзгоды он излил в одном жалобном, протестующем вопле.
На крик Рыжика из ворот вышел дворник.
– Что тут за безобразие такое? – гаркнул дворник на всю улицу.
Санька, не переставая плакать, поднялся на ноги.
– Вот он же, рыжий, виноват, а сам плачет.
– Не в очередь становится и ревет еще, дьявол.
– Его «под шары» (в участок) за это надо.
Возгласы и воркотня сыпались со всех сторон.
– Я второй день не евши хожу… Умру сейчас… – глотая слезы, жаловался Рыжик дворнику.
– Разбойники, чисто разбойники! – возмущался высокий оборванец в бабьей кофте.
Дворник также пожалел Саньку и велел ему встать там, где он стоял, а нищим пригрозил метлой.
Через час, когда из столовой вышел последний платный посетитель, в дверях появился наконец один из служащих.
– Ну вы, кутилы, пожалуйте! – обратился он к оборванцам.
Толпа нищих, как один человек, ринулась к открытым дверям.
– Тише, тише! Сегодня всем хватит… – говорил служащий и в то же время сосчитывал входивших.
Когда прошел двадцать пятый человек, дверь сразу захлопнулась, и добрая половина голодных осталась на улице в ожидании следующей очереди.
Нищие сели за длинные столы, предварительно получив порцию хлеба. Потом им подали по миске горячего супа из перловых круп и картофеля. Народ был голодный и ел с жадностью. Быстро раскраснелись лица обедающих и засверкали глаза. В небольшой сравнительно комнате было тихо. Нищие ели молча и только усердно чавкали. Все они были одеты до невозможности плохо и производили даже на Рыжика грустное впечатление. Сам он набросился на пищу с такой жадностью, что человек с сизым носом, оказавшийся и тут его соседом, счел нужным дать ему совет.
– Ты, голубчик, не гони так, – тихо сказал он Саньке, – беда может приключиться… При большом голоде кушать надо вольготно… Один вот тоже в Москве трое суток не ел, а после, как попался ему кусок хлеба, он и набросился… Жевал, жевал и тут же помер…
Рыжик слушал соседа с туго набитым ртом и странно как-то поводил глазами. Обед приходил к концу.
– Голод – тяжелая штука, – монотонным голосом говорил сосед, наевшись, по-видимому, досыта. – Я раз в Нижнем голодал… Вспомнить страшно… Бывало, камушек поднимешь на улице и сосешь…
– А навоз не жрал ты? – вдруг громко, на всю столовую, обратился к говорившему седобородый старец, сидевший напротив.
Все невольно посмотрели на него и с любопытством ждали, что он скажет дальше.
– Да-с, ты только камушек сосал, а я, благородный человек и бывший домовладелец, изволил навозом питаться… Да-с! А все через водку проклятую.
– Эге, так у нас не полагается… – послышался голос одного из служащих.
Человек этот стоял возле Рыжика. На этот раз все взоры были обращены в ту сторону, где сидел Санька. Оказалось, что Рыжик, страшась за будущее, стащил со стола кусок хлеба и спрятал его в карман. Проделку эту заметил служащий и набросился на него.
– Здесь, брат, запасов не полагается делать, – продолжал служащий. – Наелся – и слава богу… Вон на улице сколько голодных…
Рыжик растерялся до того, что потерял всякое соображение. Машинально вытащил он из кармана украденный кусок хлеба и положил его на стол. Бедняга краснел до слез и не знал, куда глаза девать. Под градом злых насмешек и угроз он выскочил из столовой, точно из горячей бани. Ему было мучительно стыдно, и он готов был сквозь землю провалиться.
XIII
ГЕРАСИМ
– Ну и разбойники, чисто разбойники… – услыхал Рыжик и оглянулся: рядом с ним вприпрыжку шел его сосед, обладатель сизого носа.
На этого человека смотреть было и жалко и смешно.
Лохмотья, висевшие на худом длинном теле, плохо согревали его, и он все время ежился и трясся, как в лихорадке. Он был обут в опорки, перевязанные бечевками. Женская кофта клочьями висела на его плечах.
Руки он прижал к груди, сам согнулся в дугу и, точно воробей, не ходил – подпрыгивал. После теплой столовой ему особенно показалось холодно на улице, и лицо его, худое, впалое, сделалось синим.
– И чего шуметь, – продолжал сосед, – из-за куска хлеба?.. Парень голода боится, ну он и хотел запастись… А они подняли вой… Экий народ бесшабашный!.. А тебе, голубчик, куда сейчас надо? – закончил он вопросом.
– Я не знаю… У меня теперь нет дороги, – печальным голосом ответил Санька и посмотрел на соседа доверчивым и просительным взглядом.
– Это, брат, плохо, когда нет дороги. Последнее, можно сказать, дело. А не хочешь ли со мной в ночлежку? Тут есть такая, где днем пускают… Уж, так и быть, поделюсь гривенником, – добавил сосед и крепко стиснул зубы, чтобы они не стучали.
Рыжик почувствовал великую благодарность к незнакомому человеку. Он с радостью согласился пойти с ним.
Через час оба они сидели на широкой наре частного ночлежного приюта и наслаждались теплом. Большая комната эта походила скорее на общую арестантскую камеру, нежели на ночлежный приют. Деревянные нары вдоль серых и влажных стен, низкий растресканный и закоптелый потолок, грязный неровный пол и единственное окно – все это, взятое вместе, должно было бы скверно подействовать на свежего человека, а Санька, наоборот, почувствовал себя счастливым, попав сюда.
– Хорошо под крышей сидеть! – восторженно повторял он. – Пусть себе ветер дует, а мне хоть бы что… Не правда ли?
– Да, это правда, – согласился сосед. – Без крова плохо остаться…
– Вот-вот, – перебил Санька. – Вчера, к примеру, я всю ночь по улицам шатался… Думал, пропаду…
– Неужто всю ночь?
– Всю!
– Да, горемыка и ты, я вижу…
– Здравствуй, Герасим! Что сегодня так рано пожаловал?
С таким приветствием обратился к соседу Рыжика вошедший мужик с окладистой русой бородой и бритым жирным затылком, хозяин ночлежки, как потом узнал Санька.
– Холодно, Прохор Степаныч, да вот еще товарища нашел, – виноватым голосом проговорил Герасим и указал на Рыжика.
– Что ж, и для него места хватит… Да вот с полицией мне беда: не позволяет днем пускать вашего брата, хоть ты что тут, – не позволяет, да и только.
Говоря это, хозяин подошел к наре и получил с Герасима гривенник. Потом он тяжко вздохнул, почесал затылок и ушел.
– Я в Питере, когда бываю, завсегда тут ночую. Хозяин здешний мне сродственником приходится, – сказал Герасим, обращаясь к Рыжику.
– Каким? – заинтересовался Санька.
– Он брат моей маменьки, а мне, стало быть, дядя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80