Казалось, они к чему-то прислушивались. Вдруг все они, точно по команде, привскочили и так заголосили, что само здание задрожало от этого неистового крика. Потом все сразу смолкло. Молящиеся повернулись лицом к востоку и стали беззвучно что-то шептать. Видно было только, как они шевелили губами и как раскачивались во все стороны. Движения их были быстры и странны. Одни то открывали, то закрывали глаза, другие теребили свои пейсы, наматывая их на указательные пальцы, третьи стучали кулаками себе в грудь, а четвертые подымали плечи и делали вид, что хотят улететь. И все эти движения они проделывали молча, не произнося ни одного звука. Эта безмолвная молитва длилась минут семь-восемь, а затем молящиеся один за другим отступали три шага назад, низко кланяясь направо и налево. После этого в синагоге опять раздался хор сотни голосов. Но это был последний призыв. Вскоре молящиеся стали расходиться по домам.
– Эй, Не-Кушай-Каши, Не-Кушай-Каши! – послышался визгливый голос Боруха.
– Вспомнил горбунишка нас! Хе-хе-хе!.. – обрадовался солдат. – Ну, брат, вставай: теперь за дело пора взяться, – добавил он, обращаясь к Рыжику, и поднялся с земли.
Санька последовал за ним.
Когда в синагоге никого не осталось, служка повел наших спутников к себе.
– Ну, Не-Кушай-Каши, ты теперь навсегда у нас жить останешься, – говорил горбун, идя вперед. – Тебе наш габэ (староста) жалованье положит… Два керблах (рубля) в один месяц.
– Что ж, я не прочь, ежели, скажем, и доход какой будет.
– Конечно, будет!.. А это кто такой? – спросил вдруг шамес, указывая на Рыжика.
– Это мой спутник… Славный парнишка. Он мне помощником будет.
– А, это очень хорошо, – сказал Борух и что-то добавил на непонятном для Саньки языке.
– Нет, нет, ни боже мой! – воскликнул по-русски Не-Кушай-Каши. – Говорю, парень честный, славный… Ну, понимаешь, ручаюсь за него.
– Хорошо, хорошо! – весело проговорил Борух и первый через просторные сени вошел в синагогу.
Не-Кушай-Каши и Рыжик последовали за ним. В синагоге горели в люстрах свечи, а у дверей на стене висела небольшая керосиновая лампочка. Не-Кушай-Каши, будучи хорошо знаком с обязанностями шабес-гоя, не стал дожидаться приказаний служки, а сам принялся за дело. Он взял табурет и отправился тушить свечи. Через минуту в синагоге сделалось темно, только в руке Не-Кушай-Каши мерцала грошовая сальная свечка.
Борух поблагодарил солдата, достал из шкафчика булку и кусок фаршированной рыбы, отдал это Не-Кушай-Каши и сообщил, что спать он его и Рыжика уложит в хедере (школе). Затем все трое вышли в сени. Борух запер синагогу и ключ от замка спрятал в сапог. Там же, в сенях, находилась дверь, ведшая в хедер.
– Ну, кушайте на здоровье и спите себе! – проговорил служка, открывая хедер.
– Послушай, Борух, а шнапса (водки) не будет? – тихо спросил солдат.
– Ах ты какой! И где ты видал, чтобы шабес-гою шнапс давали в праздник? – сказал шамес, а затем добавил: – Подожди немного, шабаш пройдет, и ты себе будешь шнапс тринкен…
Служка захихикал и заискивающе потрепал рукав Не-Кушай-Каши.
Спустя немного оба путника сидели в хедере и при свете тоненькой свечи закусывали. Мрачный, унылый вид имела эта громадная комната. Длинные столы и скамьи служили единственным убранством хедера. Чем-то холодным, неприветливым веяло от этих серых голых стен и черного потолка. Только край стола, где сидели Рыжик и его попутчик, был освещен грошовой свечкой, а все остальное утопало во мраке. Жуткая тишина воцарилась кругом. Борух, закрыв окна и ставни, ушел к себе домой. Во всем дворе никого не осталось, кроме Рыжика и Не-Кушай-Каши.
IV
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ
На другой день Рыжик проснулся в хедере. Он спал на длинной, широкой скамье, положив под голову сапоги и палку. Не-Кушай-Каши, лежа на другой скамье, кулаками протирал глаза и громко зевал.
– Ох-хо-хо, косточки солдатские! – протяжно проговорил он, кряхтя и потягиваясь. – А в сене, чай, помягче спать будет… Как, братец, думаешь? – обратился он к Саньке и повернул к нему свое круглое небритое лицо.
– Знамо, помягче, да и вольготней, – откликнулся Рыжик. – Не по вкусу мне здесь… Уйду я отсюда, – добавил он и стал надевать сапоги.
Только что стало рассветать, когда Санька, желая подышать свежим воздухом, вышел во двор. Безоблачное небо показалось ему сиреневым. Хлопотливые воробьи уже прыгали по двору, мелькали в воздухе и чирикали во всю мочь.
Несмотря на ранний час, в синагоге уже сидели молящиеся и на разные голоса распевали псалмы.
На дворе появились мальчуганы. Двое из них – один долговязый, худой парнишка с необычайно длинными и тонкими пейсами вдоль впалых щек, другой быстроглазый, черный, как арапчонок, – подошли к Саньке и с нескрываемым любопытством стали рассматривать его, как какого-нибудь заморского зверя. К этим двум подошли еще двое, затем еще и еще, и не успел Рыжик опомниться, как он уже был со всех сторон облеплен малышами. В первый момент он даже немного растерялся, видя себя окруженным со всех сторон, но, присмотревшись лучше к этой «гвардии», он успокоился. "Пусть только посмеют – так шарахну, что воробьями от меня отскочат, – подумал Санька и оправился. Наконец один из мальчиков заговорил с Рыжиком.
– Ты навсегда у нас останешься? – спросил мальчик у Саньки.
– У кого это – «у нас»? – нахмурив брови, переспросил Рыжик.
– Ну, у нас в местечке.
– Нет, не останусь! – решительно ответил Санька.
– Почему?
– А потому, что скучно мне здесь, и еще потому, что я по-вашему не понимаю…
Тут в разговор вмешался другой мальчик, и беседа должна была разрастись, но, как назло, появился Борух и разогнал всех. В этот самый момент вышел Не-Кушай-Каши. В его туалете произошла заметная перемена. Ни торбы, ни чайника при нем не было: он все это оставил в хедере. Одет он был в розовую рубашку навыпуск, по-русски, и опоясан черным крученым шнурком с кистями. Обут он был в целые и довольно приличные опорки.
– Эх, жалость какая: морда давно у меня не брита, – проговорил он, проводя рукой по лицу. – Ну, да ладно, завтра поскоблим ее. Хе-хе-хе!.. А теперь, братец ты мой, пойдем на работу.
– Куда? – спросил Санька.
– Пойдем, увидишь.
Они вышли со двора синагоги и очутились на улице.
– Видишь улицу? – спросил у Рыжика Не-Кушай-Каши.
– Вижу.
– Отлично. Теперь, братец ты мой, мы вот как делать будем: я пойду по той стороне, а ты по этой. Не пропуская ни одного дома, всюду заходи.
– Для чего?
– А вот слушай: войдешь в дом, шапки не снимай, а поклонись и скажи: «Доброе утро! С праздником вас! Что делать надо?» Как спросишь, так сейчас же тебе бабы укажут, что делать. Ты исполнишь и подождешь немного. Дадут что – ладно, а не дадут – уходи: стало быть вечером расчет будет. Понял?
– Чего тут не понять!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80