И вот, поочередно, пять или шесть очаровательных попок были сперва обласканы и затем биты розгами. То, что у мальчиков зовется "писька", служило нам игрушкой. Мы гладили и сжимали игрушки в руках, целовали эти маленькие приспособления, предназначение и цена которых была нам пока неведома. Мальчики, в свою очередь, целовали наши попки. Зато место, служащее у нас центром наслаждения, почему-то не вызывало никакого интереса. Откуда такое пренебрежение? Я не знаю, но таковы уж были наши забавы, нами руководили лишь природные инстинкты.
Так провела я два года, предаваясь невинному разврату, после чего матушка поместила меня в монастырь. В ту пору мне исполнилось одиннадцать лет. Первой заботой настоятельницы стало подготовить новенькую к первой исповеди, не вызывавшей, кстати, у меня никакого страха, поскольку я не страдала угрызениями совести. Со мной беседовал старый капуцин, духовный наставник матушки, и я рассказала ему обо всех провинностях и грешках, обычных для девочки моих лет. Когда я призналась в своих отступлениях от нравственности, он сказал: "Если вы и впредь будете следовать тем принципам добродетели, которые внушила вам ваша мать, вы придете к святости. Прежде всего, остерегайтесь прислушиваться к голосу демона плоти; я являюсь духовником вашей матушки, и она поделилась со мной опасениями в связи с вашими нечистыми наклонностями, являющими собой самый гнусный из всех пороков. Я был бы очень рад, если бы она ошиблась в своих выводах, к которым пришла четыре года назад во время вашего странного недомогания. Но без ее заботы, дитя мое, вы бы погубили и ваше тело, и вашу душу. Конечно, теперь я не сомневаюсь, что те прикосновения к своему телу, о которых она мне поведала, были непроизвольны, и я убежден, что она преувеличивала опасность, вам угрожавшую".
Встревоженная услышанным от исповедника, я просила его сказать мне, что же я сделала такого, что могло создать у моей матери такое дурное представление обо мне. Он без труда, но в самых осторожных выражениях объяснил, что тогда произошло, и рассказал о предосторожностях, принятых матушкой ради исправления дурной привычки с тем, чтобы привычка эта никак не отразилась на моем будущем.
Эти рассуждения напомнили мне о забавах на чердаке, о которых я только что рассказывала. Краска залила мое лицо, я опустила глаза как человек, которому есть чего стыдиться. Я была озадачена и, думаю, именно тогда в первый раз осознала преступность наших развлечений. Святой отец спросил меня о причине моего молчания и моей грусти. Я рассказала ему обо всем. Каких только подробностей он не требовал от меня! Моя неискушенность в терминах, простодушие, с каким я описывала наши действия, и наивность в оценке такого рода развлечений убедили его в моей невинности. Сдержанность, с которой он осудил эти игры, редко встречается у служителей церкви. Но из слов его было ясно, что он смущен размерами моего темперамента. Пост, молитва, медитация, власяница — вот оружие, которое он указал мне для борьбы с моими страстями.
— Никогда, ни рукой, ни взглядом, не касайтесь той гнусной части своего тела, посредством которой вы мочитесь. Ведь это не что иное, как то самое яблоко, которое соблазнило Адама и привела к осуждению всего рода человеческого за первородный грех, это вместилище дьявола, его престол. Опасайтесь быть застигнутой врасплох этим врагом Бога и людей. Природа скоро прикроет эту часть тела отвратительной растительностью, наподобие той, что покрывает тела диких зверей, желая показать таким образом, что ее удел — стыд, темнота и забвение. А еще более вы должны остерегаться того куска плоти у мальчиков, которым вы забавлялись тогда, на чердаке: это змея, дочь моя, и она ввела во искушение нашу общую прародительницу Еву. Да не осквернит вас никогда взгляд или прикосновение к этому мерзкому зверю: иначе он рано или поздно непременно ужалит вас и проглотит.
— Как, возможно ли, святой отец, — в великом волнении вновь заговорила я, — чтобы это была змея и неужели она так опасна, как вы говорите? Ах, она показалась мне такой нежной! она не укусила ни одну из моих подруг. Уверяю вас, что у нее был только маленький ротик и вовсе не было зубов, я хорошо видела...
— Постойте, дитя мое, — остановил меня исповедник, — и послушайте, что я вам скажу. Те змеи, которых вы столь безрассудно касались руками, были еще слишком молодыми и не столь опасными, зато потом они вытянутся, вырастут и бросятся на вас: вот тогда-то вы должны будете остерегаться действия яда, который они с яростью выбрасывают и который отравит ваше тело и душу.
Речи святого отца привели меня в полное замешательство. Я ушла в свою комнату. То, что я услышала, слишком поразило мое воображение, но то, что узнала я о милой змейке, потрясло меня сильнее, нежели предостережения и угрозы, сделанные на ее счет. Однако, добросовестно выполняя все то, что я обещала святому отцу, сдерживая cвой темперамент, я стала примером добродетельного поведения.
Если бы вы знали, дорогой граф, сколько сражений с собой мне пришлось выдержать, прежде чем достигла я двадцати пяти лет и матушка забрала меня из этого проклятого монастыря! Еще лет шестнадцати я впала в состояние полной отрешенности, что явилось следствием усиленных медитаций; благодаря им я поняла, что моей натуре свойственны две большие страсти, которые я не способна примирить между собой. С одной стороны, я всей душой любила Бога и искренне жаждала служить ему так, как меня учили. С другой же стороны, я не могла справиться с таинственными и необъяснимыми желаниями. Милая змейка, вопреки моей воле, постоянно стояла у меня перед глазами независимо от того, спала я или бодрствовала. Иногда, волнуясь, я тянулась к ней рукой, ласкала ее, восхищаясь ее гордым независимым видом, ее твердостью, назначение которой я пока не понимала; сердце мое бешено колотилось. Я приходила в экстаз от этого видения, я дрожала от напряжения, я не помнила себя, рука моя сама находила то яблоко, о котором говорил священник, а палец превращался в змею. В возбуждении от приближающегося наслаждения я теряла способность размышлять, ворота ада приоткрывались передо мной, и я не имела сил удержаться: напрасны были угрызения совести! Я была на вершине сладострастия.
Как мучилась я потом! Пост, власяница, медитация — я искала спасение в них. Я обливалась слезами. И хотя эти средства и достигали цели и на самом деле помогали справиться с разрушительной страстью, но они не могли не отразиться на моем здоровье. Это привело к тому, что я впала в состояние полной апатии, которое непременно свело бы меня в могилу, если бы матушка не забрала меня из монастыря. Пусть невежественные или лживые теологи ответят, кто, на их взгляд, наделил меня одновременно двумя противоречивыми страстями — любовью к Богу и любовью к плотским наслаждениям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Так провела я два года, предаваясь невинному разврату, после чего матушка поместила меня в монастырь. В ту пору мне исполнилось одиннадцать лет. Первой заботой настоятельницы стало подготовить новенькую к первой исповеди, не вызывавшей, кстати, у меня никакого страха, поскольку я не страдала угрызениями совести. Со мной беседовал старый капуцин, духовный наставник матушки, и я рассказала ему обо всех провинностях и грешках, обычных для девочки моих лет. Когда я призналась в своих отступлениях от нравственности, он сказал: "Если вы и впредь будете следовать тем принципам добродетели, которые внушила вам ваша мать, вы придете к святости. Прежде всего, остерегайтесь прислушиваться к голосу демона плоти; я являюсь духовником вашей матушки, и она поделилась со мной опасениями в связи с вашими нечистыми наклонностями, являющими собой самый гнусный из всех пороков. Я был бы очень рад, если бы она ошиблась в своих выводах, к которым пришла четыре года назад во время вашего странного недомогания. Но без ее заботы, дитя мое, вы бы погубили и ваше тело, и вашу душу. Конечно, теперь я не сомневаюсь, что те прикосновения к своему телу, о которых она мне поведала, были непроизвольны, и я убежден, что она преувеличивала опасность, вам угрожавшую".
Встревоженная услышанным от исповедника, я просила его сказать мне, что же я сделала такого, что могло создать у моей матери такое дурное представление обо мне. Он без труда, но в самых осторожных выражениях объяснил, что тогда произошло, и рассказал о предосторожностях, принятых матушкой ради исправления дурной привычки с тем, чтобы привычка эта никак не отразилась на моем будущем.
Эти рассуждения напомнили мне о забавах на чердаке, о которых я только что рассказывала. Краска залила мое лицо, я опустила глаза как человек, которому есть чего стыдиться. Я была озадачена и, думаю, именно тогда в первый раз осознала преступность наших развлечений. Святой отец спросил меня о причине моего молчания и моей грусти. Я рассказала ему обо всем. Каких только подробностей он не требовал от меня! Моя неискушенность в терминах, простодушие, с каким я описывала наши действия, и наивность в оценке такого рода развлечений убедили его в моей невинности. Сдержанность, с которой он осудил эти игры, редко встречается у служителей церкви. Но из слов его было ясно, что он смущен размерами моего темперамента. Пост, молитва, медитация, власяница — вот оружие, которое он указал мне для борьбы с моими страстями.
— Никогда, ни рукой, ни взглядом, не касайтесь той гнусной части своего тела, посредством которой вы мочитесь. Ведь это не что иное, как то самое яблоко, которое соблазнило Адама и привела к осуждению всего рода человеческого за первородный грех, это вместилище дьявола, его престол. Опасайтесь быть застигнутой врасплох этим врагом Бога и людей. Природа скоро прикроет эту часть тела отвратительной растительностью, наподобие той, что покрывает тела диких зверей, желая показать таким образом, что ее удел — стыд, темнота и забвение. А еще более вы должны остерегаться того куска плоти у мальчиков, которым вы забавлялись тогда, на чердаке: это змея, дочь моя, и она ввела во искушение нашу общую прародительницу Еву. Да не осквернит вас никогда взгляд или прикосновение к этому мерзкому зверю: иначе он рано или поздно непременно ужалит вас и проглотит.
— Как, возможно ли, святой отец, — в великом волнении вновь заговорила я, — чтобы это была змея и неужели она так опасна, как вы говорите? Ах, она показалась мне такой нежной! она не укусила ни одну из моих подруг. Уверяю вас, что у нее был только маленький ротик и вовсе не было зубов, я хорошо видела...
— Постойте, дитя мое, — остановил меня исповедник, — и послушайте, что я вам скажу. Те змеи, которых вы столь безрассудно касались руками, были еще слишком молодыми и не столь опасными, зато потом они вытянутся, вырастут и бросятся на вас: вот тогда-то вы должны будете остерегаться действия яда, который они с яростью выбрасывают и который отравит ваше тело и душу.
Речи святого отца привели меня в полное замешательство. Я ушла в свою комнату. То, что я услышала, слишком поразило мое воображение, но то, что узнала я о милой змейке, потрясло меня сильнее, нежели предостережения и угрозы, сделанные на ее счет. Однако, добросовестно выполняя все то, что я обещала святому отцу, сдерживая cвой темперамент, я стала примером добродетельного поведения.
Если бы вы знали, дорогой граф, сколько сражений с собой мне пришлось выдержать, прежде чем достигла я двадцати пяти лет и матушка забрала меня из этого проклятого монастыря! Еще лет шестнадцати я впала в состояние полной отрешенности, что явилось следствием усиленных медитаций; благодаря им я поняла, что моей натуре свойственны две большие страсти, которые я не способна примирить между собой. С одной стороны, я всей душой любила Бога и искренне жаждала служить ему так, как меня учили. С другой же стороны, я не могла справиться с таинственными и необъяснимыми желаниями. Милая змейка, вопреки моей воле, постоянно стояла у меня перед глазами независимо от того, спала я или бодрствовала. Иногда, волнуясь, я тянулась к ней рукой, ласкала ее, восхищаясь ее гордым независимым видом, ее твердостью, назначение которой я пока не понимала; сердце мое бешено колотилось. Я приходила в экстаз от этого видения, я дрожала от напряжения, я не помнила себя, рука моя сама находила то яблоко, о котором говорил священник, а палец превращался в змею. В возбуждении от приближающегося наслаждения я теряла способность размышлять, ворота ада приоткрывались передо мной, и я не имела сил удержаться: напрасны были угрызения совести! Я была на вершине сладострастия.
Как мучилась я потом! Пост, власяница, медитация — я искала спасение в них. Я обливалась слезами. И хотя эти средства и достигали цели и на самом деле помогали справиться с разрушительной страстью, но они не могли не отразиться на моем здоровье. Это привело к тому, что я впала в состояние полной апатии, которое непременно свело бы меня в могилу, если бы матушка не забрала меня из монастыря. Пусть невежественные или лживые теологи ответят, кто, на их взгляд, наделил меня одновременно двумя противоречивыми страстями — любовью к Богу и любовью к плотским наслаждениям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58