Широко распахнутыми глазами Филипп смотрел на свою племянницу.
— С кем вы сейчас разговаривали, Ди-ди?
— Нет, нет… — Закрыв глаза, Даша помотала головой. — Этого не может быть. Просто кто-то где-то ошибся. Палыч!
Невозмутимый подполковник принял из рук окаменевшего Филиппа чашку.
— Только не вздумай начать просить о помощи. Единственный вопрос, на который теперь я тебе отвечу, это — «который час».
Даша медленно покачала головой.
— Не о помощи сейчас речь. Когда ты принес информацию о первом браке, еще тогда меня что-то смутило… Но я не придала этому значения.
Полетаев демонстративно посмотрел на часы.
— Сейчас половина первого…
— Что именно вас смутило? — переспросил Филипп.
— Подождите, Фи-фи, мне нужно сосредоточиться. — Даша сжала виски и зажмурила глаза. — Николай Андреевич женился на медсестре, которая его выходила… Та родила ребенка, но сама умерла… Все правильно. Умерла.
И тут Даша выпрямилась. Губы ее стали белее салфеток на столе.
— Господи, как же я сразу не догадалась! Она же в самом деле умерла!
У Полетаева ложечка замерла на полпути ко рту. Бедный Филипп едва не выронил кофейник.
— Простите?
— Она, — Даша сделала паузу и по слогам повторила: — У-мер-ла.
— Вы уже пятый или шестой раз произносите это слово, раздраженно бросил подполковник. — И хотя меня это совсем не касается, я все же спрошу: о ком вы говорите?
— Разумеется, о первой жене Николая Андреевича, как ее… Екатерина, кажется…
— Елизавета. Да, я помню. И что?
— Как — что! — вскричала молодая женщина, но тут же снизила голос до шепота: — Фи-фи, вы помните, что было написано в том документе, который показывал мне ваш адвокат?
— В каком документе? Простите, но я не понимаю…
— Да о браке Николая Вельбаха и моей бабушки! Филипп растерянно пожал плечами.
— Бумага как бумага. Что в ней было особенного?
— Ничего. — Даша забарабанила пальцами по столу. — Ничего, кроме того, что в ней черным по белому написано: Николай Вельбах вступал в брак с моей бабушкой будучи разведенным!
— Ну и что?
— Раз-ве-ден-ным! — Даша потрясла рукой в воздухе. — Хотя на самом деле он должен был быть вдовцом.
Теперь уже и месье Кервель стал несколько другого оттенка.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что был еще один брак! Брак, о котором мы ничего не знаем.
Послышался смех. Сдерживаемый и оттого еще более обидный.
Даша резко развернулась:
— Что смешного я сказала?
— Что смешного? Да все смешно. — Полетаев отодвинул тарелочку. Жалобно звякнула ложка. — Раз у нас закончилась одна партия наследников, так почему бы нам не придумать новых? Еще один брак, еще человек пять-шесть подозреваемых. Прочь тоска-печаль! Конечно, обыкновенному киллеру понадобится не меньше месяца, чтобы справиться со всеми, но вам, Дарья Николаевна, уверен, хватит и пары дней.
— Что ты несешь! — Дашу даже затрясло от возмущения. — Думаешь, я специально все выдумываю? — Она вскочила со стула, нашла свою сумку и, покопавшись в многочисленных кармашках, извлекла небольшую пожелтевшую бумагу. — Вот!
— Что это? — Полетаев взял бумагу.
— Копия свидетельства о браке. Читай, — она ткнула в одну из строчек.
Подполковник хмыкнул.
— Действительно, разведен. И что?
— Только то, что я уже сказала: был еще один брак.
— Елизавета Пилау умерла в восемнадцатом, а на твоей бабуле он женился в сороковом…
— Двадцать два года! — Ореховые глаза сверкали, отражая торжество справедливости и свет хрустальных бра. — Двадцать два года, в течение которых он мог жениться, завести детей, развестись и, что самое смешное, не единожды.
— М-да. Смешнее некуда. — Полетаев потер лоб. — На колу висит мочало. Я одного не пойму, ты-то чего так радуешься? В этом случае твои шансы дожить до старости минимальны. Если преступником является Алексей Скуратов, и он вдруг узнает, что ты вытаскиваешь все новых наследников, словно кроликов из шляпы, он для начала убьет тебя, а уж потом их. Можешь не сомневаться. Ты мешаешь ему.
— Но что же мне теперь делать?
— Понятия не имею.
— Необходимо все разузнать про этот брак!
— Я пас. — Подполковник поднял руки. — Больше тебе не удастся меня втравить в…
А Дашу уже лихорадило.
— Господи, это что же получается? Новыми претендентами на наследство могут теперь оказаться и сын Николая Андреевича, и внук или даже правнук.
— И не говорите. — Полетаев со вздохом отодвинул так и нетронутую тарелку с пирожным, — Каждый день несет нам новые сюрпризы.
— Тебя это не трогает?
— Не очень.
— И тебе не жаль моего отца? — рассердилась молодая женщина. — Каждую секунду его могут убить или посадить…
— Хм. — Глаза Полетаева стали чуть насмешливее.
— Хватит ухмыляться, надо спешить! Быстрее, быстрее, пока не поздно…
Подполковник поднес палец к губам.
— Что? Тебе пришла в голову какая-то идея?
— Ну, в общем — да. Мне кажется, не надо спешить, не надо никого искать…
— Не надо?
— Думаю, что нет.
— Но почему?
— Потому что если в ближайшее время баронесса Вельбах скончается, а твой отец, теряясь от смущения, примет из рук ее адвокатов ключи от замка, — он помолчал, — тогда мне придется арестовать всю вашу баронскую семью. И все. И никаких подпольных наследников. Я уже говорил, дела о наследстве хороши тем, что преступник приходит сам.
У Даши потемнело в глазах. Уже неоднократно Полетаев заявлял, что она или ее отец убийца. И это после всего того, что они пережили, после того как он сто раз убеждался в ее честности.
Сорвав салфетку с колен, Даша швырнула ее на стол. Крошки пирожного полетели в перепуганного Филиппа.
— Какой же ты… — Подходящие слова не приходили на ум. — Что б тебя…
Поняв, что волнение не позволит ей достойно ответить противнику, она вышла в коридор, трясущимися руками надела плащ и покинула номер, громко хлопнув дверью.
Глава 24
1
Выйдя на шумную холодную Моховую, Даша быстрым шагом пошла к Лубянской площади. Упершись взглядом в пустой пятачок, некогда безраздельно принадлежавший Феликсу Эдмундовичу, она вдруг расплакалась. Ей отчего-то стало обидно не только за себя. но и за Дзержинского. Мало того что в былые времена возложить цветы к памятнику можно было только полностью пере крыв движение — через четыре или пять рядов кругового движения ни одного пешеходного перехода — так нет, еще и с этого непроходного места сдернули краном! Будто неистовый поляк и в самом деле был повинен в трусливой подлости русских, татар, грузин и остальных представителей коренных и не очень национальностей, день и ночь строчивших друг на друга доносы, подрагивая от страха и удовольствия. «Его жизнь — печальнейшая из поэм», — написал когда-то о железном Феликсе Троцкий, даже не предполагая, насколько печальнее окажется эта жизнь уже после смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136