«На вокзал».
И только отъехав на приличное расстояние, с ужасом сообразил, что сидит на водительском месте движущегося автомобиля, а руля перед ним и педалей под ногами нет. Его пробил пот, он закрутил головой, окончательно проснулся и увидел, что водитель сидит справа и удивленно на него поглядывает.
— Господи, — выдохнул Гурский, — вот кошмар-то…
— А что такое?
— Да я подумал, у меня крыша съехала. Что это я сам машиной управляю, мысленно.
— Бывает. А что ж вы без багажа-то?
— Ой, слушай! Я ж забыл совсем… давай назад.
— Здесь, правда, разворота нет… — водитель посмотрел в зеркало заднего вида, — да вроде и ментов тоже.
Он заложил руль влево, ударил по тормозам, почти одновременно в газ и, идеально исполнив «полицейский разворот», спокойно поехал назад.
Они вернулись в аэропорт, Александр успел вместе с самыми последними пассажирами своего рейса получить сумку, сел в машину и спросил у водителя:
— Слушай, а у вас-то сейчас сколько?
— Да ладно, за полтинник довезу.
— В смысле?
— Да рублей, не баксов. Я просто друга встречал, а он, видно, завис где— то. Керосина, наверное, нет. Мне домой в ту сторону.
— Ага. Только я время спрашивал.
— Да уж первый час ночи.
У железнодорожного вокзала Гурский расплатился с водителем, вышел из машины, повесил сумку на плечо и пошел к билетным кассам, где выяснилось, что на вечерний поезд до Комсомольска-на-Амуре он, конечно же, опоздал и опять придется ждать утра.
— Ну а билет-то я могу взять? — спросил он у кассирши, наклонившись к окошку.
— Можете, — ответила она, отвернувшись в сторонку. — Только не дышите на меня.
— Да что ж мне тут у вас, совсем не дышать, что ли? — прорвало Александра. — Заладили, понимаешь, что одна, что другая… Дайте билет!
— Вот, возьмите.
Гурский расплатился, сунул билет в один из карманов и отошел от кассы, бурча под нос:
— Нет, я здесь точно сдохну. Или зашибу кого-нибудь.
Он вышел из здания вокзала на площадь, посреди которой возвышался в темноте какой-то памятник.
«Хабаров небось», — подумал Александр. Слева от памятника сияли ярким светом окна торгового павильона, украшенного поверху остроконечными треугольниками небанального архитектурного решения крыши.
«А ведь нам туда, — сказал сам себе Гурский. — Жопой чувствую».
Он пересек площадь, вошел в магазин и, подойдя к прилавку, вынул, расстегнув зиппер, из нагрудного кармана куртки бумажник.
— Дя-яинька, дай на хлебушек! — плаксивыми голосами заканючили возле него трое пацанов лет девяти-десяти.
— А что это вы здесь делаете в такое время? — не находя сил даже на назидательные интонации, спросил он.
— Мамка домой без хлебушка не пуска-ает…
— Фигу вам, а не на хлебушек. Мамке вашей на пузырь небось не хватает. Так? Или вообще на «чек». Ну-ка, пошли. — Он взял одного за руку и, спустившись на две ступеньки, прошел в соседний отдел.
— Три банки тушенки, три банки сгущенки, — начал он перечислять продавцу. — Теперь… вон там, это у вас гречка по килограмму расфасована? Три пакета дайте. Масла растительного бутылку, сливочного килограмм. У вас какой хлеб свежий? Дайте три. Да! Это же новое поколение… Дайте им «пепси». Тоже три. Вон — самые большие.По пакетам разложите, пожалуйста. И вот что… У вас ножик есть? Если не затруднит…
Продавец вынул из кармана и подал Адашеву толстый многофункциональный перочинный ножик китайского производства. Александр раскрыл шило и пробил в банках тушенки и сгущенки по нескольку дырочек.
— Вот, — сказал он мальчишкам, кладя на прилавок нож, — это чтобы мамка ваша не продала. Жуйте.
Расплатившись, он бросил бумажник в большой широкий наружный карман куртки и стал помогать укладывать продукты в пакеты.
— Держите, Гавроши, и марш а ля мэ-зон, мерд алер!..
— Спасибо, дяинька! — Пацаны испарились.
— Спасибо — это много, — сказал вслед Гурский, — достаточно, чтобы вы людьми выросли. Или людями. Как правильно, вы не в курсе?
— Да мне без разницы, — продавец взял с прилавка ножик и, защелкнув шило, убрал его в карман. — Только они у вас лопатник помыли.
— Иди ты? — Адашев сунул руку в карман. — И правда. Вот ведь…
— Держи, — продавец откупорил и протянул ему бутылку пива. — Альберт Швейцер… Ты откуда такой?
— Из Питера.
— А, ну понятно. Вы все тут вразнос идете. У тебя вроде там немного и было. Еще-то есть?
— Давай посмотрим.
Александр расстегнул пуховик, запустил руку глубоко за спину и достал из потайного кармана пакет, в который еще в самолете отложил доллары и крупные рублевые купюры. В бумажнике он оставил тогда немного средств на текущие расходы и после всех трат, включая и вот эту последнюю, на гаврошей, оставалась там сущая ерунда. Жаль было самого бумажника, который подарила на день рождения некая Татьяна.
— А ты видел? — спросил Гурский продавца.
— Чо ж не видеть-то… Дураком надо быть.
— Угу… — кивнул Гурский. — А что, на самом деле, как кто из Питера сюда попадает — тут же вразнос?
— Да повидал я вашего брата, — продавец окинул взглядом камуфляж Гурского. — Сидите, сидите там у себя, а как вырвались — ты на себя посмотри. Что, я не прав? Тебе чего надо? Водки и бабу. Так, командир?
— Ну, в принципе…
— Слушай меня: бери сразу коробку; вот здесь, рядом, гостиница, там девки свои, нормальные, не обнесут. Погуляй пару дней. Только на улицу не выходи. Там, по Амурскому бульвару, чуть дальше Дом быта — банька, джакузи, то-се, в двух шагах всего. Девкам скажешь, они тебя доставят. Деньги на обратную дорогу только сразу отложи. И гуляй…
— Вопрос можно?
— А то…
— Ты почему меня Альбертом Швейцером назвал?
— Так… Вон, смотри, — продавец бросил на прилавок книжку в черной глянцевой обложке. — Оставил кто-то. А мне по ночам делать нечего, я и прочел. Похож ты на него. Добрый, как дурак. Хочешь — бери.
— Не хочу. Читал.
— Значит, водки?
— Водки.
— Подожди, я тебе коробку запечатанную принесу.
— Не надо коробку. Бутылку.
— Зря. Дороже выйдет.
— А мы не ищем легких путей.
— Смотри, тебе жить. Только если бутылку, то вон там, в том отделе, у Верки.
— Слушай, что-то устаю я. Взбодриться бы. Тебя как зовут?
— Петр.
— Вот. Друг у меня есть, тоже Петром зовут. Давай-ка, Петя, выпьем да закусим. Ты как, а?
— Ну что… ладно, давай, Альберт, вон там проходи — и сюда. Сюда вот давай, — он открыл дверь в служебку. — Заходи.
Гурский прошел за прилавок и вошел в крохотную комнатку, где у стены помещался маленький диван, а напротив стояли два стула и стол, под которым дышала жаром «трамвайка».
— Держи, — Петр поставил на стол бутылку коньяку и миску с нарезанной толстыми ломтями красной рыбой. — Тебе пожрать надо, ты плывешь. Сколько квасишь-то?
— Дак…
— Вот я и говорю, — он разрезал пополам лимон и, расковыряв серединку ножом, выжал сок на рыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
И только отъехав на приличное расстояние, с ужасом сообразил, что сидит на водительском месте движущегося автомобиля, а руля перед ним и педалей под ногами нет. Его пробил пот, он закрутил головой, окончательно проснулся и увидел, что водитель сидит справа и удивленно на него поглядывает.
— Господи, — выдохнул Гурский, — вот кошмар-то…
— А что такое?
— Да я подумал, у меня крыша съехала. Что это я сам машиной управляю, мысленно.
— Бывает. А что ж вы без багажа-то?
— Ой, слушай! Я ж забыл совсем… давай назад.
— Здесь, правда, разворота нет… — водитель посмотрел в зеркало заднего вида, — да вроде и ментов тоже.
Он заложил руль влево, ударил по тормозам, почти одновременно в газ и, идеально исполнив «полицейский разворот», спокойно поехал назад.
Они вернулись в аэропорт, Александр успел вместе с самыми последними пассажирами своего рейса получить сумку, сел в машину и спросил у водителя:
— Слушай, а у вас-то сейчас сколько?
— Да ладно, за полтинник довезу.
— В смысле?
— Да рублей, не баксов. Я просто друга встречал, а он, видно, завис где— то. Керосина, наверное, нет. Мне домой в ту сторону.
— Ага. Только я время спрашивал.
— Да уж первый час ночи.
У железнодорожного вокзала Гурский расплатился с водителем, вышел из машины, повесил сумку на плечо и пошел к билетным кассам, где выяснилось, что на вечерний поезд до Комсомольска-на-Амуре он, конечно же, опоздал и опять придется ждать утра.
— Ну а билет-то я могу взять? — спросил он у кассирши, наклонившись к окошку.
— Можете, — ответила она, отвернувшись в сторонку. — Только не дышите на меня.
— Да что ж мне тут у вас, совсем не дышать, что ли? — прорвало Александра. — Заладили, понимаешь, что одна, что другая… Дайте билет!
— Вот, возьмите.
Гурский расплатился, сунул билет в один из карманов и отошел от кассы, бурча под нос:
— Нет, я здесь точно сдохну. Или зашибу кого-нибудь.
Он вышел из здания вокзала на площадь, посреди которой возвышался в темноте какой-то памятник.
«Хабаров небось», — подумал Александр. Слева от памятника сияли ярким светом окна торгового павильона, украшенного поверху остроконечными треугольниками небанального архитектурного решения крыши.
«А ведь нам туда, — сказал сам себе Гурский. — Жопой чувствую».
Он пересек площадь, вошел в магазин и, подойдя к прилавку, вынул, расстегнув зиппер, из нагрудного кармана куртки бумажник.
— Дя-яинька, дай на хлебушек! — плаксивыми голосами заканючили возле него трое пацанов лет девяти-десяти.
— А что это вы здесь делаете в такое время? — не находя сил даже на назидательные интонации, спросил он.
— Мамка домой без хлебушка не пуска-ает…
— Фигу вам, а не на хлебушек. Мамке вашей на пузырь небось не хватает. Так? Или вообще на «чек». Ну-ка, пошли. — Он взял одного за руку и, спустившись на две ступеньки, прошел в соседний отдел.
— Три банки тушенки, три банки сгущенки, — начал он перечислять продавцу. — Теперь… вон там, это у вас гречка по килограмму расфасована? Три пакета дайте. Масла растительного бутылку, сливочного килограмм. У вас какой хлеб свежий? Дайте три. Да! Это же новое поколение… Дайте им «пепси». Тоже три. Вон — самые большие.По пакетам разложите, пожалуйста. И вот что… У вас ножик есть? Если не затруднит…
Продавец вынул из кармана и подал Адашеву толстый многофункциональный перочинный ножик китайского производства. Александр раскрыл шило и пробил в банках тушенки и сгущенки по нескольку дырочек.
— Вот, — сказал он мальчишкам, кладя на прилавок нож, — это чтобы мамка ваша не продала. Жуйте.
Расплатившись, он бросил бумажник в большой широкий наружный карман куртки и стал помогать укладывать продукты в пакеты.
— Держите, Гавроши, и марш а ля мэ-зон, мерд алер!..
— Спасибо, дяинька! — Пацаны испарились.
— Спасибо — это много, — сказал вслед Гурский, — достаточно, чтобы вы людьми выросли. Или людями. Как правильно, вы не в курсе?
— Да мне без разницы, — продавец взял с прилавка ножик и, защелкнув шило, убрал его в карман. — Только они у вас лопатник помыли.
— Иди ты? — Адашев сунул руку в карман. — И правда. Вот ведь…
— Держи, — продавец откупорил и протянул ему бутылку пива. — Альберт Швейцер… Ты откуда такой?
— Из Питера.
— А, ну понятно. Вы все тут вразнос идете. У тебя вроде там немного и было. Еще-то есть?
— Давай посмотрим.
Александр расстегнул пуховик, запустил руку глубоко за спину и достал из потайного кармана пакет, в который еще в самолете отложил доллары и крупные рублевые купюры. В бумажнике он оставил тогда немного средств на текущие расходы и после всех трат, включая и вот эту последнюю, на гаврошей, оставалась там сущая ерунда. Жаль было самого бумажника, который подарила на день рождения некая Татьяна.
— А ты видел? — спросил Гурский продавца.
— Чо ж не видеть-то… Дураком надо быть.
— Угу… — кивнул Гурский. — А что, на самом деле, как кто из Питера сюда попадает — тут же вразнос?
— Да повидал я вашего брата, — продавец окинул взглядом камуфляж Гурского. — Сидите, сидите там у себя, а как вырвались — ты на себя посмотри. Что, я не прав? Тебе чего надо? Водки и бабу. Так, командир?
— Ну, в принципе…
— Слушай меня: бери сразу коробку; вот здесь, рядом, гостиница, там девки свои, нормальные, не обнесут. Погуляй пару дней. Только на улицу не выходи. Там, по Амурскому бульвару, чуть дальше Дом быта — банька, джакузи, то-се, в двух шагах всего. Девкам скажешь, они тебя доставят. Деньги на обратную дорогу только сразу отложи. И гуляй…
— Вопрос можно?
— А то…
— Ты почему меня Альбертом Швейцером назвал?
— Так… Вон, смотри, — продавец бросил на прилавок книжку в черной глянцевой обложке. — Оставил кто-то. А мне по ночам делать нечего, я и прочел. Похож ты на него. Добрый, как дурак. Хочешь — бери.
— Не хочу. Читал.
— Значит, водки?
— Водки.
— Подожди, я тебе коробку запечатанную принесу.
— Не надо коробку. Бутылку.
— Зря. Дороже выйдет.
— А мы не ищем легких путей.
— Смотри, тебе жить. Только если бутылку, то вон там, в том отделе, у Верки.
— Слушай, что-то устаю я. Взбодриться бы. Тебя как зовут?
— Петр.
— Вот. Друг у меня есть, тоже Петром зовут. Давай-ка, Петя, выпьем да закусим. Ты как, а?
— Ну что… ладно, давай, Альберт, вон там проходи — и сюда. Сюда вот давай, — он открыл дверь в служебку. — Заходи.
Гурский прошел за прилавок и вошел в крохотную комнатку, где у стены помещался маленький диван, а напротив стояли два стула и стол, под которым дышала жаром «трамвайка».
— Держи, — Петр поставил на стол бутылку коньяку и миску с нарезанной толстыми ломтями красной рыбой. — Тебе пожрать надо, ты плывешь. Сколько квасишь-то?
— Дак…
— Вот я и говорю, — он разрезал пополам лимон и, расковыряв серединку ножом, выжал сок на рыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69