Ага, вот и наш чай… Благодарю, Эдит, поставь на столе… Ну, Джудит, почему бы тебе не пересесть с этого неудобного стула сюда, к огню?..
Итак, сказала себе Мьюриэл Катто, худшее позади, печальную весть она сообщила, и девочка как будто спокойно приняла ее, сохранив самообладание. Это был третий случай за время ее работы директрисой, когда она была вынуждена исполнять эту горькую обязанность — сообщать кому-то из воспитанниц о смерти близких, — и каждый раз при этом она чувствовала себя убийцей. Ибо в таких случаях вестник становится убийцей. Пока роковые слова не произнесены, любимый человек все еще жив — спит, просыпается утром, занимается своими делами, звонит по телефону, пишет письма, ходит на прогулки, дышит и видит. Он умирает только тогда, когда становится известно о его смерти.
С самого начала своей карьеры мисс Катто установила для себя строгие правила: беспристрастное отношение ко всем ученицам и никаких любимчиков. Однако Джудит, сама того не сознавая, смогла каким-то образом пробить брешь в этой системе, и мисс Катто, при всей ее суровой, деловой непредвзятости, никак не удавалось остаться равнодушной к обаянию этой девочки. Джудит хорошо прижилась в «Святой Урсуле» и пользовалась популярностью среди соучениц. Она ровно успевала по всем предметам и добивалась похвальных результатов в занятиях спортом. Связь с Кэри-Льюисами была дополнительным плюсом, и даже экономка не находила повода жаловаться на поведение Джудит.
И теперь вот такое.Удар, который мог нарушить душевное равновесие девочки и свести на нет все достигнутое. Сидя у себя за столом в ожидании прихода Джудит и сохраняя внешнюю невозмутимость, но с тревогой на душе, мисс Катто с ужасом поймала себя на мысли: «Лучше бы эта трагедия произошла с любой другой девочкой из ее школы, только не с Джудит».
Конечно, Джудит находилась в особых обстоятельствах — она была одинока, оторвана от своей семьи, у нее не оставалось никого, кто мог бы поддержать ее в горе. Но не в этом коренился повод для симпатии — дело было в самой девочке. В ее стоическом смирении перед долгой разлукой с родителями (никогда не позволяла она себе слез или приступов раздражения), в обезоруживающей прямоте, в очаровательной мягкости характера; все это было заложено в ней от природы, ибо мисс Катто знала, что такие качества невозможно привить.
К тому же, она находила Джудит очень привлекательной внешне. Все обыкновенные изъяны подросткового возраста были налицо: непропорционально длинные ноги, худые плечи, веснушки, торчащие уши; однако они не портили внешность Джудит, наоборот, придавали ей изюминку какой-то очаровательной нескладности. И еще у этой девочки были поистине прекрасные глаза. Серо-голубые, очень большие, с кристально чистыми зрачками, обрамленные темными длинными ресницами, и, как бывает у маленьких детей, каждая мысль и каждое чувство отражались, точно в зеркале, на ее живом, выразительном лице, словно Джудит так и не научилась лукавить и изворачиваться. И мисс Катто молила небо, чтобы она никогда не постигла эту науку.
Они прихлебывали горячий, бодрящий чай и разговаривали — теперь уже не о тете Луизе, а об Оксфорде, где выросла мисс Катто.
— …Счастлив тот, чье детство прошло в этом месте. Город дремлющих шпилей, город колоколов, велосипедов, молодежи и безграничных знаний. У нас был старый дом на Банбери-роуд, большой, расползшийся вширь, с обнесенным стеной садом, в котором росло тутовое дерево. Отец мой был профессором философии, мама тоже работала в университете, постоянно писала, преподавала, занималась научными исследованиями. Если не считать времени каникул, дом постоянно наводняли студенты, приходившие на консультации, и парадная дверь никогда даже не закрывалась, никто и в звонок не звонил, так что нигде не было спасения от сквозняков. — Она улыбнулась. — Не правда ли, у человека в памяти всегда остаются запахи. Из них складывается атмосфера дома, в котором ты жил ребенком: старые книги, лак, старинная мебель и сырой, кисловатый древний камень. Бывает, эти запахи снова застают тебя врасплох, и ты неожиданно переносишься в прошлое, становишься восьмилетней девочкой…
Джудит попыталась представить мисс Катто восьмилетней девочкой, но не смогла.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. В нашем доме в Коломбо пахло океаном, потому что мы жили прямо на берегу, а в саду росло цветущее экзотическое дерево, по ночам оно сильно и сладко благоухало. Были и другие запахи — неприятные. Дезинфицирующий состав, и канализация, и средство против насекомых, которое везде распрыскивала служанка.
— Насекомых?! Какой ужас! Терпеть не могу ползучих тварей. И много было насекомых?
— Да. Москиты, пауки, рыжие муравьи. А иногда и змеи. Один раз к нам в сад залезла кобра, и папа пристрелил ее из ружья. А в ванную иногда забирались змеи поменьше. Они заползали по канализационным трубам. Нас приучали быть очень осторожными, ведь их укусы смертельно ядовиты.
— Какая жуть! Я боюсь змей,
— В Коломбо было немало заклинателей змей. Мы часто их видели, когда ездили за покупками в старую часть города. Они сидели на траве со скрещенными ногами и играли на своих дудочках, а змеи, извиваясь, поднимались из корзин. Мама не выносила их, а мне нравилось смотреть. — Джудит взяла еще одно печенье и стала задумчиво жевать. — А я никогда не бывала в Оксфорде, — прибавила она.
— Еще не поздно. Я думаю, ты должна учиться в университете. В этом случае тебе надо будет окончить нашу школу и потом сдавать вступительные экзамены. Но зная твои способности, я не сомневаюсь, что ты без труда сдашь экзамены и поступишь в Оксфорд.
— Как долго мне придется там учиться?
— Три года. Но подумай, какая это замечательная возможность! На целых три года ты сможешь забыть обо всем и окунуться в мир знаний — разве можно представить себе человека счастливее? И это будет не алгебра или зоология, которые вряд ли тебе интересны, а, скажем, английская литература и философия…
— Обучение в Оксфорде, наверно, очень дорого стоит.,.
— Недешево. Но ведь все лучшее, что есть в жизни, не достается даром.
— Мне не хотелось бы просить у родителей того, что нам, может быть, не по карману…
Мисс Катто улыбнулась.
— Это просто одна из возможностей, — сказала она, — идея, которая внезапно пришла мне в голову. У нас будет предостаточно времени, чтобы все хорошенько взвесить и обдумать. Хочешь еще чаю?
— Нет, спасибо. Все было очень вкусно.
Они умолкли. Но это не было напряженное молчание. Обе они расслабились, почувствовали себя раскованно. Чаепитие оказалось хорошей идеей. На лицо Джудит вернулся естественный румянец, пик потрясения остался позади. Теперь настало время говорить, постепенно вывести беседу к тому вопросу, который мисс Катто должна была задать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Итак, сказала себе Мьюриэл Катто, худшее позади, печальную весть она сообщила, и девочка как будто спокойно приняла ее, сохранив самообладание. Это был третий случай за время ее работы директрисой, когда она была вынуждена исполнять эту горькую обязанность — сообщать кому-то из воспитанниц о смерти близких, — и каждый раз при этом она чувствовала себя убийцей. Ибо в таких случаях вестник становится убийцей. Пока роковые слова не произнесены, любимый человек все еще жив — спит, просыпается утром, занимается своими делами, звонит по телефону, пишет письма, ходит на прогулки, дышит и видит. Он умирает только тогда, когда становится известно о его смерти.
С самого начала своей карьеры мисс Катто установила для себя строгие правила: беспристрастное отношение ко всем ученицам и никаких любимчиков. Однако Джудит, сама того не сознавая, смогла каким-то образом пробить брешь в этой системе, и мисс Катто, при всей ее суровой, деловой непредвзятости, никак не удавалось остаться равнодушной к обаянию этой девочки. Джудит хорошо прижилась в «Святой Урсуле» и пользовалась популярностью среди соучениц. Она ровно успевала по всем предметам и добивалась похвальных результатов в занятиях спортом. Связь с Кэри-Льюисами была дополнительным плюсом, и даже экономка не находила повода жаловаться на поведение Джудит.
И теперь вот такое.Удар, который мог нарушить душевное равновесие девочки и свести на нет все достигнутое. Сидя у себя за столом в ожидании прихода Джудит и сохраняя внешнюю невозмутимость, но с тревогой на душе, мисс Катто с ужасом поймала себя на мысли: «Лучше бы эта трагедия произошла с любой другой девочкой из ее школы, только не с Джудит».
Конечно, Джудит находилась в особых обстоятельствах — она была одинока, оторвана от своей семьи, у нее не оставалось никого, кто мог бы поддержать ее в горе. Но не в этом коренился повод для симпатии — дело было в самой девочке. В ее стоическом смирении перед долгой разлукой с родителями (никогда не позволяла она себе слез или приступов раздражения), в обезоруживающей прямоте, в очаровательной мягкости характера; все это было заложено в ней от природы, ибо мисс Катто знала, что такие качества невозможно привить.
К тому же, она находила Джудит очень привлекательной внешне. Все обыкновенные изъяны подросткового возраста были налицо: непропорционально длинные ноги, худые плечи, веснушки, торчащие уши; однако они не портили внешность Джудит, наоборот, придавали ей изюминку какой-то очаровательной нескладности. И еще у этой девочки были поистине прекрасные глаза. Серо-голубые, очень большие, с кристально чистыми зрачками, обрамленные темными длинными ресницами, и, как бывает у маленьких детей, каждая мысль и каждое чувство отражались, точно в зеркале, на ее живом, выразительном лице, словно Джудит так и не научилась лукавить и изворачиваться. И мисс Катто молила небо, чтобы она никогда не постигла эту науку.
Они прихлебывали горячий, бодрящий чай и разговаривали — теперь уже не о тете Луизе, а об Оксфорде, где выросла мисс Катто.
— …Счастлив тот, чье детство прошло в этом месте. Город дремлющих шпилей, город колоколов, велосипедов, молодежи и безграничных знаний. У нас был старый дом на Банбери-роуд, большой, расползшийся вширь, с обнесенным стеной садом, в котором росло тутовое дерево. Отец мой был профессором философии, мама тоже работала в университете, постоянно писала, преподавала, занималась научными исследованиями. Если не считать времени каникул, дом постоянно наводняли студенты, приходившие на консультации, и парадная дверь никогда даже не закрывалась, никто и в звонок не звонил, так что нигде не было спасения от сквозняков. — Она улыбнулась. — Не правда ли, у человека в памяти всегда остаются запахи. Из них складывается атмосфера дома, в котором ты жил ребенком: старые книги, лак, старинная мебель и сырой, кисловатый древний камень. Бывает, эти запахи снова застают тебя врасплох, и ты неожиданно переносишься в прошлое, становишься восьмилетней девочкой…
Джудит попыталась представить мисс Катто восьмилетней девочкой, но не смогла.
— Я понимаю, что вы имеете в виду. В нашем доме в Коломбо пахло океаном, потому что мы жили прямо на берегу, а в саду росло цветущее экзотическое дерево, по ночам оно сильно и сладко благоухало. Были и другие запахи — неприятные. Дезинфицирующий состав, и канализация, и средство против насекомых, которое везде распрыскивала служанка.
— Насекомых?! Какой ужас! Терпеть не могу ползучих тварей. И много было насекомых?
— Да. Москиты, пауки, рыжие муравьи. А иногда и змеи. Один раз к нам в сад залезла кобра, и папа пристрелил ее из ружья. А в ванную иногда забирались змеи поменьше. Они заползали по канализационным трубам. Нас приучали быть очень осторожными, ведь их укусы смертельно ядовиты.
— Какая жуть! Я боюсь змей,
— В Коломбо было немало заклинателей змей. Мы часто их видели, когда ездили за покупками в старую часть города. Они сидели на траве со скрещенными ногами и играли на своих дудочках, а змеи, извиваясь, поднимались из корзин. Мама не выносила их, а мне нравилось смотреть. — Джудит взяла еще одно печенье и стала задумчиво жевать. — А я никогда не бывала в Оксфорде, — прибавила она.
— Еще не поздно. Я думаю, ты должна учиться в университете. В этом случае тебе надо будет окончить нашу школу и потом сдавать вступительные экзамены. Но зная твои способности, я не сомневаюсь, что ты без труда сдашь экзамены и поступишь в Оксфорд.
— Как долго мне придется там учиться?
— Три года. Но подумай, какая это замечательная возможность! На целых три года ты сможешь забыть обо всем и окунуться в мир знаний — разве можно представить себе человека счастливее? И это будет не алгебра или зоология, которые вряд ли тебе интересны, а, скажем, английская литература и философия…
— Обучение в Оксфорде, наверно, очень дорого стоит.,.
— Недешево. Но ведь все лучшее, что есть в жизни, не достается даром.
— Мне не хотелось бы просить у родителей того, что нам, может быть, не по карману…
Мисс Катто улыбнулась.
— Это просто одна из возможностей, — сказала она, — идея, которая внезапно пришла мне в голову. У нас будет предостаточно времени, чтобы все хорошенько взвесить и обдумать. Хочешь еще чаю?
— Нет, спасибо. Все было очень вкусно.
Они умолкли. Но это не было напряженное молчание. Обе они расслабились, почувствовали себя раскованно. Чаепитие оказалось хорошей идеей. На лицо Джудит вернулся естественный румянец, пик потрясения остался позади. Теперь настало время говорить, постепенно вывести беседу к тому вопросу, который мисс Катто должна была задать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154