За все время, прошедшее с того момента, когда меня с такой любезностью
пригласили в машину, не было произнесено ни слова. Эта команда хорошо
сработалась, и ее участникам не нужно было разъяснять, что им следует
делать на том или ином этапе игры.
По тому, как суетливо поправлял блондин кресла, стоящие у журнального
столика, по его напряженному лицу и непроизвольно ныряющей при каждом моем
движении за отворот пиджака руке, я понял: с минуты на минуту ожидается
приход высоких особ, и блондин отвечает за то, чтобы встреча проходила в
полном соответствии с этикетом дипломатических приемов. Напряжение с
каждой минутой нарастало, мои стражи переминались с ноги на ногу и шумно
втягивали воздух, казалось, предстоящее страшит их еще больше, чем должно
было пугать меня. Я же, напротив, не ощущал ничего, кроме любопытства, и
облегчения от снятых, наконец, наручников. Раз меня не прикончили сразу,
значит, моя особа представляет в этой игре определенную ценность, а я был
уверен в своем умении правильно разыграть любую пришедшую на руки карту.
Нет ничего хуже и вреднее для нервов, чем бесконечный перебор равно
вероятных, а точнее - равно маловероятных будущих событий. "Если
произойдет то-то, я поступлю так, а если то-то, сделаю эдак" - подобные
бесконечные размышления могут довести нервного человека до полного
душевного расстройства, так что малейшая неожиданность выбивает его из
колеи и заставляет впасть в состояние ступора, чуть ли не коллапса, как
раз тогда, когда необходима острая и четкая реакция.
Тем не менее, я задумался и стал строить кое-какие планы, когда
заметил висящую на текинском ковре "каму" работы старого кумыцкого мастера
Базалая. Клинком такого кинжала можно высечь искру из камня или перерубить
арматурный прут, а потом без всякой точки и правки лезвия побриться.
Недаром военный историк прошлого века генерал Потто писал о булатном
оружии, что владеющий им не нуждается в большой физической силе, и оно
страшно даже в руках ребенка. Если придется туго, надо будет постараться
подойти к ковру, а там посмотрим, прав ли был старик... Не поворачивая
головы, я обвел глазами доступную моему взору часть холла, бегло
набрасывая сценарий возможной схватки.
Позже я думал: почему они были так неосторожны, что не убрали оружие
со стены? И пришел к выводу, что все дело в привычке. Постоянно имея перед
глазами эту коллекцию, они перестали воспринимать ее экспонаты как нечто
потенциально опасное, для них они были не более, чем украшения.
Характерный пример психологической слепоты на все обычное. Наш мозг, как
глаз лягушки, реагирует только на что-то отличающееся от привычной
картины, статика его усыпляет, лишает бдительности.
Появлению трех мужчин, вышедших из двери, скрытой за тяжелой
портьерой, не предшествовали звуки горна и барабанов, впереди них не бежал
герольд, хотя по всем признакам, по почтительному отношению к ним
остальных действующих лиц, это были по меньшей мере бароны в иерархии
мира, в котором вращались все здесь присутствовавшие, за исключением,
конечно, меня, чуждого пришельца-пленника. Вошедшие расположились в
креслах у журнального столика, против которого стоял я под охраной двух
горилл, и некоторое время молча рассматривали меня. У меня не было причин
стесняться своей внешности - отправляясь к Веронике, я побрился и надел
свой лучший галстук, поэтому я позволил им любоваться собой, а так как
начинать беседу первым считал невежливым, то воспользовался затянувшейся
паузой, чтобы и самому получше рассмотреть эту троицу, от приговора
которой, вероятно, зависела моя дальнейшая судьба.
Слева сидел тучный старик, по виду армянин или грек, в белом
чесучовом костюме, какие были в моде на юге лет сорок назад. Его большой
толстый нос, украшенный синеватыми прожилками и черными точками угрей,
нависал над верхней губой, почти касаясь выдвинутого вперед подбородка,
раздвоенного посередине и сине-черного, несмотря на то, что он был гладко
выбрит. Толстые пальцы рук, лежавших ладонями вниз на полированном столике
в такой позиции, как будто старик собирался разыгрывать гаммы, густо
поросли жесткими волосами, сквозь чащу которых поблескивали многочисленные
перстни. Взгляд черных, как маслины, глаз упирался в мое лицо, будто
стальной прут, я почти физически ощущал его твердый кончик, перемещавшийся
от переносицы к моим губам, ощупывающий скулы, вдавливающийся в глаза.
Справа развалился в свободной позе самый молодой из трех, высокий,
спортивного типа молодчик лет тридцати пяти, с гладко обритой головой, в
синем клубном пиджаке, из верхнего кармана которого выглядывал белый
кончик платка. Галстук-бабочка создавал впечатление, будто он явился прямо
с вечернего приема или собрался на небольшое суаре, вроде тех, какие
посещал мистер Сэм Уэллер-младший [персонаж романа Ч.Диккенса "Посмертные
записки Пиквикского клуба"], и где непременным атрибутом и гвоздем меню
бывала баранья нога в соусе из каперсов.
Третьего, который сидел в центре, я специально оставил в своем
повествовании напоследок, так как по моим наблюдениям именно он являлся
центральной фигурой не только в смысле расположения за столом. Он был у
себя дома, судя по красному с золотом халату из стеганого шелка,
облекавшему его могучее тело. Могучим было и его лицо, загорелое, с
крупными правильными чертами. Светлые глаза казались еще светлее, из-за
темного загара и черных, гладко зачесанных волос, блеск которых в неярком
свете нескольких включенных бра свидетельствовал об отличном здоровье.
Ничего зловещего, даже просто недоброжелательного не выражалось на
его лице, но я сразу понял, что в случае необходимости или просто из
минутной прихоти этот человек, не задумываясь, отправит на тот свет меня,
своих компаньонов, вообще кого угодно. Такими бывают "воры в законе"
высокого ранга, это не рисовка, не поза, а Modus vivendi, жизненная
позиция, этическая установка, ставшая настолько обыденной, что следование
ей превратилось в привычный физиологический процесс, такой же естественный
и не требующий оправданий и объяснений, как насыщение или утоление жажды.
- Мистер Боггарт, если не ошибаюсь? - спросил он хорошо поставленным
голосом. Казалось, как киловаттный динамик, работающий на четверть
мощности, он заполняет весь звуковой диапазон без провалов и подъемов от
самых низких до самых высоких частот.
Я слегка поклонился, не находя нужным подтверждать или опровергать
его слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74