Ему казалось, что в пламени пожара сгорели его жизнь, детские радости, юношеские мечты, пристань, где собирался доживать свой век.
…Когда на околице Субботова раздались первые выстрелы, возле умирающей хозяйки хутора Ганны Хмельницкой находилась только старуха Мелашка. В соседней комнате лежал Тимоша, избитый подстаростой Чаплинским в Чигирине. Его старшая сестра Степанида неожиданно вбежала к нему в комнату, белая, как стена, с расширенными глазами. Она не могла произнести ни слова, словно онемела от страха. А ей ведь необходимо рассказать брату!
Вдруг она замахала руками, словно поторапливая его:
— Скорей, Тимоша! Там Чаплинский!..
Превозмогая боль, брат поднялся. Вместе с сестрой они побежали к дверям, но в это время в комнату вбежал, заливаясь слезами, семилетний Юрко.
— Мама умерла-а!.. — закричал, глядя с мольбой на брата и сестру.
Степанида прижала малыша к себе. Но кто кого утешал в эту страшную минуту их сиротства, трудно было сказать. Тимоша опрометью бросился к постели матери. Страшен миг расставания с родной матерью, единственной опорой и надеждой! Возле покойницы на коленях стояла Гелена, — казалось, что она молилась, сложив на груди, под подбородком, свои полные белые руки. Впервые она почувствовала за десять лет жизни в этом доме, как дорога ей хозяйка. Лишь мертвая стала ей родной. Вспомнила ее теплые, материнские слова: «Если, Гелена, не почувствуешь радости детства, не познаешь и счастья материнства…»
А во дворе уже раздавались вопли людей. Там не добро делили, а защищали его ценой жизни! Одни напали, другие защищались.
Мелашка вместе с девушками обмывала и одевала покойницу, вздрагивая после каждого выстрела, хотя знала, что на хуторе были дворовые люди и несколько казаков, оставленных Хмельницким перед отъездом в далекий поход. Раздались крики у самого порога дома, прогремел выстрел. Но вот, как посланное судьбой спасение, прозвучал голос Карпа, который согрел им души. Словно Карпо и Назрулла никуда и не уезжали, а занимались хозяйством.
Во дворе разгорелся бой, как во время нападения татар. Отряд Кривоноса выскочил из лесу и ринулся прямо на ток, где уже хозяйничали подручные подстаросты. Завязалась схватка с численно превосходящим врагом. Казакам пришлось отойти к усадьбе. Но там уже хозяйничал сам подстароста Данило Чаплинский.
— А ну, казаки, за мной, — приказал Кривонос, поняв, что происходит на хуторе у Хмельницкого.
Дубовые ворота лежали на земле разбитые, во дворе гайдуки подстаросты гонялись за девушками, дрались с дворовыми людьми. Карпо первым вскочил во двор, начал драться с гайдуками, не ожидая приказов. Богдан поручил ему свое хозяйство, и он должен сам навести порядок.
— Руби, хлопцы! — крикнул он наугад.
Джеджалий со своими несколькими казаками бросился помогать Карпу. А с улицы донесся зычный голос Максима Кривоноса:
— Роман, гони со своими хлопцами на помощь Карпу, а мы с пани Василиной поспешим к детям…
Нападение кривоносовцев было таким неожиданным и стремительным, что Чаплинский приказал своим гайдукам отступить. Но шляхтичу все же хотелось помериться силами с хлопами, и он бросился навстречу Гейчуре. Однако в горячке Чаплинский не заметил, что это был Гейчура. И ничто не спасло бы его от сабли этого отчаянного рубаки, если бы он вовремя не спохватился. Узнав Гейчуру, Чаплинский резко повернул коня и рысью поскакал к воротам. Разъярившийся Гейчура успел только слегка ранить его в плечо. Изгнав с хутора разбойников Чаплинского, Кривонос и его казаки узнали о горе, постигшем семью Богдана. Раненый гайдук рассказал им об «измене» полковника Хмельницкого во Франции.
— Коронный гетман приказал отобрать владение у сотника Хмельницкого. А его семью выгнать с хутора. Самого Хмельницкого приказано поймать и заковать в цепи, — признался раненый гайдук.
— Хлопцы, надо спасать семью Богдана! Сам он, пока жив, не позволит обесчестить себя. Давайте спасать детей!.. — приказал Кривонос.
Наступили сумерки. Вокруг хутора выставили дозорных, готовясь отдать последний долг покойнице, похоронить ее. Казаки при свете факелов делали во дворе гроб. Гейчура с двумя хлопцами съездили в лесную обитель святой Матрены. Они привезли оттуда верхом на коне престарелого священника, едва живого от испуга. Ночью и похоронили хозяйку дома возле ворот усадьбы, под развесистым дубом. Еще мать Богдана посадила это дерево в первую субботу поселения на этой земле. Поэтому и назвали хутор Субботов. Говорили, что Матрена посадила этот дуб в честь рождения сына. Правда, рассказывали старики, что пани Матрена и сама хорошо не помнила, где она родила Богдана — в Переяславе, на возу, перед выездом в эти дикие степи, то ли тут, в Субботове.
— А что, братья, будем делать с живыми, похоронив хозяйку? — спросил Максим после печальных похорон.
— Надо уберечь детей пана Богдана! — робко посоветовал священник.
— Детей надо немедленно увезти из этого проклятого гнезда. Может быть, на Сечь, к запорожцам? — посоветовала Василина Кривонос.
— Разве сейчас пробьешься с ними туда, пани Василина? Это же дети, теперь их только с мечом устережешь! А хватит ли у нас сил?
— Хватит! — крикнул Роман Гейчура. — Я с казаками буду отбиваться, а ты, батько Максим, прорывайся с детьми Богдана…
— Так не годится! — возразил Карпо. — Если Роман с батьком Максимом берутся сдержать гайдуков, я с несколькими своими хлопцами прорвусь с семьей Богдана хоть на край света. До запорожского коша, во всяком случае, пробьемся.
— Я тоже с тобой, Карпо, — отозвался Филон Джеджалии.
Усиленные новыми отрядами, гайдуки подстаросты Чаплинского сосредоточивались на берегу реки Тясьмин для нападения на хутор. На востоке занимался рассвет. И казаки приготовились к бою. Женщины и дети, дрожа от страха, не сдерживали уже плача.
— Дети мои! — торжественно, с дрожью в голосе, произнес монастырский священник, который до сих пор молчал, больше прислушиваясь к нарастающему шуму войны, чем к разговору старшин. — Увезем детей пана Богдана в нашу обитель, построенную в честь его матери Матрены. Десницей божьей защитим ее внуков за высокими стенами в лесу. Есть у нас и кое-какое оружие… А к их отцу советую отправить на всякий случай несколько смельчаков. И да расточатся врази брата нашего во Христе Зиновия-Богдана…
Карпу Полторалиха вместе с несколькими казаками поручили сопровождать детей Хмельницкого и старуху Мелашку. Настоятеля прихода тоже посадили на коня, вооружив его рогатиной…
Не успели кривоносовцы опомниться после отправки детей Хмельницкого в монастырь, как на хутор с трех сторон началось наступление гайдуков Чаплинского. Пешие гайдуки двигались снизу, от реки. Отбиваться от них конным казакам было не с руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
…Когда на околице Субботова раздались первые выстрелы, возле умирающей хозяйки хутора Ганны Хмельницкой находилась только старуха Мелашка. В соседней комнате лежал Тимоша, избитый подстаростой Чаплинским в Чигирине. Его старшая сестра Степанида неожиданно вбежала к нему в комнату, белая, как стена, с расширенными глазами. Она не могла произнести ни слова, словно онемела от страха. А ей ведь необходимо рассказать брату!
Вдруг она замахала руками, словно поторапливая его:
— Скорей, Тимоша! Там Чаплинский!..
Превозмогая боль, брат поднялся. Вместе с сестрой они побежали к дверям, но в это время в комнату вбежал, заливаясь слезами, семилетний Юрко.
— Мама умерла-а!.. — закричал, глядя с мольбой на брата и сестру.
Степанида прижала малыша к себе. Но кто кого утешал в эту страшную минуту их сиротства, трудно было сказать. Тимоша опрометью бросился к постели матери. Страшен миг расставания с родной матерью, единственной опорой и надеждой! Возле покойницы на коленях стояла Гелена, — казалось, что она молилась, сложив на груди, под подбородком, свои полные белые руки. Впервые она почувствовала за десять лет жизни в этом доме, как дорога ей хозяйка. Лишь мертвая стала ей родной. Вспомнила ее теплые, материнские слова: «Если, Гелена, не почувствуешь радости детства, не познаешь и счастья материнства…»
А во дворе уже раздавались вопли людей. Там не добро делили, а защищали его ценой жизни! Одни напали, другие защищались.
Мелашка вместе с девушками обмывала и одевала покойницу, вздрагивая после каждого выстрела, хотя знала, что на хуторе были дворовые люди и несколько казаков, оставленных Хмельницким перед отъездом в далекий поход. Раздались крики у самого порога дома, прогремел выстрел. Но вот, как посланное судьбой спасение, прозвучал голос Карпа, который согрел им души. Словно Карпо и Назрулла никуда и не уезжали, а занимались хозяйством.
Во дворе разгорелся бой, как во время нападения татар. Отряд Кривоноса выскочил из лесу и ринулся прямо на ток, где уже хозяйничали подручные подстаросты. Завязалась схватка с численно превосходящим врагом. Казакам пришлось отойти к усадьбе. Но там уже хозяйничал сам подстароста Данило Чаплинский.
— А ну, казаки, за мной, — приказал Кривонос, поняв, что происходит на хуторе у Хмельницкого.
Дубовые ворота лежали на земле разбитые, во дворе гайдуки подстаросты гонялись за девушками, дрались с дворовыми людьми. Карпо первым вскочил во двор, начал драться с гайдуками, не ожидая приказов. Богдан поручил ему свое хозяйство, и он должен сам навести порядок.
— Руби, хлопцы! — крикнул он наугад.
Джеджалий со своими несколькими казаками бросился помогать Карпу. А с улицы донесся зычный голос Максима Кривоноса:
— Роман, гони со своими хлопцами на помощь Карпу, а мы с пани Василиной поспешим к детям…
Нападение кривоносовцев было таким неожиданным и стремительным, что Чаплинский приказал своим гайдукам отступить. Но шляхтичу все же хотелось помериться силами с хлопами, и он бросился навстречу Гейчуре. Однако в горячке Чаплинский не заметил, что это был Гейчура. И ничто не спасло бы его от сабли этого отчаянного рубаки, если бы он вовремя не спохватился. Узнав Гейчуру, Чаплинский резко повернул коня и рысью поскакал к воротам. Разъярившийся Гейчура успел только слегка ранить его в плечо. Изгнав с хутора разбойников Чаплинского, Кривонос и его казаки узнали о горе, постигшем семью Богдана. Раненый гайдук рассказал им об «измене» полковника Хмельницкого во Франции.
— Коронный гетман приказал отобрать владение у сотника Хмельницкого. А его семью выгнать с хутора. Самого Хмельницкого приказано поймать и заковать в цепи, — признался раненый гайдук.
— Хлопцы, надо спасать семью Богдана! Сам он, пока жив, не позволит обесчестить себя. Давайте спасать детей!.. — приказал Кривонос.
Наступили сумерки. Вокруг хутора выставили дозорных, готовясь отдать последний долг покойнице, похоронить ее. Казаки при свете факелов делали во дворе гроб. Гейчура с двумя хлопцами съездили в лесную обитель святой Матрены. Они привезли оттуда верхом на коне престарелого священника, едва живого от испуга. Ночью и похоронили хозяйку дома возле ворот усадьбы, под развесистым дубом. Еще мать Богдана посадила это дерево в первую субботу поселения на этой земле. Поэтому и назвали хутор Субботов. Говорили, что Матрена посадила этот дуб в честь рождения сына. Правда, рассказывали старики, что пани Матрена и сама хорошо не помнила, где она родила Богдана — в Переяславе, на возу, перед выездом в эти дикие степи, то ли тут, в Субботове.
— А что, братья, будем делать с живыми, похоронив хозяйку? — спросил Максим после печальных похорон.
— Надо уберечь детей пана Богдана! — робко посоветовал священник.
— Детей надо немедленно увезти из этого проклятого гнезда. Может быть, на Сечь, к запорожцам? — посоветовала Василина Кривонос.
— Разве сейчас пробьешься с ними туда, пани Василина? Это же дети, теперь их только с мечом устережешь! А хватит ли у нас сил?
— Хватит! — крикнул Роман Гейчура. — Я с казаками буду отбиваться, а ты, батько Максим, прорывайся с детьми Богдана…
— Так не годится! — возразил Карпо. — Если Роман с батьком Максимом берутся сдержать гайдуков, я с несколькими своими хлопцами прорвусь с семьей Богдана хоть на край света. До запорожского коша, во всяком случае, пробьемся.
— Я тоже с тобой, Карпо, — отозвался Филон Джеджалии.
Усиленные новыми отрядами, гайдуки подстаросты Чаплинского сосредоточивались на берегу реки Тясьмин для нападения на хутор. На востоке занимался рассвет. И казаки приготовились к бою. Женщины и дети, дрожа от страха, не сдерживали уже плача.
— Дети мои! — торжественно, с дрожью в голосе, произнес монастырский священник, который до сих пор молчал, больше прислушиваясь к нарастающему шуму войны, чем к разговору старшин. — Увезем детей пана Богдана в нашу обитель, построенную в честь его матери Матрены. Десницей божьей защитим ее внуков за высокими стенами в лесу. Есть у нас и кое-какое оружие… А к их отцу советую отправить на всякий случай несколько смельчаков. И да расточатся врази брата нашего во Христе Зиновия-Богдана…
Карпу Полторалиха вместе с несколькими казаками поручили сопровождать детей Хмельницкого и старуху Мелашку. Настоятеля прихода тоже посадили на коня, вооружив его рогатиной…
Не успели кривоносовцы опомниться после отправки детей Хмельницкого в монастырь, как на хутор с трех сторон началось наступление гайдуков Чаплинского. Пешие гайдуки двигались снизу, от реки. Отбиваться от них конным казакам было не с руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153