ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В самом деле, могущественная идеология французского Просвещения к середине XVIII века полностью подчинила себе почти все литературные жанры, исключая, пожалуй, лишь жанр церковной проповеди. "Главнейшие писатели XVIII века (которые, кстати сказать, в сотрудничестве с компанией треть сортных литераторов наводнили мировой книжный рынок продукцией, во многом напоминающей роман "Тереза-философ". — А.В.) старались казаться скорее мыслителями, а не собственно художниками" . Однако же беда была именно в том, что ни Вольтер, ни Дидро, ни Ж.-Ж.Руссо, ни Мармонтель, ни Шамфор, ни сотни иных, менее талантливых или плодовитых писателей Века Просвещения, мыслителями в высоком смысле этого слова не были. Вот почему догматическое влияние просветительской философии привело к тому, что французская литература XVIII века, по меткому выражению Э.Фагэ, оказалась "исключительно бесцветной" . Впрочем, несмотря на неоспоримое снижение литературной ценности художественных произведений, идеологическое воздействие последних на читающую публику в XVIII веке становится настолько сильным, что литература, постепенно превратившись в могучее средство социально-политического воздействия, подчинила себе умы человечества: к концу века обществом уже правили идеи, а не коронованные властители.
Прежде чем рассматривать роман "Тереза-философ", следует остановиться на главнейших отличительных признаках Века Просвещения. В противном случае трудно будет справедливо оценить философское содержание этого произведения, которое ни в коем случае нельзя рассматривать как непритязательную скабрезную поделку, рассчитанную на разжигание нездоровых инстинктов потенциального покупателя.
Если встать на точку зрения уже упоминавшегося Э.Фагэ, то Век Просвещения во Франции следует характеризовать прежде всего как век антихристианский, а во-вторых, как антипатриотический, иными словами, космополитический. "В XVIII веке, который, кстати говоря, трудно назвать французским или христианским, охотно, хотя и крайне легкомысленно, рассуждали о важнейших предметах. С начала этого столетия христианская идея неожиданно теряет свою силу, кроме того, тогда же начинается последовательное падение чувства патриотизма. Таковы две основные черты, присущие эпохе с 1700 по 1790 годы. Если первый процесс протекал крайне быстро и, я бы сказал, совершенно непредвиденно, то второй осуществлялся постепенно. Впрочем, он также завершился в достаточно короткие сроки, где-то к 1750 году..." Эти слова известного французского критика стали общим местом в российской полемической литературе, процветавшей до падения старого режима. Доморощенные ревнители чистоты национальной идеи в силу каких-то труднообъяснимых причин неизменно упускали из вида то немаловажное обстоятельство, что сам Э.Фагэ, красноречиво описывая разложение французской духовной культуры в XVIII веке, вину за создавшуюся ситуацию возлагал на правительство христианнейшего короля Людовика XIV.
В самом деле, последовательное проведение в жизнь абсолютистской программы государственного управления повлекло за собой полное подавление политической жизни на всей территории французского королевства, так что наиболее талантливые и просвещенные граждане, которые при иных обстоятельствах трудились бы на благо своего государства, оказались в своеобразной внутренней эмиграции.
В результате отмены Нантского эдикта, гарантировавшего в какой-то мере свободу вероисповедания французским протестантам, к началу XVIII столетия в королевстве Людовика XIV сложилась парадоксальная ситуация: человек, отрицавший существование Бога, считался гораздо менее опасным по сравнению с христианином, критически относившимся к ряду догматов, одобряемых католической церковью. Подобная близорукая политика привела к значительному оттоку интеллектуальных и финансовых сил нации за пределы французского королевства, что не могло не сказаться на жизнеспособности патриотического чувства, поскольку при конфессиональных погромах национальная принадлежность — по крайней мере, если говорить о французах, — во внимание не принималась. Неудивительно, что впоследствии патриотизм перестал выступать в государственной жизни в качестве определяющего фактора благонадежности того или иного лица, так что "с самого начала французская революция отличалась космополитизмом, ее трудно назвать собственно французской. И действительно, тогда идеалом считался скорее абстрактный "человек", но отнюдь не родина. Только при интервенции этот "человек" превращается в "патриота" .
Помимо антихристианства и космополитизма XVIII век надолго запомнился потомкам своей так называемой "научностью". Кстати, определенный "научный дух" был присущ и XVII столетию, но тогда под ним подразумевался, наряду с растущим стремлением к обретению самобытных форм литературы и искусства, прогресс в области метафизических, математических и теологических изысканий, оказавшийся возможным только благодаря бескорыстной любви к чисто интеллектуальным видам знания, примером которой служат гениальные творения Паскаля и Декарта. Расцвет математики мало-помалу способствовал развитию естественных наук, так что к началу XVIII века естествознание, освободившись от опеки перипатетизма, переживало своеобразное возрождение, чему во многом способствовали труды таких выдающихся ученых, как Бернье, Турнефор, Плюмье, Фейе, Фагон, Делансе, Дювернэ и др.
Достижение успеха в эмпирическом естествознании требует от исследователя достаточно строгой специализации, которая, при пренебрежительном отношении к гносеологическим вопросам, как правило, влечет за собой грубые ошибки при решении проблем онтологического порядка. Таким образом, у мыслителей XVIII века сложилось совершенно ложное представление о том, будто бы прогрессивное развитие человеческого общества находится в прямой зависимости от квантитативных методов на него воздействия, заимствованных, кстати говоря, из естественных наук.
Наглядным доказательством сказанному могут послужить следующие заявления, заимствованные нами из романа "Тереза-философ": "Но если подойти чуть ближе — нам тут же станут отчетливо видны детали механизмов, приводящих в движение нашу жизнь. Достаточно разобраться в одном из них, чтобы понять и все остальные..."1. Как известно, еще Галилей говорил, что природа изъясняется на языке математики. К сожалению, в XVIII столетии эти слова понимались не метафорически, а буквально. Только после того, как некоторые математически образованные толмачи языка природы на практике познакомились с занимательным изобретением доктора Гильотена, общественное сознание наконец-то открыло для себя тот непреложный факт, что к обустройству жизни отдельного человека и к государственному строительству негоже приступать, вооружившись лишь линейкой и ватерпасом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58