Я знал, что никто из ребят не скажет мне ни слова
упрека, но все же, все же...
Мгера похоронили без меня. Клава рассказывала, что была выполнена
обычная церемония, возложены венки, произнесены прочувствованные речи.
"Нелепый случай вырвал из наших рядов..." В моей душе осталась пустота, но
это было еще полбеды. Остался пустым и южный участок, где незримо и
неслышно зрели "зубы дракона", посеянные Организацией, где притаились
тридцать броневиков, готовых в любой момент зарокотать двигателями,
двинуться на север...
Второй неприятной новостью - беда никогда не приходит одна - стало
известие о том, что Игорь Струпинский, мой преемник в деле о "Суассоне",
уволился и организовал частное сыскное агентство. Существовала вероятность
того, что он займется поисками бриллианта самостоятельно, в таком случае,
на него немедленно выйдут люди Организации, и тогда в их руки рано или
поздно попадет подлинный текст памятной записки Виктора Богдановича. Чем
это грозило мне, я понимал достаточно хорошо.
Так что последние дни моего отпуска были омрачены, и никакие усилия
Вероники поднять мне настроение не помогали. Мы вернулись в Город почти в
состоянии ссоры. Слякоть и дождь, которыми меня встретили родные места,
мне даже как-то понравились, как щепотка соли после приторно-сладкого
блюда. А может быть я переусердствовал в любовных утехах и, не признаваясь
себе самому, рад был немного от них отдохнуть.
Поэтому, когда в один ненастный вечер раздался звонок в дверь и на
пороге появилась тощая фигура в просторном плаще, я очень обрадовался.
- Привет, Гриша! Каким ветром?
- Вот, бросили на укрепление колхозов, - как всегда понес он чепуху.
- Говорят, уборка сахарной свеклы под угрозой, а Москва любит пить чай
внакладку. Угостишь чашечкой? Как это: "Да не минует меня чаша сия..."
По заведенному обычаю мы отправились на кухню. Между прочим, имея
обыкновение есть самим на кухне и принимать там не слишком важных гостей,
мы тем самым как бы ставим себя в положение "людей второго сорта":
прислуги, лакеев, горничных. Когда-то на кухне угощали прачку, дворника
или городового, пришедших поздравить господ с праздником. Насколько же
выше развито чувство собственного достоинства у мелкого
чиновника-англичанина, который даже в колониях, даже обедая в полном
одиночестве, не позволяет себе садиться за стол, не переодевшись! В такой
традиции есть глубокий смысл, это не просто причуда или снобизм, а
средство всегда поддерживать себя в форме, не давать распуститься,
расхлебаться, к чему мы, увы, так склонны испокон веков. Можно возразить:
так удобнее, ведь мы и впрямь каждый "прислуга за все", у нас нет лакеев,
как нет посудомоек и горничных. Но ни в Америке, ни в Европе, где в домах
среднего класса все, как и у нас, ложится на плечи членов семьи, никого,
даже близких друзей, заглянувших на огонек, на кухне не принимают.
Впрочем, там и "случайных" визитов без предупреждения тоже почти не
бывает, сказывается воспитание и всеобщая телефонизация. И там гостей не
кормят, как будто они приехали из голодающего Сомали, а скромно угощают
коктейлями.
Мы проговорили с Гришей до часу ночи, он остался у меня ночевать, а
утром пошел представиться начальству. Я же в тот день не работал, точнее,
работал дома, как это называется официально, по сути же это был
узаконенный прогул. В нашей работе дела не идут ритмично, нагрузка не
распределяется равномерно во времени, как в научно-исследовательском
институте или на предприятии. Напротив, периоды лихорадочной деятельности
сменяются днями и неделями застоя, когда события отсутствуют, когда
исподволь накапливается напряжение, разряжающееся затем взрывом. Важно не
потерять форму, не дать себя усыпить кажущемуся мирным затишью и встретить
шторм в полной готовности - физической и духовной. Но ни в деле о
"Суассоне", ни в работе по противодействию зловещим планам Организации
пока ничего срочного не намечалось, и я мог позволить себе расслабиться на
денек.
Позавтракав, я привел в порядок бумаги в ящиках письменного стола,
вычистил и смазал ПСМ, а потом взял припасенный уже давно детектив Чейза и
завалился с ногами на диван. Не хватало только жареных семечек и сифона
газированной воды с малиновым сиропом, чтобы почувствовать себя царем на
отдыхе. А вечером я получил посылку.
Позвонили в дверь, и, когда я открыл, незнакомый молодой человек
вежливо вручил мне увесистый продолговатый ящичек, завернутый в
упаковочную бумагу и перевязанный крест-накрест бечевкой.
- Просили вам передать.
Прежде, чем я успел спросить что-нибудь, он уже сбегал вниз по
ступенькам лестницы, пренебрегая из-за избытка юных сил или еще по
какой-то причине лифтом. Кричать ему вслед, требуя объяснений, или мчаться
вдогонку было неудобно в моем возрасте, к тому же я был в халате. Я с
опаской взглянул на оставшийся в моих руках предмет. Но не торчать же
здесь, на площадке.
Пройдя в комнату, я положил ящичек на стол, осторожно развязал
бечевку и снял бумагу.
Внутри оказалась обтянутая пупырчатой темной кожей коробка,
напоминающая футляр какого-нибудь музыкального инструмента - флейты или
гобоя. Да и размер был подходящий. Что бы это могло быть? Посылка,
начиненная взрывчаткой? Но вряд ли стоило помещать взрывчатку в такой
красивый футляр. Некоторое время я раздумывал, как поступить с ним.
Выбросить, не открывая, куда-нибудь, скажем, в реку? Отнести в нашу
лабораторию? Но по зрелому размышлению пришел к выводу, что ничего
угрожающего в посылке быть не должно. Как говаривал один из героев
популярного американского вестерна: "У меня сейчас нет врагов, во всяком
случае, живых". Никто не был заинтересован в моей немедленной смерти.
Кроме того, меня просто разбирало какое-то детское любопытство. Я медленно
протянул руку, и нажав латунную кнопку защелки, поднял крышку ящичка.
На красном бархате, выстилавшем изнутри футляр, лежал тот самый
"базалай", что так хорошо послужил мне в первую встречу с главарями
Организации. Между ножнами и клинком была зажата записка. Я развернул ее и
прочел, она содержала всего два слова: СПАСИБО. АНТОН.
На отшлифованной темно-коричневой, почти черной поверхности клинка
проступали "гроздья винограда" - действительно чем-то напоминающий
виноградные кисти узор булата высшего качества. Невольно я залюбовался
изящной отделкой рукояти и ножен, сработанных, вероятно, уже в начале
нашего века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
упрека, но все же, все же...
Мгера похоронили без меня. Клава рассказывала, что была выполнена
обычная церемония, возложены венки, произнесены прочувствованные речи.
"Нелепый случай вырвал из наших рядов..." В моей душе осталась пустота, но
это было еще полбеды. Остался пустым и южный участок, где незримо и
неслышно зрели "зубы дракона", посеянные Организацией, где притаились
тридцать броневиков, готовых в любой момент зарокотать двигателями,
двинуться на север...
Второй неприятной новостью - беда никогда не приходит одна - стало
известие о том, что Игорь Струпинский, мой преемник в деле о "Суассоне",
уволился и организовал частное сыскное агентство. Существовала вероятность
того, что он займется поисками бриллианта самостоятельно, в таком случае,
на него немедленно выйдут люди Организации, и тогда в их руки рано или
поздно попадет подлинный текст памятной записки Виктора Богдановича. Чем
это грозило мне, я понимал достаточно хорошо.
Так что последние дни моего отпуска были омрачены, и никакие усилия
Вероники поднять мне настроение не помогали. Мы вернулись в Город почти в
состоянии ссоры. Слякоть и дождь, которыми меня встретили родные места,
мне даже как-то понравились, как щепотка соли после приторно-сладкого
блюда. А может быть я переусердствовал в любовных утехах и, не признаваясь
себе самому, рад был немного от них отдохнуть.
Поэтому, когда в один ненастный вечер раздался звонок в дверь и на
пороге появилась тощая фигура в просторном плаще, я очень обрадовался.
- Привет, Гриша! Каким ветром?
- Вот, бросили на укрепление колхозов, - как всегда понес он чепуху.
- Говорят, уборка сахарной свеклы под угрозой, а Москва любит пить чай
внакладку. Угостишь чашечкой? Как это: "Да не минует меня чаша сия..."
По заведенному обычаю мы отправились на кухню. Между прочим, имея
обыкновение есть самим на кухне и принимать там не слишком важных гостей,
мы тем самым как бы ставим себя в положение "людей второго сорта":
прислуги, лакеев, горничных. Когда-то на кухне угощали прачку, дворника
или городового, пришедших поздравить господ с праздником. Насколько же
выше развито чувство собственного достоинства у мелкого
чиновника-англичанина, который даже в колониях, даже обедая в полном
одиночестве, не позволяет себе садиться за стол, не переодевшись! В такой
традиции есть глубокий смысл, это не просто причуда или снобизм, а
средство всегда поддерживать себя в форме, не давать распуститься,
расхлебаться, к чему мы, увы, так склонны испокон веков. Можно возразить:
так удобнее, ведь мы и впрямь каждый "прислуга за все", у нас нет лакеев,
как нет посудомоек и горничных. Но ни в Америке, ни в Европе, где в домах
среднего класса все, как и у нас, ложится на плечи членов семьи, никого,
даже близких друзей, заглянувших на огонек, на кухне не принимают.
Впрочем, там и "случайных" визитов без предупреждения тоже почти не
бывает, сказывается воспитание и всеобщая телефонизация. И там гостей не
кормят, как будто они приехали из голодающего Сомали, а скромно угощают
коктейлями.
Мы проговорили с Гришей до часу ночи, он остался у меня ночевать, а
утром пошел представиться начальству. Я же в тот день не работал, точнее,
работал дома, как это называется официально, по сути же это был
узаконенный прогул. В нашей работе дела не идут ритмично, нагрузка не
распределяется равномерно во времени, как в научно-исследовательском
институте или на предприятии. Напротив, периоды лихорадочной деятельности
сменяются днями и неделями застоя, когда события отсутствуют, когда
исподволь накапливается напряжение, разряжающееся затем взрывом. Важно не
потерять форму, не дать себя усыпить кажущемуся мирным затишью и встретить
шторм в полной готовности - физической и духовной. Но ни в деле о
"Суассоне", ни в работе по противодействию зловещим планам Организации
пока ничего срочного не намечалось, и я мог позволить себе расслабиться на
денек.
Позавтракав, я привел в порядок бумаги в ящиках письменного стола,
вычистил и смазал ПСМ, а потом взял припасенный уже давно детектив Чейза и
завалился с ногами на диван. Не хватало только жареных семечек и сифона
газированной воды с малиновым сиропом, чтобы почувствовать себя царем на
отдыхе. А вечером я получил посылку.
Позвонили в дверь, и, когда я открыл, незнакомый молодой человек
вежливо вручил мне увесистый продолговатый ящичек, завернутый в
упаковочную бумагу и перевязанный крест-накрест бечевкой.
- Просили вам передать.
Прежде, чем я успел спросить что-нибудь, он уже сбегал вниз по
ступенькам лестницы, пренебрегая из-за избытка юных сил или еще по
какой-то причине лифтом. Кричать ему вслед, требуя объяснений, или мчаться
вдогонку было неудобно в моем возрасте, к тому же я был в халате. Я с
опаской взглянул на оставшийся в моих руках предмет. Но не торчать же
здесь, на площадке.
Пройдя в комнату, я положил ящичек на стол, осторожно развязал
бечевку и снял бумагу.
Внутри оказалась обтянутая пупырчатой темной кожей коробка,
напоминающая футляр какого-нибудь музыкального инструмента - флейты или
гобоя. Да и размер был подходящий. Что бы это могло быть? Посылка,
начиненная взрывчаткой? Но вряд ли стоило помещать взрывчатку в такой
красивый футляр. Некоторое время я раздумывал, как поступить с ним.
Выбросить, не открывая, куда-нибудь, скажем, в реку? Отнести в нашу
лабораторию? Но по зрелому размышлению пришел к выводу, что ничего
угрожающего в посылке быть не должно. Как говаривал один из героев
популярного американского вестерна: "У меня сейчас нет врагов, во всяком
случае, живых". Никто не был заинтересован в моей немедленной смерти.
Кроме того, меня просто разбирало какое-то детское любопытство. Я медленно
протянул руку, и нажав латунную кнопку защелки, поднял крышку ящичка.
На красном бархате, выстилавшем изнутри футляр, лежал тот самый
"базалай", что так хорошо послужил мне в первую встречу с главарями
Организации. Между ножнами и клинком была зажата записка. Я развернул ее и
прочел, она содержала всего два слова: СПАСИБО. АНТОН.
На отшлифованной темно-коричневой, почти черной поверхности клинка
проступали "гроздья винограда" - действительно чем-то напоминающий
виноградные кисти узор булата высшего качества. Невольно я залюбовался
изящной отделкой рукояти и ножен, сработанных, вероятно, уже в начале
нашего века.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74