«Занесло же меня именно в этот госпиталь… Но Зоя сама хотела… А если бы не сюда, и я никогда бы не увидела Савельева? Нет, нет. Не хочу так!»
Жизнь в госпитале текла своим чередом. Больших наступлений на фронте не было. Привозили понемногу раненых, а чаще – с воспалением легких и ревматизмом. Инфекционное отделение, где лежали тифозные и дизентерийные больные, было полно, но Кате редко приходилось там бывать. Иногда случались маленькие приятные события. Если у шеф-повара было особенно хорошее настроение, все больные получали по пирожку с вареньем. Или пожилому солдату с осколочной раной живота вдруг передавали из дома письмо. Катя читала о многочисленных деревенских поклонах и приветах, присланных неграмотной крестьянкой через церковного служку, и вся палата радовалась, будто каждый получил долгожданную весточку.
Бывали и неприятные инциденты.
За два дня до рождества проверку состояния госпиталя должен был проводить главный военно-медицинский инспектор. Как водится, все подчистили, отмыли, и главврач ходил по палатам, присматриваясь, на какой непорядок мог бы упасть придирчивый взгляд его превосходительства.
Катя не видела, когда вступил в госпиталь инспектор. В это время она помогала старшему фельдшеру вскрывать фурункулы у одного измученного болезнью и наверное, поэтому слишком вспыльчивого офицера. Уже в конце процедуры он, дернувшись, опрокинул на фартук сестры милосердия пузырек йода. Катя закончила перевязку и направилась сменить фартук. Навстречу ей шел сухощавый рыжебородый генерал, окруженный подобострастно глядящими врачами.
– Что это такое?! – визгливо закричал он. – Что за неряха? Безобразие, позор! Развели грязь, противно войти!
Чувствуя, что оправдываться бесполезно, Катя смотрела на красные отвороты генеральского пальто. Из-за навернувшихся слез они расплывались кровавыми пятнами.
«Сгинь!» – махнул ей рукой главврач. Катя побежала к дверям, а инспектор, оглянувшись по сторонам, спросил злорадным дискантом:
– Где икона?
– Батюшка приносит алтарь во время служб, ваше превосходительство.
– Чтобы сейчас же, немедленно в каждой палате была икона с лампадой!
Последнее, что Катя услышала, был раболепствующий хор:
– Хорошо, ваше превосходительство… извините… не учли… все сделаем…
Странно, но неприятностей не последовало, а вручение наград медперсоналу было…
На рождество погода стояла чудесная – холодная, но ясная. Госпиталь, украшенный елями, принял праздничный вид. Но радости особенной на лицах не было. Все говорили, будто сдан Порт-Артур и Стесселем, вроде бы свихнувшимся, подписана капитуляция. Но точно никто ничего не знал. Катя спрашивала вновь поступивших раненых, как там на фронте. И они рассказывали, что японцы так отгородили себя волчьими ямами, окопами и проволочными заграждениями, что вышибать их с занятых позиций почти невозможно, если не делать дальних обходных маневров, а народу мало, пополнения нет, солдаты на последние гроши ватные китайские халаты покупают, чтобы не померзнуть совсем, или так отбирают их в деревушках.
Размолвка с подругой тоже не улучшала настроение. Зоя старалась не оставаться с Катей наедине и, если та была дома, уходила в город, к какой-нибудь из других сестер, к Савельеву. Возвращаясь поздно вечером или ночью, она, не зажигая лампы, укладывалась спать.
Когда главврач после обедни, прослушанной в нарядном соборе, собрал врачей и сестер в столовой для поздравления, Катя как раз обдумывала, как бы ей помириться с Зоей, хотя, собственно, ссоры не было. Сказать ей: «Да не нужен мне твой Савельев»? Ехидный голосок внутри тут же прошептал: «Ой ли?»
Шпага, притороченная к мундиру главврача, подчеркивала торжественность минуты.
– Мне выпала высокая честь поздравить вас с праздником рождества Христова и вручить заслуженные награды персоналу госпиталя. Ваш исключительный труд по спасению людей от гибели и возвращению их в строй нашей победоносной армии по достоинству оценен командованием от лица государя императора. Сердечное спасибо, и да поможет вам бог служить так же далее отчизне, обожаемому монарху и споспешествовать скорейшей победе наших войск. А сейчас поздравляю с наградами…
По очереди подходили к нему почти все врачи, покрасневшие от гордости, удовлетворения, и громко произносили:
– Рад служить государю императору и отечеству!
Вдруг прозвучало:
– Екатерина Лесницкая. Награждается орденом святого Станислава третьей степени.
Катя с недоумением посмотрела на главврача и перевела взгляд на Савельева. Он, понимающе усмехнувшись, кивнул ей, чтобы шла. За ней вызвали Зою. На этом торжество было закончено.
– Сергей Матвеевич, а мне-то за что? А вам почему не дали? – улучив минутку, закидала его вопросами Катя.
– Политик из тебя, девочка, никудышный. А все ведь так просто! Главврач подает прошение о награждении всех работников, расписывая трудности и тяготы службы медицинской. Но что отсюда следует? А то, что он сам заслуживает самой-самой высокой награды, как руководитель. Он каждую ночь во сне видит орден святого Владимира с мечами. И получит…
– А вы?
– Куда мне до наград! Я как бревно в глазу главврача. Старший ординатор сегодня только предупредил, чтобы я собирался понемногу. Обменивают меня на одного врача полевого госпиталя, чьего-то протеже, ссылаясь, что у того обострение подагры и ему трудно все время передвигаться с госпиталем. Так что радуйся своей награде. – Но, приглядевшись к ней, добавил: – Ты чего побледнела, Катюша? Что-то как врачу мне твой вид не нравится. Ты не больна? Докатишься Катенька. Пойдем в кабинет, я тебя посмотрю.
Тут же Катя почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
– Слушай, малышка, ты не влюбилась, случайно? – Он повернул ее к свету и заглянул в глаза. Его внимательный серо-зеленый взгляд встретился с синим Катиным. – Неужели в меня?
Катя, резко повернувшись, пошла по коридору. Савельев постоял несколько секунд, потом кинулся за ней, остановил за руку, встряхнул за плечи;
– Ну нельзя же так! – И, чуть задумавшись, словно прикидывая что-то, добавил: – Если хочешь, приходи сегодня вечером ко мне. Попозже.
Катя ненавидяще сузила глаза:
– Ты смеешься, Сереженька. – Первый раз у нее выговорилось ласковое его имя, но с негодованием в интонации. – Ты смеешься! Как у тебя все просто!
У Кати на языке вертелся пошлейший вопрос: «А когда прийти? До Зои или после?» – но хорошо, что вовремя сдержалась: сама себе никогда бы его не простила.
Катя, чтобы не видеть Зою, до глубокой ночи пробыла в госпитале, бесцельно слоняясь из палаты в ординаторскую и обратно. Очень тяжелых больных не было. Те, кто чувствовал себя похуже, спали. Выздоравливающие раздобыли через палатных служителей китайской водки и были взвинчены – то пели, то матерились на чем свет стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Жизнь в госпитале текла своим чередом. Больших наступлений на фронте не было. Привозили понемногу раненых, а чаще – с воспалением легких и ревматизмом. Инфекционное отделение, где лежали тифозные и дизентерийные больные, было полно, но Кате редко приходилось там бывать. Иногда случались маленькие приятные события. Если у шеф-повара было особенно хорошее настроение, все больные получали по пирожку с вареньем. Или пожилому солдату с осколочной раной живота вдруг передавали из дома письмо. Катя читала о многочисленных деревенских поклонах и приветах, присланных неграмотной крестьянкой через церковного служку, и вся палата радовалась, будто каждый получил долгожданную весточку.
Бывали и неприятные инциденты.
За два дня до рождества проверку состояния госпиталя должен был проводить главный военно-медицинский инспектор. Как водится, все подчистили, отмыли, и главврач ходил по палатам, присматриваясь, на какой непорядок мог бы упасть придирчивый взгляд его превосходительства.
Катя не видела, когда вступил в госпиталь инспектор. В это время она помогала старшему фельдшеру вскрывать фурункулы у одного измученного болезнью и наверное, поэтому слишком вспыльчивого офицера. Уже в конце процедуры он, дернувшись, опрокинул на фартук сестры милосердия пузырек йода. Катя закончила перевязку и направилась сменить фартук. Навстречу ей шел сухощавый рыжебородый генерал, окруженный подобострастно глядящими врачами.
– Что это такое?! – визгливо закричал он. – Что за неряха? Безобразие, позор! Развели грязь, противно войти!
Чувствуя, что оправдываться бесполезно, Катя смотрела на красные отвороты генеральского пальто. Из-за навернувшихся слез они расплывались кровавыми пятнами.
«Сгинь!» – махнул ей рукой главврач. Катя побежала к дверям, а инспектор, оглянувшись по сторонам, спросил злорадным дискантом:
– Где икона?
– Батюшка приносит алтарь во время служб, ваше превосходительство.
– Чтобы сейчас же, немедленно в каждой палате была икона с лампадой!
Последнее, что Катя услышала, был раболепствующий хор:
– Хорошо, ваше превосходительство… извините… не учли… все сделаем…
Странно, но неприятностей не последовало, а вручение наград медперсоналу было…
На рождество погода стояла чудесная – холодная, но ясная. Госпиталь, украшенный елями, принял праздничный вид. Но радости особенной на лицах не было. Все говорили, будто сдан Порт-Артур и Стесселем, вроде бы свихнувшимся, подписана капитуляция. Но точно никто ничего не знал. Катя спрашивала вновь поступивших раненых, как там на фронте. И они рассказывали, что японцы так отгородили себя волчьими ямами, окопами и проволочными заграждениями, что вышибать их с занятых позиций почти невозможно, если не делать дальних обходных маневров, а народу мало, пополнения нет, солдаты на последние гроши ватные китайские халаты покупают, чтобы не померзнуть совсем, или так отбирают их в деревушках.
Размолвка с подругой тоже не улучшала настроение. Зоя старалась не оставаться с Катей наедине и, если та была дома, уходила в город, к какой-нибудь из других сестер, к Савельеву. Возвращаясь поздно вечером или ночью, она, не зажигая лампы, укладывалась спать.
Когда главврач после обедни, прослушанной в нарядном соборе, собрал врачей и сестер в столовой для поздравления, Катя как раз обдумывала, как бы ей помириться с Зоей, хотя, собственно, ссоры не было. Сказать ей: «Да не нужен мне твой Савельев»? Ехидный голосок внутри тут же прошептал: «Ой ли?»
Шпага, притороченная к мундиру главврача, подчеркивала торжественность минуты.
– Мне выпала высокая честь поздравить вас с праздником рождества Христова и вручить заслуженные награды персоналу госпиталя. Ваш исключительный труд по спасению людей от гибели и возвращению их в строй нашей победоносной армии по достоинству оценен командованием от лица государя императора. Сердечное спасибо, и да поможет вам бог служить так же далее отчизне, обожаемому монарху и споспешествовать скорейшей победе наших войск. А сейчас поздравляю с наградами…
По очереди подходили к нему почти все врачи, покрасневшие от гордости, удовлетворения, и громко произносили:
– Рад служить государю императору и отечеству!
Вдруг прозвучало:
– Екатерина Лесницкая. Награждается орденом святого Станислава третьей степени.
Катя с недоумением посмотрела на главврача и перевела взгляд на Савельева. Он, понимающе усмехнувшись, кивнул ей, чтобы шла. За ней вызвали Зою. На этом торжество было закончено.
– Сергей Матвеевич, а мне-то за что? А вам почему не дали? – улучив минутку, закидала его вопросами Катя.
– Политик из тебя, девочка, никудышный. А все ведь так просто! Главврач подает прошение о награждении всех работников, расписывая трудности и тяготы службы медицинской. Но что отсюда следует? А то, что он сам заслуживает самой-самой высокой награды, как руководитель. Он каждую ночь во сне видит орден святого Владимира с мечами. И получит…
– А вы?
– Куда мне до наград! Я как бревно в глазу главврача. Старший ординатор сегодня только предупредил, чтобы я собирался понемногу. Обменивают меня на одного врача полевого госпиталя, чьего-то протеже, ссылаясь, что у того обострение подагры и ему трудно все время передвигаться с госпиталем. Так что радуйся своей награде. – Но, приглядевшись к ней, добавил: – Ты чего побледнела, Катюша? Что-то как врачу мне твой вид не нравится. Ты не больна? Докатишься Катенька. Пойдем в кабинет, я тебя посмотрю.
Тут же Катя почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
– Слушай, малышка, ты не влюбилась, случайно? – Он повернул ее к свету и заглянул в глаза. Его внимательный серо-зеленый взгляд встретился с синим Катиным. – Неужели в меня?
Катя, резко повернувшись, пошла по коридору. Савельев постоял несколько секунд, потом кинулся за ней, остановил за руку, встряхнул за плечи;
– Ну нельзя же так! – И, чуть задумавшись, словно прикидывая что-то, добавил: – Если хочешь, приходи сегодня вечером ко мне. Попозже.
Катя ненавидяще сузила глаза:
– Ты смеешься, Сереженька. – Первый раз у нее выговорилось ласковое его имя, но с негодованием в интонации. – Ты смеешься! Как у тебя все просто!
У Кати на языке вертелся пошлейший вопрос: «А когда прийти? До Зои или после?» – но хорошо, что вовремя сдержалась: сама себе никогда бы его не простила.
Катя, чтобы не видеть Зою, до глубокой ночи пробыла в госпитале, бесцельно слоняясь из палаты в ординаторскую и обратно. Очень тяжелых больных не было. Те, кто чувствовал себя похуже, спали. Выздоравливающие раздобыли через палатных служителей китайской водки и были взвинчены – то пели, то матерились на чем свет стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94