Вот так. Послушай! Поезжай к Полю, Адель ждет тебя там. У нее документы для вас двоих, и она объяснит, что делать. Отправляйтесь в путь. А я с мальчиками и Розали приеду позднее.
Она хотела еще что-то сказать, но послышались шаги охранника.
Элиана метнулась к стоявшей в темном углу кровати и села на нее, повернувшись так, чтобы не было видно лица.
– Ваше время истекло, мадам, – мрачно произнес охранник и, не глядя на Бернара, принялся открывать дверь.
Ожидая, пока пройдет эта бесконечно долгая, томительная минута, женщина думала о том, что ничего у них не получится. Когда охранник поведет Бернара по коридору, то неминуемо заподозрит неладное. Пусть фигура скрыта широкой и длинной накидкой, но походка, рост…
Внезапно вдалеке раздались какие-то звуки, стук чего-то тяжелого, грохот решеток.
Выпуская Бернара из камеры, охранник крикнул кому-то в конце коридора:
– Эй, сержант! Откройте дверь этой даме! Я пойду посмотрю, что там стряслось. Да, и велите солдатам проводить ее за ворота.
У Элианы радостно подпрыгнуло сердце.
Бернар пошел по коридору – к счастью, не слишком медленно и не слишком быстро. У Элианы мелькнула мысль о том, что, возможно, когда-нибудь они здорово посмеются над тем, что происходит сегодня, но она тут же испуганно запретила себе радоваться раньше времени.
Женщина замерла, считая минуты. Никто не возвращался, кругом стояла мертвая тишина.
Элиана легла на кровать и закрыла глаза. Ее вдруг охватило непостижимое, беспредельное спокойствие. И вместе с тем она явственно ощущала, как в ее груди трепещет что-то горячее и живое.
Часа через два послышался лязг отодвигаемого засова.
Элиана повернулась к решетке, потом села. Увидев женское лицо, охранник оторопел.
– А что вы здесь делаете, мадам? – изумленно произнес он первое, что пришло на ум.
Вместо ответа Элиана широко улыбнулась ему и тут же почувствовала, что вот-вот заплачет.
В этот момент дверь в будущее приоткрылась, и она снова увидела свет.
Бернар и Адель ехали в дилижансе мимо мрачных лесистых склонов холмов в навевающем дремоту безмолвии ночи, под небом, огни звезд которого казались живыми, и временами им обоим чудилось, будто они покинули не только Париж, но и всю грешную землю, и мчатся вслед гуляющим в вечности призракам неутоленных желаний, неизведанного счастья и обманчивых снов.
Бернар не двигался и молча, не отрываясь, смотрел и смотрел в темноту. Адель слегка поежилась – ей было немного грустно и страшновато, потом нерешительно дотронулась до его руки.
– Вы думаете о маме, отец?
Бернар обернулся со слегка виноватым видом, и девушка заметила, что его взгляд потеплел.
– Прости меня, дочка. Я и правда немного задумался. Давай о чем-нибудь поговорим – так дорога пройдет быстрее.
– Я уверена, все кончится хорошо, – сказала Адель. – Мама очень сильная, я знаю. Она способна выдержать любые испытания.
– Нет, – возразил Бернар, – это не так. Просто жизнь вынуждала ее казаться стойкой, вечно существовать на пределе сил. Вот это меня и гнетет. К сожалению, она слишком долго прожила в ожидании счастья. Ведь твоя мать – одна из красивейших женщин Парижа! Она не заслужила того, что ей пришлось вынести. Она должна была жить во дворце, ездить на балы, покупать себе наряды, развлекаться, принимать поклонение мужчин. А вместо этого – бесконечные потери, нужда, разочарования, борьба, а потом – постоянные заботы и тревоги. Ты же знаешь, я почти не жил дома, и она вынуждена была со всем справляться сама. Мало что видела, не выезжала в свет.
– Но мне кажется, мама никогда не имела желания завоевать место в нынешнем обществе.
– Отчасти ты права, Адель. Когда я возвращался из очередного похода, мы старались как можно больше времени провести наедине друг с другом. Жизнь лишила нас честолюбия, мы слишком рано поняли, что есть главное в человеческой судьбе. Мы никогда не стремились возвыситься, добиться превосходства над другими людьми. Мне пришлось много воевать, но я ни минуты не был счастлив на войне. Чувство внутренней свободы, просветления, блаженства я испытывал лишь в короткие периоды мирной жизни.
– Значит, вы все-таки были счастливы?
Бернар улыбнулся.
– Да, был и… надеюсь, еще буду.
– Мне тоже хочется полюбить! – прошептала Адель со страстной тоскою во взоре. – Иногда это желание затмевает мне разум, внушает печаль, такую сильную, что я теряю способность радоваться жизни. Но я не знаю, что такое любовь!
– Когда она придет, ты поймешь, – ответил Бернар. – Хотя, наверное, каждый переживает это по-разному. Для меня настоящая любовь та, что рождается с первого взгляда, который красноречивее всяких слов, когда люди сразу же узнают друг друга, когда сердца наполняются странным теплом, когда облик людей незаметно меняется, становится все более совершенным, словно бы озаряется изнутри удивительным ярким огнем, который влюбленные отныне носят в себе и который гаснет лишь со смертью их чувства, а иногда, если дарует Бог, только тогда, когда навеки закроются глаза каждого из двоих. Именно такое чувство я всегда испытывал к твоей маме, Адель. Иногда мне кажется, что в моей жизни реально существовали лишь те минуты, когда она находилась рядом со мной. Тогда время как будто останавливалось, и я жил этими мгновениями…
– Я уверена, мама чувствовала то же самое! Она часто говорила о вас, отец, и всегда только хорошее.
– Знаю, дочка. Даже тем, что меня так любят мои дети, я обязан Элиане, – сказал Бернар, а потом прибавил: – Оставь свои переживания, ты еще очень молода! Я надеюсь, ты будешь счастлива!
Девушка засмеялась.
– Если б я знала, что нужно для того, чтобы стать счастливой!
И Бернар серьезно отвечал:
– Светлую душу. Веру в свои силы. Право выбора. И еще необходимо, чтобы рядом с тобою был кто-то, способный помочь, просто так, без малейшей корысти, по зову своего сердца.
Когда они остановились на заставе и вышли, чтобы предъявить пропуск и паспорта, Адель, видя, что отец заметно нервничает, принялась мило болтать и кокетничать с молодыми офицерами. А Бернар молча смотрел вдаль – туда, где осталась та, в которую он так верил, которую так любил.
* * *
Приблизительно через месяц после случившегося двое мужчин вели разговор в одном из кабинетов префектуры Парижа.
Оба были люди не маленькие: заместитель префекта и высокопоставленный чиновник министерства внешних сношений Франции.
– Давайте посмотрим на происходящее с чисто человеческой точки зрения, – говорил посетитель, чья внушительная осанка и полные холодного достоинства манеры неизменно производили на собеседников неотразимое впечатление. – С кем мы имеем дело. С закоренелыми преступниками? Нет. С человеком благородного происхождения, потомственным дворянином, который не сумел в одночасье отказаться от того, во что так долго верил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Она хотела еще что-то сказать, но послышались шаги охранника.
Элиана метнулась к стоявшей в темном углу кровати и села на нее, повернувшись так, чтобы не было видно лица.
– Ваше время истекло, мадам, – мрачно произнес охранник и, не глядя на Бернара, принялся открывать дверь.
Ожидая, пока пройдет эта бесконечно долгая, томительная минута, женщина думала о том, что ничего у них не получится. Когда охранник поведет Бернара по коридору, то неминуемо заподозрит неладное. Пусть фигура скрыта широкой и длинной накидкой, но походка, рост…
Внезапно вдалеке раздались какие-то звуки, стук чего-то тяжелого, грохот решеток.
Выпуская Бернара из камеры, охранник крикнул кому-то в конце коридора:
– Эй, сержант! Откройте дверь этой даме! Я пойду посмотрю, что там стряслось. Да, и велите солдатам проводить ее за ворота.
У Элианы радостно подпрыгнуло сердце.
Бернар пошел по коридору – к счастью, не слишком медленно и не слишком быстро. У Элианы мелькнула мысль о том, что, возможно, когда-нибудь они здорово посмеются над тем, что происходит сегодня, но она тут же испуганно запретила себе радоваться раньше времени.
Женщина замерла, считая минуты. Никто не возвращался, кругом стояла мертвая тишина.
Элиана легла на кровать и закрыла глаза. Ее вдруг охватило непостижимое, беспредельное спокойствие. И вместе с тем она явственно ощущала, как в ее груди трепещет что-то горячее и живое.
Часа через два послышался лязг отодвигаемого засова.
Элиана повернулась к решетке, потом села. Увидев женское лицо, охранник оторопел.
– А что вы здесь делаете, мадам? – изумленно произнес он первое, что пришло на ум.
Вместо ответа Элиана широко улыбнулась ему и тут же почувствовала, что вот-вот заплачет.
В этот момент дверь в будущее приоткрылась, и она снова увидела свет.
Бернар и Адель ехали в дилижансе мимо мрачных лесистых склонов холмов в навевающем дремоту безмолвии ночи, под небом, огни звезд которого казались живыми, и временами им обоим чудилось, будто они покинули не только Париж, но и всю грешную землю, и мчатся вслед гуляющим в вечности призракам неутоленных желаний, неизведанного счастья и обманчивых снов.
Бернар не двигался и молча, не отрываясь, смотрел и смотрел в темноту. Адель слегка поежилась – ей было немного грустно и страшновато, потом нерешительно дотронулась до его руки.
– Вы думаете о маме, отец?
Бернар обернулся со слегка виноватым видом, и девушка заметила, что его взгляд потеплел.
– Прости меня, дочка. Я и правда немного задумался. Давай о чем-нибудь поговорим – так дорога пройдет быстрее.
– Я уверена, все кончится хорошо, – сказала Адель. – Мама очень сильная, я знаю. Она способна выдержать любые испытания.
– Нет, – возразил Бернар, – это не так. Просто жизнь вынуждала ее казаться стойкой, вечно существовать на пределе сил. Вот это меня и гнетет. К сожалению, она слишком долго прожила в ожидании счастья. Ведь твоя мать – одна из красивейших женщин Парижа! Она не заслужила того, что ей пришлось вынести. Она должна была жить во дворце, ездить на балы, покупать себе наряды, развлекаться, принимать поклонение мужчин. А вместо этого – бесконечные потери, нужда, разочарования, борьба, а потом – постоянные заботы и тревоги. Ты же знаешь, я почти не жил дома, и она вынуждена была со всем справляться сама. Мало что видела, не выезжала в свет.
– Но мне кажется, мама никогда не имела желания завоевать место в нынешнем обществе.
– Отчасти ты права, Адель. Когда я возвращался из очередного похода, мы старались как можно больше времени провести наедине друг с другом. Жизнь лишила нас честолюбия, мы слишком рано поняли, что есть главное в человеческой судьбе. Мы никогда не стремились возвыситься, добиться превосходства над другими людьми. Мне пришлось много воевать, но я ни минуты не был счастлив на войне. Чувство внутренней свободы, просветления, блаженства я испытывал лишь в короткие периоды мирной жизни.
– Значит, вы все-таки были счастливы?
Бернар улыбнулся.
– Да, был и… надеюсь, еще буду.
– Мне тоже хочется полюбить! – прошептала Адель со страстной тоскою во взоре. – Иногда это желание затмевает мне разум, внушает печаль, такую сильную, что я теряю способность радоваться жизни. Но я не знаю, что такое любовь!
– Когда она придет, ты поймешь, – ответил Бернар. – Хотя, наверное, каждый переживает это по-разному. Для меня настоящая любовь та, что рождается с первого взгляда, который красноречивее всяких слов, когда люди сразу же узнают друг друга, когда сердца наполняются странным теплом, когда облик людей незаметно меняется, становится все более совершенным, словно бы озаряется изнутри удивительным ярким огнем, который влюбленные отныне носят в себе и который гаснет лишь со смертью их чувства, а иногда, если дарует Бог, только тогда, когда навеки закроются глаза каждого из двоих. Именно такое чувство я всегда испытывал к твоей маме, Адель. Иногда мне кажется, что в моей жизни реально существовали лишь те минуты, когда она находилась рядом со мной. Тогда время как будто останавливалось, и я жил этими мгновениями…
– Я уверена, мама чувствовала то же самое! Она часто говорила о вас, отец, и всегда только хорошее.
– Знаю, дочка. Даже тем, что меня так любят мои дети, я обязан Элиане, – сказал Бернар, а потом прибавил: – Оставь свои переживания, ты еще очень молода! Я надеюсь, ты будешь счастлива!
Девушка засмеялась.
– Если б я знала, что нужно для того, чтобы стать счастливой!
И Бернар серьезно отвечал:
– Светлую душу. Веру в свои силы. Право выбора. И еще необходимо, чтобы рядом с тобою был кто-то, способный помочь, просто так, без малейшей корысти, по зову своего сердца.
Когда они остановились на заставе и вышли, чтобы предъявить пропуск и паспорта, Адель, видя, что отец заметно нервничает, принялась мило болтать и кокетничать с молодыми офицерами. А Бернар молча смотрел вдаль – туда, где осталась та, в которую он так верил, которую так любил.
* * *
Приблизительно через месяц после случившегося двое мужчин вели разговор в одном из кабинетов префектуры Парижа.
Оба были люди не маленькие: заместитель префекта и высокопоставленный чиновник министерства внешних сношений Франции.
– Давайте посмотрим на происходящее с чисто человеческой точки зрения, – говорил посетитель, чья внушительная осанка и полные холодного достоинства манеры неизменно производили на собеседников неотразимое впечатление. – С кем мы имеем дело. С закоренелыми преступниками? Нет. С человеком благородного происхождения, потомственным дворянином, который не сумел в одночасье отказаться от того, во что так долго верил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130