Ли По постоянно меня поправляет. А вот мне ни разу не удалось его поправить.
– Но почему же он никогда не говорит с нами по-английски? – полюбопытствовала Розалинда.
– Утверждает, что ни один цивилизованный язык не может звучать как стук топорика для колки льда.
– Где он выучил английский? – спросил Грейсон.
– Он был десять лет женат на англичанке, но она и их единственный ребенок умерли при родах. Она была миссионером и учительницей.
– Как грустно! – вздохнула Розалинда. – Но почему он так предан тебе?
– Я спас ему жизнь, когда португальский губернатор приказал его повесить.
Розалинда проницательно взглянула на него:
– Но как тебе удалось убедить португальского губернатора?
– Просто объяснил, что с ним будет, если он еще раз выкинет нечто в этом духе, – улыбнулся Николас.
– Ли По крайне многозначительно посматривал на меня, – задумчиво сказала Розалинда. – Видимо, это означает, что он знает о нашей будущей свадьбе?
Николас кивнул.
– Пора проверить, способен ли мой язык выговорить эти странные слова. Как мне поблагодарить его?
– Шеш-шеш. Если сможешь произнести. Розалинда немного потренировалась, прежде чем окликнуть:
– Шеш-шеш, Ли По. Тот что-то пробормотал.
– Что он сказал, Николас?
– Сказал «пожалуйста, рыжая девушка, которая скоро станет хозяйкой дома его светлости».
– Ты это придумал!
Николас слегка ухмыльнулся.
– А Ли По знает о книге? – спросил Грейсон.
– Думаю, Ли По знает обо всем, что для меня важно.
– Кстати о книге, – вспомнила Розалинда, открывая «Правила Пейла». – У нас мало времени. Через два часа у меня примерка подвенечного платья. Мы едва успеем дочитать книгу.
– Лорелея сказала, что она едет с тобой? – спросил Грейсон. – И утверждает, что помогла тебе выбрать фасон.
Розалинда закатила глаза к небу:
– Она просто согласилась – причем с огромным энтузиазмом – со всеми предложениями дяди Дугласа. У меня были кое-какие идеи, но кто станет слушать меня, будущую невесту? Даже помощница модистки не обращала на меня внимания.
– Твой дядя Дуглас утверждает, что у тебя ужасный вкус и поэтому он сам выбирал тебе платья к этому сезону, – хмыкнул Николас. – И стал расспрашивать о моем вкусе. Я объяснил, что ни разу не имел возможности выбирать женские платья и, следовательно, понятия не имею, хороший ли у меня вкус. Однако Ли По не раз заверял меня, что у меня прекрасный вкус, так что посмотрим, как все будет. У меня для тебя новости, Розалинда.
Но та продолжала ворчать:
– Подумать только, я взрослая женщина, со вкусом, хорошим вкусом, и все же вынуждена подчиняться джентльменам, приказывающие мне, что именно носить! Какая несправедливость! А тут еще ты заявляешь, что Ли По боготворит твой чертов вкус!
– Понятно. Но как я сказал, у меня для тебя новости. Причем, касающиеся именно вкуса.
Розалинда вопросительно вскинула брови.
– Я должен сопровождать тебя в лавку мадам Фуке. Твой дядя Дуглас желает испытать меня.
– Тебя? – расхохотался Грейсон. – Позволим Николасу снять с тебя мерки?
Но Розалинда задумчиво покачала головой.
– Боюсь, Грейсон, мы увидим, что его светлость – ужасный подхалим.
Грейсон снова засмеялся:
– Дядя Дуглас терпеть не может подхалимов. Советую соглашаться с ним всего один раз из трех, иначе плохо вам придется. А теперь нужно дочитать «Правила». Надеюсь, Саримунд завершит свою рукопись так же блестяще, как начал.
Дверь гостиной хлопнула.
– Куда ушел Ли По?
– В лавку аптекаря в Спитлфилдс. По моей просьбе.
– И какова же эта просьба? – насторожилась Розалинда. – Надеюсь, ты не болен?
– Не важно. Читай, Розалинда.
Розалинда нахмурилась, осторожно открыла книгу, откашлялась и начала читать:
– «Я понял, что, когда находился в Пейле, был не слишком могущественным чародеем, поэтому заколдовал красного лазиса. К моему удивлению, он обратил на меня взор огромных глаз, подошел, ткнулся головой в мое плечо и тихо запел высоким нежным голосом. Он сказал, что его зовут Бифрост и что он старейший красный лазис в Пейле. Он очень долго ждал, пока я заговорю с ним, потому что красный лазис никогда не заговаривает первым. У лазисов это считается очень невежливым. Он утверждал, что я могущественный чародей, несмотря на то, что позволил злобным волшебникам и колдуньям в Блад-Роке затуманить мой разум. Он пропел, что мне пора уходить, что я оставил свое семя в Эпоне, и что именно с этой целью чародеи ждали моего появления.
Оставил свое семя? Я не поверил ему. Я возмутился. Но он объяснил, что чай, которым меня поили, лишил меня чувств и сделал бессильным, если не считать самой важной части моего тела, Лазис пел своим прекрасным мелодичным голосом, что это было предопределено. Эпона родит чародея, которому предстоит стать самым великим из всех существующих, и он будет править в Пейле, пока гора Оливан не рассыплется в пыль.
У меня будет сын, которого я никогда не увижу. Я предвидел, что это глубоко ранит меня, но в полной мере понял, когда осознал реальность происходящего. Я ответил Бифросту, что готов покинуть Пейл, но только не ведаю, как попал сюда, и понятия не имею, где находится дверь, через которую я вошел. Он издал звонкий смешок, очень приятный на слух, и пропел, что меня принесли драконы Саллас-Понда, решившие внедрить нового брата в змеиное гнездо чародеев и ведьм на горе Оливан. Далее он пропел, что чародеи и ведьмы не захотели принять меня к себе, потому что я слишком упрям и привык идти своей дорогой, но что мой сын будет достойным повелителем. Бифрост пообещал рассказать обо мне сыну и добавил, что покажет дорогу назад. Но так и не показал. Я видел, как он заманил тайбера в пропасть, убил огненным копьем, пронзив толстую шею, и принялся пожирать свой обед. А потом исчез. Я почувствовал себя покинутым. И не понимал ни Бифроста, ни кого-то еще в этом затерянном мире. Мире, в котором оставлял своего сына.
Когда я, наконец, уснул под деревом с колючими ветвями, мне снилось, что вокруг разразилась свирепая пустынная буря. Песок вихрился вокруг, залепляя рот и глаза. Деваться было некуда, и я понял, что погибну. Но тут буря улеглась, и я оказался в Булгаре. Какое это было счастье! Я не ведал, что сделал Бифрост, но, конечно, это было волшебство, древнее волшебство из иного мира. Надо мной стоял Реннат, главный чародей Востока. Он любезно осведомился, хорошо ли я спал прошлой ночью. Я кивнул. Прошлой ночью?
Он сказал, что даже одна ночь, проведенная вдали от седобородых чародеев, поднимает дух. Всего одна ночь? Может, Пейл – всего лишь порождение сна? Означает ли это, что у меня не будет сына? Что всего этого вообще не было? Что мое пребывание в Пейле – плод воспаленного воображения? Я никому не рассказал об этом. Да и что я мог рассказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Но почему же он никогда не говорит с нами по-английски? – полюбопытствовала Розалинда.
– Утверждает, что ни один цивилизованный язык не может звучать как стук топорика для колки льда.
– Где он выучил английский? – спросил Грейсон.
– Он был десять лет женат на англичанке, но она и их единственный ребенок умерли при родах. Она была миссионером и учительницей.
– Как грустно! – вздохнула Розалинда. – Но почему он так предан тебе?
– Я спас ему жизнь, когда португальский губернатор приказал его повесить.
Розалинда проницательно взглянула на него:
– Но как тебе удалось убедить португальского губернатора?
– Просто объяснил, что с ним будет, если он еще раз выкинет нечто в этом духе, – улыбнулся Николас.
– Ли По крайне многозначительно посматривал на меня, – задумчиво сказала Розалинда. – Видимо, это означает, что он знает о нашей будущей свадьбе?
Николас кивнул.
– Пора проверить, способен ли мой язык выговорить эти странные слова. Как мне поблагодарить его?
– Шеш-шеш. Если сможешь произнести. Розалинда немного потренировалась, прежде чем окликнуть:
– Шеш-шеш, Ли По. Тот что-то пробормотал.
– Что он сказал, Николас?
– Сказал «пожалуйста, рыжая девушка, которая скоро станет хозяйкой дома его светлости».
– Ты это придумал!
Николас слегка ухмыльнулся.
– А Ли По знает о книге? – спросил Грейсон.
– Думаю, Ли По знает обо всем, что для меня важно.
– Кстати о книге, – вспомнила Розалинда, открывая «Правила Пейла». – У нас мало времени. Через два часа у меня примерка подвенечного платья. Мы едва успеем дочитать книгу.
– Лорелея сказала, что она едет с тобой? – спросил Грейсон. – И утверждает, что помогла тебе выбрать фасон.
Розалинда закатила глаза к небу:
– Она просто согласилась – причем с огромным энтузиазмом – со всеми предложениями дяди Дугласа. У меня были кое-какие идеи, но кто станет слушать меня, будущую невесту? Даже помощница модистки не обращала на меня внимания.
– Твой дядя Дуглас утверждает, что у тебя ужасный вкус и поэтому он сам выбирал тебе платья к этому сезону, – хмыкнул Николас. – И стал расспрашивать о моем вкусе. Я объяснил, что ни разу не имел возможности выбирать женские платья и, следовательно, понятия не имею, хороший ли у меня вкус. Однако Ли По не раз заверял меня, что у меня прекрасный вкус, так что посмотрим, как все будет. У меня для тебя новости, Розалинда.
Но та продолжала ворчать:
– Подумать только, я взрослая женщина, со вкусом, хорошим вкусом, и все же вынуждена подчиняться джентльменам, приказывающие мне, что именно носить! Какая несправедливость! А тут еще ты заявляешь, что Ли По боготворит твой чертов вкус!
– Понятно. Но как я сказал, у меня для тебя новости. Причем, касающиеся именно вкуса.
Розалинда вопросительно вскинула брови.
– Я должен сопровождать тебя в лавку мадам Фуке. Твой дядя Дуглас желает испытать меня.
– Тебя? – расхохотался Грейсон. – Позволим Николасу снять с тебя мерки?
Но Розалинда задумчиво покачала головой.
– Боюсь, Грейсон, мы увидим, что его светлость – ужасный подхалим.
Грейсон снова засмеялся:
– Дядя Дуглас терпеть не может подхалимов. Советую соглашаться с ним всего один раз из трех, иначе плохо вам придется. А теперь нужно дочитать «Правила». Надеюсь, Саримунд завершит свою рукопись так же блестяще, как начал.
Дверь гостиной хлопнула.
– Куда ушел Ли По?
– В лавку аптекаря в Спитлфилдс. По моей просьбе.
– И какова же эта просьба? – насторожилась Розалинда. – Надеюсь, ты не болен?
– Не важно. Читай, Розалинда.
Розалинда нахмурилась, осторожно открыла книгу, откашлялась и начала читать:
– «Я понял, что, когда находился в Пейле, был не слишком могущественным чародеем, поэтому заколдовал красного лазиса. К моему удивлению, он обратил на меня взор огромных глаз, подошел, ткнулся головой в мое плечо и тихо запел высоким нежным голосом. Он сказал, что его зовут Бифрост и что он старейший красный лазис в Пейле. Он очень долго ждал, пока я заговорю с ним, потому что красный лазис никогда не заговаривает первым. У лазисов это считается очень невежливым. Он утверждал, что я могущественный чародей, несмотря на то, что позволил злобным волшебникам и колдуньям в Блад-Роке затуманить мой разум. Он пропел, что мне пора уходить, что я оставил свое семя в Эпоне, и что именно с этой целью чародеи ждали моего появления.
Оставил свое семя? Я не поверил ему. Я возмутился. Но он объяснил, что чай, которым меня поили, лишил меня чувств и сделал бессильным, если не считать самой важной части моего тела, Лазис пел своим прекрасным мелодичным голосом, что это было предопределено. Эпона родит чародея, которому предстоит стать самым великим из всех существующих, и он будет править в Пейле, пока гора Оливан не рассыплется в пыль.
У меня будет сын, которого я никогда не увижу. Я предвидел, что это глубоко ранит меня, но в полной мере понял, когда осознал реальность происходящего. Я ответил Бифросту, что готов покинуть Пейл, но только не ведаю, как попал сюда, и понятия не имею, где находится дверь, через которую я вошел. Он издал звонкий смешок, очень приятный на слух, и пропел, что меня принесли драконы Саллас-Понда, решившие внедрить нового брата в змеиное гнездо чародеев и ведьм на горе Оливан. Далее он пропел, что чародеи и ведьмы не захотели принять меня к себе, потому что я слишком упрям и привык идти своей дорогой, но что мой сын будет достойным повелителем. Бифрост пообещал рассказать обо мне сыну и добавил, что покажет дорогу назад. Но так и не показал. Я видел, как он заманил тайбера в пропасть, убил огненным копьем, пронзив толстую шею, и принялся пожирать свой обед. А потом исчез. Я почувствовал себя покинутым. И не понимал ни Бифроста, ни кого-то еще в этом затерянном мире. Мире, в котором оставлял своего сына.
Когда я, наконец, уснул под деревом с колючими ветвями, мне снилось, что вокруг разразилась свирепая пустынная буря. Песок вихрился вокруг, залепляя рот и глаза. Деваться было некуда, и я понял, что погибну. Но тут буря улеглась, и я оказался в Булгаре. Какое это было счастье! Я не ведал, что сделал Бифрост, но, конечно, это было волшебство, древнее волшебство из иного мира. Надо мной стоял Реннат, главный чародей Востока. Он любезно осведомился, хорошо ли я спал прошлой ночью. Я кивнул. Прошлой ночью?
Он сказал, что даже одна ночь, проведенная вдали от седобородых чародеев, поднимает дух. Всего одна ночь? Может, Пейл – всего лишь порождение сна? Означает ли это, что у меня не будет сына? Что всего этого вообще не было? Что мое пребывание в Пейле – плод воспаленного воображения? Я никому не рассказал об этом. Да и что я мог рассказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77