Лошади позвякивали упряжью, трясли гривами и хвостами, отмахиваясь от падающих снежинок. Солдаты и конюхи проходили под окном в шерстяных плащах, которые постепенно покрывались пушистыми снежными хлопьями.
Женевьева тяжело вздохнула, остро ощутив свою неволю. Всего лишь час тому назад Тристан, Джон, молодой Роджер де Трейн и двое егерей выехали поохотиться на оленей, спустившихся к побережью в поисках корма. Она наблюдала за ними в окно, ей было грустно и очень хотелось поехать с ними, но она не могла даже заикнуться об этом.
Она получила относительную свободу и уже не чувствовала себя столь угнетенно, как прежде. Она могла бродить по всему замку, но прекрасно знала, что ей не доверяют до конца. Везде стояли стражники. Кроме того, она знала, не спрашивая Тристана, что тот не позволит ей воспользоваться лошадью. Когда они отъезжали сегодня утром, в ее глазах была немая мольба, но и без слов было понятно, что Тристан не возьмет ее. Монастырь «Доброй Надежды» располагался достаточно близко, чтобы Женевьева могла добраться туда верхом.
Женевьева вздохнула и оперлась руками о подоконник, она даже отодвинула занавеску, так ей хотелось хотя бы прикоснуться к снегу.
Со времени возвращения Тристана ее жизнь переменилась в лучшую сторону, и Женевьева была рада этой перемене. С его молчаливого согласия все в замке пошло почти как в былые времена. Томкин, такой же пленник, как и Женевьева, снова занимался управлением поместья. Вместе они заботились, насколько это было возможно, о благосостоянии крестьян и йоменов.
«Так много недосказанного», – подумала Женевьева печально. Это был странный период, как будто бы все замерло в ожидании. И жизнь–сама по себе штука странная, не лишенная определенных радостей. Утро Женевьева проводила, занимаясь делами замка. После обеда она общалась с Энни и Эдвиной, они резвились, смеялись, читали… Иногда Женевьева играла на арфе. Когда же наступали сумерки, и Энни отправляли спать, возвращались Тристан и Джон, и они все вместе проводили вечер за столом, часто к ним присоединялись отец Томас и Тибальд.
А потом… потом они оставались с Тристаном наедине, и ночи были похожи на волшебные мечты. Тристан никогда не говорил о будущем и никогда не упоминал о ребенке, поэтому и Женевьева обходила эти темы. Она не делилась с ним своими планами, и он не показывал, что у него есть что-то на уме. Женевьева понимала, что испытывает к нему страстное влечение, но и не пыталась разобраться в своих чувствах, ибо в глубине души страшилась того, что было на самом деле, и что нельзя было изменить. Он враг – она награда победителю. Ей никогда не стать для него большим. Она находится в плену в собственном замке и, лишь до тех пор, пока хозяин находит ее полезной для себя.
Но Женевьева не чувствовала себя несчастной! Поэтому, со временем, поняв, что уже не может сопротивляться обаянию этого мужчины, его силе и нежности, просто решила, надо набраться терпения и ждать.
Теперь она редко краснела, когда слуги бросали на нее любопытные взгляды, или, когда отец Томас сочувствующе заглядывал в ее глаза. Только самые близкие ее знали, что она носит в себе его ребенка. Но все прекрасно были осведомлены, где она спит, ибо Тристан никогда не делал секрета из ее двусмысленного положения. Возможно, было бы легче делать вид, будто ничего не произошло, и внешне соблюдать благопристойность. Никто не прикоснулся к содержимому ее сундуков и шкатулок, и Женевьева носила свои платья и собственные драгоценности, и выглядела так же, как и до захвата замка. Пожалуй, даже еще лучше…
Она просто не выходила за пределы замка…
– Миледи?
Голос Томкина вернул ее в день сегодняшний. Женевьева обернулась и посмотрела на него. Он стоял у стола, все еще держа в руках перо, и напряженно глядел на нее. Вероятно, Томкин что-то сказал, а она не услышала его слова.
– Вы не слушали, – сказал он.
Женевьева, извиняясь, улыбнулась человеку, который всегда был частью ее жизни.
– Простите меня, Томкин, я задумалась. Так о чем вы говорили?
Он прокашлялся:
– Я сказал, чтобы вы попросили за меня, миледи, перед лордом де ла Тером, – он переступил с ноги на ногу и пробормотал, – меня так и не простили за то, что мы тогда… Другие уже давно свободны, а про меня забыли. Каждую ночь я возвращаюсь к себе в темницу, и меня запирают на ключ. Я не могу повернуть время вспять. – Томкин пожал плечами: – Я много лет был верен вашему отцу, миледи, но я не в силах, ни воскресить Ричарда, ни посадить его на трон. Я бы принес присягу королю Генриху, и готов поклясться в верности Тристану де ла Теру.
Женевьева непонимающе смотрела на него, и Томкин продолжил:
– Миледи, пожалуйста, если бы вы только замолвили словечко обо мне…
– Послушайте, – с трудом выдавила она из себя, – я ведь тоже здесь в плену.
– Но, в привилегированном положении, миледи.
Женевьева вспыхнула и отвернулась к окну, но тут же забыла о его словах, ибо заметила, что во дворе началось какое-то движение. Забегали конюхи, стражники выстроились в две шеренги, формируя коридор, в то время как ворота замка начали раскрываться. Привстав на цыпочки, чтобы лучше видеть, что происходит, Женевьева вскрикнула, так как увидела, что в ворота въехала кавалькада из дюжины всадников, державших развернутые знамена, на которых был изображен дракон.
– Томкин!
Он моментально подошел к ней и тоже выглянул в окно.
– На знаменах дракон! Это Кадвалладер Уэльса. Миледи, эти люди – посланцы короля.
Да, это были люди Генриха VII, Женевьева видела, как всадники проехали через ворота, она слышала звуки труб, на развевающихся знаменах были хорошо видны лилии и леопарды Англии и Уэльские драконы.
– Господи! – внезапно воскликнул Томкин.
– Что там?
– Посмотрите туда! Это же сэр Гай! Этот человек либо дурак, либо… Он вернулся!
– Он переменил свои убеждения, – пробормотала Женевьева.
Она смотрела на: своего старого друга, спешившегося во дворе и передавшего поводья одному из слуг. Он глянул наверх, и хотя Женевьева была уверена, что Гай не может ее видеть, она невольно отступила на шаг. Ей было приятно видеть его снова, и в то же время, вспомнив, каким было лицо Тристана, когда он произнес его имя, она испугалась, и вообще она была не совсем уверена, что сэр Гай сейчас, здесь – желанный гость. Он был все таким же: красивый, светловолосый, и голубоглазый и, казался таким спокойным и довольным. Те, кто сражались на стороне Ричарда Йорка, получили каждый по заслугам, и теперь жили новой жизнью, в которой сэру Гаю уже не было места. Хотя, он, несомненно, был частью нового порядка, установившегося в стране.
– Переменил убеждения! – фыркнул Томкин, – предатель!
Женевьева пожала плечами. Предатель, или единственный умный человек среди них?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Женевьева тяжело вздохнула, остро ощутив свою неволю. Всего лишь час тому назад Тристан, Джон, молодой Роджер де Трейн и двое егерей выехали поохотиться на оленей, спустившихся к побережью в поисках корма. Она наблюдала за ними в окно, ей было грустно и очень хотелось поехать с ними, но она не могла даже заикнуться об этом.
Она получила относительную свободу и уже не чувствовала себя столь угнетенно, как прежде. Она могла бродить по всему замку, но прекрасно знала, что ей не доверяют до конца. Везде стояли стражники. Кроме того, она знала, не спрашивая Тристана, что тот не позволит ей воспользоваться лошадью. Когда они отъезжали сегодня утром, в ее глазах была немая мольба, но и без слов было понятно, что Тристан не возьмет ее. Монастырь «Доброй Надежды» располагался достаточно близко, чтобы Женевьева могла добраться туда верхом.
Женевьева вздохнула и оперлась руками о подоконник, она даже отодвинула занавеску, так ей хотелось хотя бы прикоснуться к снегу.
Со времени возвращения Тристана ее жизнь переменилась в лучшую сторону, и Женевьева была рада этой перемене. С его молчаливого согласия все в замке пошло почти как в былые времена. Томкин, такой же пленник, как и Женевьева, снова занимался управлением поместья. Вместе они заботились, насколько это было возможно, о благосостоянии крестьян и йоменов.
«Так много недосказанного», – подумала Женевьева печально. Это был странный период, как будто бы все замерло в ожидании. И жизнь–сама по себе штука странная, не лишенная определенных радостей. Утро Женевьева проводила, занимаясь делами замка. После обеда она общалась с Энни и Эдвиной, они резвились, смеялись, читали… Иногда Женевьева играла на арфе. Когда же наступали сумерки, и Энни отправляли спать, возвращались Тристан и Джон, и они все вместе проводили вечер за столом, часто к ним присоединялись отец Томас и Тибальд.
А потом… потом они оставались с Тристаном наедине, и ночи были похожи на волшебные мечты. Тристан никогда не говорил о будущем и никогда не упоминал о ребенке, поэтому и Женевьева обходила эти темы. Она не делилась с ним своими планами, и он не показывал, что у него есть что-то на уме. Женевьева понимала, что испытывает к нему страстное влечение, но и не пыталась разобраться в своих чувствах, ибо в глубине души страшилась того, что было на самом деле, и что нельзя было изменить. Он враг – она награда победителю. Ей никогда не стать для него большим. Она находится в плену в собственном замке и, лишь до тех пор, пока хозяин находит ее полезной для себя.
Но Женевьева не чувствовала себя несчастной! Поэтому, со временем, поняв, что уже не может сопротивляться обаянию этого мужчины, его силе и нежности, просто решила, надо набраться терпения и ждать.
Теперь она редко краснела, когда слуги бросали на нее любопытные взгляды, или, когда отец Томас сочувствующе заглядывал в ее глаза. Только самые близкие ее знали, что она носит в себе его ребенка. Но все прекрасно были осведомлены, где она спит, ибо Тристан никогда не делал секрета из ее двусмысленного положения. Возможно, было бы легче делать вид, будто ничего не произошло, и внешне соблюдать благопристойность. Никто не прикоснулся к содержимому ее сундуков и шкатулок, и Женевьева носила свои платья и собственные драгоценности, и выглядела так же, как и до захвата замка. Пожалуй, даже еще лучше…
Она просто не выходила за пределы замка…
– Миледи?
Голос Томкина вернул ее в день сегодняшний. Женевьева обернулась и посмотрела на него. Он стоял у стола, все еще держа в руках перо, и напряженно глядел на нее. Вероятно, Томкин что-то сказал, а она не услышала его слова.
– Вы не слушали, – сказал он.
Женевьева, извиняясь, улыбнулась человеку, который всегда был частью ее жизни.
– Простите меня, Томкин, я задумалась. Так о чем вы говорили?
Он прокашлялся:
– Я сказал, чтобы вы попросили за меня, миледи, перед лордом де ла Тером, – он переступил с ноги на ногу и пробормотал, – меня так и не простили за то, что мы тогда… Другие уже давно свободны, а про меня забыли. Каждую ночь я возвращаюсь к себе в темницу, и меня запирают на ключ. Я не могу повернуть время вспять. – Томкин пожал плечами: – Я много лет был верен вашему отцу, миледи, но я не в силах, ни воскресить Ричарда, ни посадить его на трон. Я бы принес присягу королю Генриху, и готов поклясться в верности Тристану де ла Теру.
Женевьева непонимающе смотрела на него, и Томкин продолжил:
– Миледи, пожалуйста, если бы вы только замолвили словечко обо мне…
– Послушайте, – с трудом выдавила она из себя, – я ведь тоже здесь в плену.
– Но, в привилегированном положении, миледи.
Женевьева вспыхнула и отвернулась к окну, но тут же забыла о его словах, ибо заметила, что во дворе началось какое-то движение. Забегали конюхи, стражники выстроились в две шеренги, формируя коридор, в то время как ворота замка начали раскрываться. Привстав на цыпочки, чтобы лучше видеть, что происходит, Женевьева вскрикнула, так как увидела, что в ворота въехала кавалькада из дюжины всадников, державших развернутые знамена, на которых был изображен дракон.
– Томкин!
Он моментально подошел к ней и тоже выглянул в окно.
– На знаменах дракон! Это Кадвалладер Уэльса. Миледи, эти люди – посланцы короля.
Да, это были люди Генриха VII, Женевьева видела, как всадники проехали через ворота, она слышала звуки труб, на развевающихся знаменах были хорошо видны лилии и леопарды Англии и Уэльские драконы.
– Господи! – внезапно воскликнул Томкин.
– Что там?
– Посмотрите туда! Это же сэр Гай! Этот человек либо дурак, либо… Он вернулся!
– Он переменил свои убеждения, – пробормотала Женевьева.
Она смотрела на: своего старого друга, спешившегося во дворе и передавшего поводья одному из слуг. Он глянул наверх, и хотя Женевьева была уверена, что Гай не может ее видеть, она невольно отступила на шаг. Ей было приятно видеть его снова, и в то же время, вспомнив, каким было лицо Тристана, когда он произнес его имя, она испугалась, и вообще она была не совсем уверена, что сэр Гай сейчас, здесь – желанный гость. Он был все таким же: красивый, светловолосый, и голубоглазый и, казался таким спокойным и довольным. Те, кто сражались на стороне Ричарда Йорка, получили каждый по заслугам, и теперь жили новой жизнью, в которой сэру Гаю уже не было места. Хотя, он, несомненно, был частью нового порядка, установившегося в стране.
– Переменил убеждения! – фыркнул Томкин, – предатель!
Женевьева пожала плечами. Предатель, или единственный умный человек среди них?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130