Еще немного – и Рыжику показалось, что волны выбросили на берег две или три лодки с людьми. Несколько человеческих фигур темными силуэтами промелькнули вдали и сейчас же исчезли. В ту же минуту солдаты навели свои фонари, повернув их стеклами к морю. Благодаря сильным рефлекторам свет от фонарей яркими полосами упал на берег и озарил место происшествия.
Одна полоса света упала туда, где вокруг лодок копошились какие-то бородатые люди в коротеньких тужурках. Но контрабандисты, поняв, что они попались, бросились врассыпную.
– Стой! – крикнул Дуля, увидав незнакомых людей. – Пли! – отчетливо скомандовал он.
В тот же момент раздалось шесть выстрелов. Когда треск ружей прекратился, вблизи, у самого откоса, раздались чьи-то тихие стоны.
Солдаты подняли фонари и бросились к лесу, преследуя контрабандистов, которые уже успели скрыться из виду.
– Назад! – крикнул Иван Андреевич, и солдаты остановились. – Стойте здесь: Дормастук их сюда пригонит…
В это время стоны повторились почти совсем рядом со взводным.
– Эй, кто там, посвети! – крикнул Дуля.
Один из солдат подбежал с фонарем в руке.
– Да, никак, баба стонет, Иван Андреевич! – сказал солдат.
Дуля нагнулся и убедился, что солдат прав: на влажном песке, под лесным откосом, лежала женщина и жалобно стонала, произнося непонятные слова.
– Это ихняя, – проговорил Иван Андреевич, под словом «ихняя» подразумевая контрабандистов. – Ее в кордон нужно отправить. Она, должно быть, ранена… А, Санька! Ты не ушел? – вдруг воскликнул Дуля, увидав Рыжика. – Отлично… Сейчас я тебя конвойным сделаю. Ты кордон найдешь?
– Найду, – отвечал польщенный Рыжик.
– В таком разе отведи эту женщину и передай ее дневальному. Понял?
– Так точно! – по-солдатски ответил Санька, войдя в роль заправского вояки.
– Ну так ступай скорей!
Солдаты подняли женщину и передали ее Саньке.
– Идем! – коротко сказал он, положив палку на плечо.
Женщина, продолжая стонать, с трудом тронулась с места.
Когда Рыжик вместе с «пленницей» поднялся на вершину берегового обрыва, в лесу раздались свистки, выстрелы и человеческие голоса.
Женщина остановилась, молитвенно подняла к небу руки и что-то проговорила на непонятном для Саньки языке.
– Идем, идем! – проговорил Рыжик и дернул «пленницу» за рукав.
Та покорно последовала за ним. Не успел Санька дойти до кордона, как его догнали солдаты, быстро возвращавшиеся домой. Они возвращались победителями.
Восемь обезоруженных контрабандистов, окруженные всем взводом, безмолвно шагали к кордону.
Команда Дормастука в данном деле сыграла самую видную роль. Когда контрабандисты врезались в лес, их почти лицом к лицу встретил Дормастук со своими молодцами. Вот об этом-то именно всю дорогу и разговаривали солдаты, причем Дормастук особенно громко и подробно распространялся о своих действиях и о молодечестве его подчиненных.
– Ладно, будет звонить-то! – перебил его красноречие Дуля, который знал, о чем старается ефрейтор. – Буду завтра в Либаве, доложу о тебе ротмистру…
– Покорно благодарю, Иван Андреевич!.. Очень рад стараться! – весело проговорил Дормастук.
Контрабандистов ввели в казарму. Их, вместе с женщиной, было девять человек. Народ этот был коренастый, плотный, лица у них были загорелые, руки мускулистые, жилистые, и пахло от них морем.
– Ну, кто из вас по-русски понимает? – строго крикнул Иван Андреевич, обращаясь ко всем контрабандистам.
На первый раз ответа не последовало, а когда Дуля топнул ногой и более строгим голосом повторил свой вопрос, тогда один из пойманных кашлянул и проговорил:
– Я немношко поймать по-русски…
Дуля внимательно вглядывался в лицо говорившего.
Это был коренастый мужчина средних лет, с грубым, обветренным лицом бронзового оттенка и стальными, серыми глазами.
– Ты латыш? Твоя фамилия Бриглибен? Ты из Ирбена? – вдруг спросил его Дуля.
Эти вопросы, точно удары плетью, падали на контрабандиста, и он все ниже и ниже опускал голову…
– Ага, братец, узнал я тебя! – снова заговорил Иван Андреевич. – Ну, теперь нечего дурака валять… Расскажи-ка все по совести, что, где и как дело было. Рассказывай.
– Ваше благородие, не губите! – вдруг на чистом русском языке заговорил латыш. – Как перед богом, всю правду скажу… Эти немцы у меня лодки наняли… Я и не знал, для какой цели. Их судно в семи верстах стоит.
– Ладно, знаю я эти басни, – не дал ему договорить Дуля. – Ты и в прошлом году то же самое рассказывал… Завтра в таможне все разберут. Теперь скажи-ка мне, кто эта женщина и почему она стонет? Она ранена, что ли?
– Нет. Это она со страху… А вот этот – муж ее.
Латыш указал на одного из контрабандистов.
– Так она по бабьей, стало быть, привычке ноет? Ну, так тем лучше… Дормастук, отправь их всех в арестантскую и поставь часового! – обернулся унтер-офицер к ефрейтору.
– Слушаю!
Через час солдаты, за исключением часовых, сидели за столом и пили чай. Несмотря на поздний час, никому спать не хотелось. Все были очень возбуждены и оживлены. Разговаривали главным образом о только что совершенной поимке контрабандистов, вспоминали все подробности этого дела, незаметно восхваляя друг друга, и заранее делили барыши.
– А сколько должен мой земляк получить? Ведь и он, братцы, был с нами и даже бабу в плен взял, – шутя проговорил Иван Андреевич.
У Рыжика при первых словах Дули глаза загорелись от радости.
– И он порох нюхал, – заметил Дормастук, – стало быть, и ему долю надо выдать…
– В таком разе я ему такую награду дам: завтра возьму его с собой в Либаву, а там знакомого латыша попрошу свезти его в Петербург, ежели судно будет отходить, а то пешком он на старости лет к Петербургу подойдет. И еще ему из общей кружки два рубля выдам. Согласны?
– Зачем два?.. Уж давайте все три, – послышались голоса.
– Ладно… Ну, а ты, Санька, согласен? – добродушно улыбаясь, обратился земляк к Рыжику.
Тот от радости слова не мог вымолвить и ответил благодарным смеющимся взглядом да утвердительными кивками головы.
XII
В ПЕТЕРБУРГЕ
Кто не бывал в Петербурге, тому трудно вообразить себе, что такое представляет собою петербургская осень. Дожди, ветры, туманы и влажные, пронизывающие холода – вот чем дарит людей эта долгая, тоскливая осень. Петербуржцы иногда в продолжение нескольких недель солнца не видят и живут в каком-то беспросветном мраке. В эту пору года даже люди, живущие в тепле и довольстве, редко избегают простуды, а уж о бедняках, о бесприютных оборванцах и говорить нечего. В богатой, роскошной столице таких обездоленных видимо-невидимо. На каждом шагу попадаются они с протянутой рукой. Но не во все руки попадает милостыня: кому некогда останавливаться перед нищим, кому не хочется шубу расстегнуть, чтобы достать кошелек, а кому просто жаль с копейкой расстаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Одна полоса света упала туда, где вокруг лодок копошились какие-то бородатые люди в коротеньких тужурках. Но контрабандисты, поняв, что они попались, бросились врассыпную.
– Стой! – крикнул Дуля, увидав незнакомых людей. – Пли! – отчетливо скомандовал он.
В тот же момент раздалось шесть выстрелов. Когда треск ружей прекратился, вблизи, у самого откоса, раздались чьи-то тихие стоны.
Солдаты подняли фонари и бросились к лесу, преследуя контрабандистов, которые уже успели скрыться из виду.
– Назад! – крикнул Иван Андреевич, и солдаты остановились. – Стойте здесь: Дормастук их сюда пригонит…
В это время стоны повторились почти совсем рядом со взводным.
– Эй, кто там, посвети! – крикнул Дуля.
Один из солдат подбежал с фонарем в руке.
– Да, никак, баба стонет, Иван Андреевич! – сказал солдат.
Дуля нагнулся и убедился, что солдат прав: на влажном песке, под лесным откосом, лежала женщина и жалобно стонала, произнося непонятные слова.
– Это ихняя, – проговорил Иван Андреевич, под словом «ихняя» подразумевая контрабандистов. – Ее в кордон нужно отправить. Она, должно быть, ранена… А, Санька! Ты не ушел? – вдруг воскликнул Дуля, увидав Рыжика. – Отлично… Сейчас я тебя конвойным сделаю. Ты кордон найдешь?
– Найду, – отвечал польщенный Рыжик.
– В таком разе отведи эту женщину и передай ее дневальному. Понял?
– Так точно! – по-солдатски ответил Санька, войдя в роль заправского вояки.
– Ну так ступай скорей!
Солдаты подняли женщину и передали ее Саньке.
– Идем! – коротко сказал он, положив палку на плечо.
Женщина, продолжая стонать, с трудом тронулась с места.
Когда Рыжик вместе с «пленницей» поднялся на вершину берегового обрыва, в лесу раздались свистки, выстрелы и человеческие голоса.
Женщина остановилась, молитвенно подняла к небу руки и что-то проговорила на непонятном для Саньки языке.
– Идем, идем! – проговорил Рыжик и дернул «пленницу» за рукав.
Та покорно последовала за ним. Не успел Санька дойти до кордона, как его догнали солдаты, быстро возвращавшиеся домой. Они возвращались победителями.
Восемь обезоруженных контрабандистов, окруженные всем взводом, безмолвно шагали к кордону.
Команда Дормастука в данном деле сыграла самую видную роль. Когда контрабандисты врезались в лес, их почти лицом к лицу встретил Дормастук со своими молодцами. Вот об этом-то именно всю дорогу и разговаривали солдаты, причем Дормастук особенно громко и подробно распространялся о своих действиях и о молодечестве его подчиненных.
– Ладно, будет звонить-то! – перебил его красноречие Дуля, который знал, о чем старается ефрейтор. – Буду завтра в Либаве, доложу о тебе ротмистру…
– Покорно благодарю, Иван Андреевич!.. Очень рад стараться! – весело проговорил Дормастук.
Контрабандистов ввели в казарму. Их, вместе с женщиной, было девять человек. Народ этот был коренастый, плотный, лица у них были загорелые, руки мускулистые, жилистые, и пахло от них морем.
– Ну, кто из вас по-русски понимает? – строго крикнул Иван Андреевич, обращаясь ко всем контрабандистам.
На первый раз ответа не последовало, а когда Дуля топнул ногой и более строгим голосом повторил свой вопрос, тогда один из пойманных кашлянул и проговорил:
– Я немношко поймать по-русски…
Дуля внимательно вглядывался в лицо говорившего.
Это был коренастый мужчина средних лет, с грубым, обветренным лицом бронзового оттенка и стальными, серыми глазами.
– Ты латыш? Твоя фамилия Бриглибен? Ты из Ирбена? – вдруг спросил его Дуля.
Эти вопросы, точно удары плетью, падали на контрабандиста, и он все ниже и ниже опускал голову…
– Ага, братец, узнал я тебя! – снова заговорил Иван Андреевич. – Ну, теперь нечего дурака валять… Расскажи-ка все по совести, что, где и как дело было. Рассказывай.
– Ваше благородие, не губите! – вдруг на чистом русском языке заговорил латыш. – Как перед богом, всю правду скажу… Эти немцы у меня лодки наняли… Я и не знал, для какой цели. Их судно в семи верстах стоит.
– Ладно, знаю я эти басни, – не дал ему договорить Дуля. – Ты и в прошлом году то же самое рассказывал… Завтра в таможне все разберут. Теперь скажи-ка мне, кто эта женщина и почему она стонет? Она ранена, что ли?
– Нет. Это она со страху… А вот этот – муж ее.
Латыш указал на одного из контрабандистов.
– Так она по бабьей, стало быть, привычке ноет? Ну, так тем лучше… Дормастук, отправь их всех в арестантскую и поставь часового! – обернулся унтер-офицер к ефрейтору.
– Слушаю!
Через час солдаты, за исключением часовых, сидели за столом и пили чай. Несмотря на поздний час, никому спать не хотелось. Все были очень возбуждены и оживлены. Разговаривали главным образом о только что совершенной поимке контрабандистов, вспоминали все подробности этого дела, незаметно восхваляя друг друга, и заранее делили барыши.
– А сколько должен мой земляк получить? Ведь и он, братцы, был с нами и даже бабу в плен взял, – шутя проговорил Иван Андреевич.
У Рыжика при первых словах Дули глаза загорелись от радости.
– И он порох нюхал, – заметил Дормастук, – стало быть, и ему долю надо выдать…
– В таком разе я ему такую награду дам: завтра возьму его с собой в Либаву, а там знакомого латыша попрошу свезти его в Петербург, ежели судно будет отходить, а то пешком он на старости лет к Петербургу подойдет. И еще ему из общей кружки два рубля выдам. Согласны?
– Зачем два?.. Уж давайте все три, – послышались голоса.
– Ладно… Ну, а ты, Санька, согласен? – добродушно улыбаясь, обратился земляк к Рыжику.
Тот от радости слова не мог вымолвить и ответил благодарным смеющимся взглядом да утвердительными кивками головы.
XII
В ПЕТЕРБУРГЕ
Кто не бывал в Петербурге, тому трудно вообразить себе, что такое представляет собою петербургская осень. Дожди, ветры, туманы и влажные, пронизывающие холода – вот чем дарит людей эта долгая, тоскливая осень. Петербуржцы иногда в продолжение нескольких недель солнца не видят и живут в каком-то беспросветном мраке. В эту пору года даже люди, живущие в тепле и довольстве, редко избегают простуды, а уж о бедняках, о бесприютных оборванцах и говорить нечего. В богатой, роскошной столице таких обездоленных видимо-невидимо. На каждом шагу попадаются они с протянутой рукой. Но не во все руки попадает милостыня: кому некогда останавливаться перед нищим, кому не хочется шубу расстегнуть, чтобы достать кошелек, а кому просто жаль с копейкой расстаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80