На день рождения. Это уж я сосватал. Человечек тут объявился с камешками — не волнуйтесь, честные камешки, я бы отцу вашему для вас темного не присоветовал, — уезжал он, деньги были срочно нужны, продавал, ну просто даром дарил. Только вот где они теперь… Уже не спросишь. Сейфа-то у Аркадия Соломоныча нет, ни к чему он ему, а где мог схоронить, Бог ведает. Он вам сразу— то не хотел дарить, до дня рождения дотерпеть собирался. Хоть я и советовал сразу. Но чего уж теперь… А камешки хорошие, чистой воды, два поменьше, а уж один… Человек этот, который продавал, говорил, что из прабабкиной подвески вынул.
— Подвески! — вырвалось у Гурского.
— Ну да… — удивленно посмотрел на него гость. — Серьги такие старинные. Он говорил, что, мол, как прижмет, бывало, по камешку вынимал и продавал. А это, дескать, последние, самые главные. Вы поищите по дому. Может, и найдете. Жалко все-таки. Ну, оставайтесь с Богом…
— Ох, — вздыхал он, надевая в передней пальто. — Как все неправильно… Все неправильно, и времена-то какие-то неправильные. До свидания, Ирина Аркадьевна.
Глава 50
— Ну вот, — Волков вернулся вслед за проводившей гостя Ириной в гостиную. — Теперь уж на самом деле все.
— Вообще? — взглянула на него Ирина.
— Ну, — перехватил ее взгляд Петр, — я в том смысле, что Деду доложу и… В общем, дело закрыто. Ты когда уезжаешь?
— На той неделе, наверное…
— Ну так увидимся еще. Я провожу. А ты чего переполошился, — повернулся он к Гурскому, — когда он про камни сказал?
— Пенделоки! — изрек Гурский.
— Цинкуй за выездом базара, ваше благородие. — Петр кивнул в сторону Ирины. — При мальчонке-то.
— Я еще в Петропавловске, когда на фигуре Екатерины драгоценности увидел, у меня шевельнулось что-то, но я не ухватил. А тут — как стрельнуло.
— Что у тебя стрельнуло?
— Ну, «пенделоки» — это старое слово французское, означает — подвески. Я мучился всю эту неделю, никак вспомнить не мог. Очень раздражало.
— Подвески?
— Да. В том смысле, что к серьгам там, к люстре. К люстре… — Александр уставился на висящую под потолком каскадом стекляшек люстру, потом перевел взгляд на Волкова.
— К люстре… — повторил вслед за ним Петр. — Ира, у тебя стремянка есть?
— В туалете. А что?
Адашев-Гурский поднялся с дивана, вышел из комнаты и, вернувшись со стремянкой в руках, установил ее под люстрой.
— Где-нибудь там, внутри… — Волков стоял посреди гостиной с задранной вверх головой.
— Ну не снаружи же. — Гурский вскарабкался на стремянку и, раздвигая бесчисленные грозди фальшивого хрусталя, стал внимательно все осматривать.
— Ира, у вас щипчики есть какие-нибудь?
— Для ногтей.
— Дайте, пожалуйста.
Ирина сходила в спальню и подала ему щипчики.
— Ну вот. — Александр спустился, подошел к Ирине и протянул раскрытую ладонь. — Вот только теперь, как я понимаю, ситуацию можно с полным правом считать завершенной.
На его ладони, прикрепленные к тонким, как паутинка, проволочкам, мерцали три бриллианта.
— С днем рождения, — улыбнулся Адашев-Гурский и обернулся к Волкову. — Петр Сергеич, поставьте, пожалуйста, стремянку на место. И пойдемте в конце концов водку пить, вместо того чтобы валять дурака. А завтра, с самого утра, Лазарика из больнички забирать надо, у него там сорок баксов в день тикает.
— Что же вы, — Ирина грустно посмотрела на Петра и Гурского, когда те уселись за стол на кухне, — так и уйдете?
— Ну почему же прямо так и уйдем? — Гурский наполнил рюмки. — Вон у нас, стол ломится…
— Подождите-ка, — она встала из-за стола, ушла и, вернувшись, положила перед каждым из них по маленькому прозрачному пластиковому пакетику, в которых лежало по граненому камешку.
— Ну вот еще, — запротестовал Адашев-Гурский. — Глупости все это.
— Да, Ира, лишнее это, — присоединился к нему Волков.
— Нет-нет. Во-первых, я бы без вас их никогда бы не нашла, это раз. А во— вторых… мне так хочется, и все. Я себе и так самый большой оставила, я жадная, вы не думайте. И давайте выпьем. Я уеду, может, никогда больше и не увидимся.
— И это глупости.
— Да, — согласился с Гурским Петр, — ты что, на луну улетаешь?
— А я, кстати, в Иерушалаиме еще ни разу не был, — сказал Александр. — А хотелось бы.
— Ну, — Волков поднял рюмку, — желаю, чтобы все!
Глава 51
Лазарский протянул руку к лежащей на заднем сиденьи джипа дорожной сумке и болезненно поморщился.
— Ладно уж, «торпедоносец», иди давай… — Волков подхватил сумку и закинул себе на плечо.
— Под лопатку зашили? — посочувствовал Гурский.
Лазарик молча кивнул.
Они вошли в зал аэропорта. Михаил заполнил бумаги и положил их вместе с билетом в карман.
— Ребята, спасибо вам…
— Миша, — Волков положил Лазарскому руку на плечо, — не нужно напоминать друзьям о признательности. Мы и так не забудем, что ты нам по гроб должен. Не сомневайся.
— Пошли, — Мишка кивнул в сторону бара. — Накачу по сотке на прощание. Вы выпьете, а я за вас порадуюсь.
— Сам-то не будешь? А что так?
— Трезвость, Петя, — растолковывал, шагая к бару, Гурский, — есть норма жизни в каменных джунглях чистогана. Иначе не выжить.
— Иди ты!
— Ну… Отвечаю.
— И на сколько тебя? — обернулся Петр к Лазарскому.
— На пять лет.
— Я бы на твоем месте повесился.
У стойки Михаил заказал два по сто водки и стакан апельсинового сока. Отхлебнул сок и поморщился.
— Не лезет чистый… Они чокнулись и выпили.
— Ладно, — Петр поставил свой стакан на стойку. — Чего хмурый-то?
— Да ну, — Мишка отхлебнул сок. — Все как-то… Приятель вот погиб, оказывается. Подорвался.
— Кто такой?
— Да вы не знаете. Он из другой компании.
— Сапер, что ли?
— Ага… сапер. Все вы здесь, я погляжу, по минному полю ходите.
— А мне нравится. — Волков достал сигарету.
— А я и не замечаю… — Гурский положил в рот соленый орешек.
— Я звоню сегодня попрощаться, а мне говорят — похоронили уже. И ведь неделю назад всего-то заходил ко мне. Я позвонил, когда в больничку лег, он и заехал на другой день. С самого утра. Всю ночь квасил где-то. И тоже на жизнь жаловался: отца похоронил, с сестрой заморочки. Сестра у него… Я ее не видел никогда, но он рассказывал. Умная сильно. С детства еще, вечно башку ему задурит, подначит на поганку, а сама в сторонку — и чистенькая. А ему по жопе. Ну и тут вроде… Я не вникал, но он особо и не рассказывал. Отец у них, короче, старый уже был, но все крутил чего-то, а она до отцовых денег сама не своя, все добраться хотела и его подбивала. Отец, мол, старый, нам с тобой нужнее. А его сами прокормим. Ну вот и что-то там… Я не понял, но Витька переживал очень.
— Кто? — переспросил Волков.
— Да Витька Гольдберг. Вы не знаете. Ну что, давайте прощаться?
Глава 52
— А вот любопытно, — Гурский достал сигарету, закурил и, сделав глубокую затяжку, впервые за весь путь от аэропорта нарушил висящее в салоне автомобиля молчание, когда джип остановился на светофоре возле «Техноложки», — ты камни проверил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Подвески! — вырвалось у Гурского.
— Ну да… — удивленно посмотрел на него гость. — Серьги такие старинные. Он говорил, что, мол, как прижмет, бывало, по камешку вынимал и продавал. А это, дескать, последние, самые главные. Вы поищите по дому. Может, и найдете. Жалко все-таки. Ну, оставайтесь с Богом…
— Ох, — вздыхал он, надевая в передней пальто. — Как все неправильно… Все неправильно, и времена-то какие-то неправильные. До свидания, Ирина Аркадьевна.
Глава 50
— Ну вот, — Волков вернулся вслед за проводившей гостя Ириной в гостиную. — Теперь уж на самом деле все.
— Вообще? — взглянула на него Ирина.
— Ну, — перехватил ее взгляд Петр, — я в том смысле, что Деду доложу и… В общем, дело закрыто. Ты когда уезжаешь?
— На той неделе, наверное…
— Ну так увидимся еще. Я провожу. А ты чего переполошился, — повернулся он к Гурскому, — когда он про камни сказал?
— Пенделоки! — изрек Гурский.
— Цинкуй за выездом базара, ваше благородие. — Петр кивнул в сторону Ирины. — При мальчонке-то.
— Я еще в Петропавловске, когда на фигуре Екатерины драгоценности увидел, у меня шевельнулось что-то, но я не ухватил. А тут — как стрельнуло.
— Что у тебя стрельнуло?
— Ну, «пенделоки» — это старое слово французское, означает — подвески. Я мучился всю эту неделю, никак вспомнить не мог. Очень раздражало.
— Подвески?
— Да. В том смысле, что к серьгам там, к люстре. К люстре… — Александр уставился на висящую под потолком каскадом стекляшек люстру, потом перевел взгляд на Волкова.
— К люстре… — повторил вслед за ним Петр. — Ира, у тебя стремянка есть?
— В туалете. А что?
Адашев-Гурский поднялся с дивана, вышел из комнаты и, вернувшись со стремянкой в руках, установил ее под люстрой.
— Где-нибудь там, внутри… — Волков стоял посреди гостиной с задранной вверх головой.
— Ну не снаружи же. — Гурский вскарабкался на стремянку и, раздвигая бесчисленные грозди фальшивого хрусталя, стал внимательно все осматривать.
— Ира, у вас щипчики есть какие-нибудь?
— Для ногтей.
— Дайте, пожалуйста.
Ирина сходила в спальню и подала ему щипчики.
— Ну вот. — Александр спустился, подошел к Ирине и протянул раскрытую ладонь. — Вот только теперь, как я понимаю, ситуацию можно с полным правом считать завершенной.
На его ладони, прикрепленные к тонким, как паутинка, проволочкам, мерцали три бриллианта.
— С днем рождения, — улыбнулся Адашев-Гурский и обернулся к Волкову. — Петр Сергеич, поставьте, пожалуйста, стремянку на место. И пойдемте в конце концов водку пить, вместо того чтобы валять дурака. А завтра, с самого утра, Лазарика из больнички забирать надо, у него там сорок баксов в день тикает.
— Что же вы, — Ирина грустно посмотрела на Петра и Гурского, когда те уселись за стол на кухне, — так и уйдете?
— Ну почему же прямо так и уйдем? — Гурский наполнил рюмки. — Вон у нас, стол ломится…
— Подождите-ка, — она встала из-за стола, ушла и, вернувшись, положила перед каждым из них по маленькому прозрачному пластиковому пакетику, в которых лежало по граненому камешку.
— Ну вот еще, — запротестовал Адашев-Гурский. — Глупости все это.
— Да, Ира, лишнее это, — присоединился к нему Волков.
— Нет-нет. Во-первых, я бы без вас их никогда бы не нашла, это раз. А во— вторых… мне так хочется, и все. Я себе и так самый большой оставила, я жадная, вы не думайте. И давайте выпьем. Я уеду, может, никогда больше и не увидимся.
— И это глупости.
— Да, — согласился с Гурским Петр, — ты что, на луну улетаешь?
— А я, кстати, в Иерушалаиме еще ни разу не был, — сказал Александр. — А хотелось бы.
— Ну, — Волков поднял рюмку, — желаю, чтобы все!
Глава 51
Лазарский протянул руку к лежащей на заднем сиденьи джипа дорожной сумке и болезненно поморщился.
— Ладно уж, «торпедоносец», иди давай… — Волков подхватил сумку и закинул себе на плечо.
— Под лопатку зашили? — посочувствовал Гурский.
Лазарик молча кивнул.
Они вошли в зал аэропорта. Михаил заполнил бумаги и положил их вместе с билетом в карман.
— Ребята, спасибо вам…
— Миша, — Волков положил Лазарскому руку на плечо, — не нужно напоминать друзьям о признательности. Мы и так не забудем, что ты нам по гроб должен. Не сомневайся.
— Пошли, — Мишка кивнул в сторону бара. — Накачу по сотке на прощание. Вы выпьете, а я за вас порадуюсь.
— Сам-то не будешь? А что так?
— Трезвость, Петя, — растолковывал, шагая к бару, Гурский, — есть норма жизни в каменных джунглях чистогана. Иначе не выжить.
— Иди ты!
— Ну… Отвечаю.
— И на сколько тебя? — обернулся Петр к Лазарскому.
— На пять лет.
— Я бы на твоем месте повесился.
У стойки Михаил заказал два по сто водки и стакан апельсинового сока. Отхлебнул сок и поморщился.
— Не лезет чистый… Они чокнулись и выпили.
— Ладно, — Петр поставил свой стакан на стойку. — Чего хмурый-то?
— Да ну, — Мишка отхлебнул сок. — Все как-то… Приятель вот погиб, оказывается. Подорвался.
— Кто такой?
— Да вы не знаете. Он из другой компании.
— Сапер, что ли?
— Ага… сапер. Все вы здесь, я погляжу, по минному полю ходите.
— А мне нравится. — Волков достал сигарету.
— А я и не замечаю… — Гурский положил в рот соленый орешек.
— Я звоню сегодня попрощаться, а мне говорят — похоронили уже. И ведь неделю назад всего-то заходил ко мне. Я позвонил, когда в больничку лег, он и заехал на другой день. С самого утра. Всю ночь квасил где-то. И тоже на жизнь жаловался: отца похоронил, с сестрой заморочки. Сестра у него… Я ее не видел никогда, но он рассказывал. Умная сильно. С детства еще, вечно башку ему задурит, подначит на поганку, а сама в сторонку — и чистенькая. А ему по жопе. Ну и тут вроде… Я не вникал, но он особо и не рассказывал. Отец у них, короче, старый уже был, но все крутил чего-то, а она до отцовых денег сама не своя, все добраться хотела и его подбивала. Отец, мол, старый, нам с тобой нужнее. А его сами прокормим. Ну вот и что-то там… Я не понял, но Витька переживал очень.
— Кто? — переспросил Волков.
— Да Витька Гольдберг. Вы не знаете. Ну что, давайте прощаться?
Глава 52
— А вот любопытно, — Гурский достал сигарету, закурил и, сделав глубокую затяжку, впервые за весь путь от аэропорта нарушил висящее в салоне автомобиля молчание, когда джип остановился на светофоре возле «Техноложки», — ты камни проверил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69