Потом настал черед телохранителей, которых королева поручила попечению г-на де Лафайета и г-на Барнава.
И здесь на мгновение завязалась страшная схватка, и мне пришлось вмешаться в нее. Перед въездом на Елисейские поля я оставил свою лошадь в конюшне одного дома и занял место в строю пеших гренадеров. Они хотели меня выгнать, но король попросил:
— Пропустите его, это наш друг.
И меня пропустили. Господин Петион исподлобья посмотрел на меня; г-н Барнав мне улыбнулся.
Король и королева следили за тем, что будет с телохранителями: король со своей обычной апатией, королева, трепеща от страха.
В рядах национальных гвардейцев сверкнули обнаженные сабли и взметнулись пики; указывая на телохранителей, гвардейцы орали:
— Смерть предателям!
Вдруг я заметил, что по кожаным лосинам г-на де Мальдена стекает струйка крови. Находясь в центре схватки, я с силой притянул его к себе и крикнул:
— Дорогу! Дорогу! Я друг господина Друэ из Варенна.
— Да здравствует Друэ! Да здравствует Гийом! — подхватило с полтысячи голосов.
Я провел г-на де Мальдена под крышу большой беседки; но он не хотел уходить отсюда до тех пор, пока не узнает, какова участь короля и королевы.
Тем временем под неистовые вопли, похожие на рычание диких зверей, спасали г-на де Валори и г-на де Мустье. Господин де Валори тоже был ранен, но его рана, как и рана г-на де Мальдена, была неопасной.
Вдруг королева вскрикнула сдавленным голосом:
— Ко мне! Помогите!
Выходя из кареты, она попала в руки двух мужчин и сочла их смертельными врагами, почувствовав, что ее куда-то ведут. То были г-н д'Эгильон и г-н де Ноай. Королеве показалось, что от ужаса она теряет сознание.
— Ничего не бойтесь, ваше величество, — шептали они, — мы отвечаем за вашу жизнь.
Мария Антуанетта не слышала и не слушала их: испуганно оглядываясь, она искала помощи, считая, что ее выдадут толпе.
Рискуя жизнью, они провели королеву в ее покои. И здесь Марию Антуанетту охватил страх; она искала дофина, звала его, но тот не откликался. Принцесса Мария Тереза взяла королеву за руку, привела в спальню и показала ребенка: разбитый усталостью, он спал на кровати.
Королева никак не могла поверить, что после выслушанных угроз, после львиного рыка толпы вся семья осталась живой и невредимой.
Я вернулся к берлине, где еще сидели мадам Елизавета и король. Барнав полагал, что будет нелишним, если он и Петион не уйдут и станут охранять короля.
— Эй, кто-нибудь! — крикнул Барнав. — Проводите мадам Елизавету!
Та с ангельским спокойствием вышла из кареты.
— Сударь, не изволите ли вы подать мне руку? — спросила она меня.
Я почти испугался.
— О мадам! — воскликнул я. — Я не достоин этого!
— Ваше одеяние сегодня достойнее королевской мантии… К тому же я знаю вас, — прибавила она, — вы добрый молодой человек.
Я взял ружье на плечо и снял шапку.
Увидев, что мадам Елизавета взяла под руку простого национального гвардейца, люди захлопали в ладоши. Подойдя к подножию лестницы, я хотел ретироваться.
— А где же мой брат? — спросила она, оглядываясь по сторонам.
Я склонился к ней и сказал:
— Он идет с господином Барнавом и господином Петионом.
Потом я снова поклонился мадам Елизавете.
— Неужели мы больше не встретимся, сударь? — спросила мадам Елизавета.
— Нет, мадам, ведь я не могу поверить, что мне выпадет счастье быть вам полезным.
— Пусть так, но вы уже оказали нам услугу, а мы, что бы там о нас ни говорили, не из тех людей, кто забывает об этом.
Тут подошел король.
— Благодарю вас, господа, благодарю, — обратился он к Петиону и Барнаву. — Мне нет необходимости напоминать вам, что, если вы желаете подняться к…
— Государь, — ответил Барнав, — сейчас ваше величество и ее величество королева в безопасности. Наша миссия завершена, и мы должны дать отчет о ней Национальному собранию.
Они поклонились королю и ушли. Я последовал их примеру, то есть откланялся и собрался смиренно удалиться, когда мадам Елизавета, указывая на меня, сказала королю:
— Брат мой, вот этот молодой человек… Очевидно, этому благородному сердцу было трудно расстаться со мной, не вознаградив меня чем-нибудь.
— Действительно, я забыл, что он ваш протеже, — сказал король.
— Вернее, это я его протеже, государь. Король опустил руку на воротник моего мундира.
— Хорошо, молодой человек, говорите быстрее, можем ли мы что-нибудь для вас сделать, хотя сейчас мы в бедственном положении?
Я почувствовал себя оскорбленным; король, вероятно, считал, что я оставался здесь, ожидая вознаграждения.
— Государь, — ответил я, — если вы, дав слово нации, сдержите его, то для меня как гражданина ваше величество сделает все, чего я вправе у него просить.
— Вы видите, сестра, он же дикарь, — заметил король.
— Как вас зовут, сударь? — спросила мадам Елизавета.
— Рене Бессон, мадам.
— Откуда вы родом?
— Из Аргоннского леса.
— Я же сказал вам, дикарь, — повторил король. — И чем же вы занимаетесь?
— Сейчас, ваше величество, я сопровождаю мадам Елизавету.
— Это же не профессия.
— Но у меня есть и другое ремесло.
— Какое?
— Я столяр.
— Брат мой, вам же известна басня Лафонтена о Льве и Крысе.
— Друг мой, вы понимаете, что мне необходимо уйти, — обратился ко мне король. — Если мы вам понадобимся, приходите и спросите Клери, моего камердинера.
— Государь, человек, имеющий профессию, никогда ни в ком не нуждается, тем более в короле.
Король пожал плечами и пошел вверх по лестнице; мадам Елизавета осталась внизу.
— Но если, друг мой, напротив, вы понадобитесь нам? — спросила она.
— О мадам! Это совсем другое дело! — воскликнул я.
— В таком случае, Рене Бессон, приходите и обращайтесь к Клери, — попросила она.
Она ушла вслед за братом, а я стоял неподвижно, восхищенный ее ангельской добротой, сумевшей даже просьбу сделать наградой.
Через два дня журналист Прюдом писал:
«Некоторые добрые патриоты, в ком неприязнь к королевской власти не убила сострадания, были, кажется, обеспокоены нравственным и физическим состоянием Людовика Шестнадцатого и членов его семьи после злополучной поездки в Сент-Мену.
Ну так успокойтесь! Наш «бывший «, вернувшись в субботу вечером к себе, чувствовал себя ничуть не хуже, чем после утомительной и неудачной охоты: он, как всегда, умял цыпленка, а на следующий день после обеда стал играть с сыном.
А маменька по возвращении приняла ванну; первое, что она сделала, — приказала подать новые туфли, показывая всем, как протерлись те, в которых она путешествовала; вела себя весьма вольно с офицерами, приставленными для ее личной охраны; сочла смешным и неприличным предложение оставить отворенными двери в ванную комнату и спальню».
Мы приводим эти три абзаца, чтобы показать, до какой степени может ослеплять людей дух партийного пристрастия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
И здесь на мгновение завязалась страшная схватка, и мне пришлось вмешаться в нее. Перед въездом на Елисейские поля я оставил свою лошадь в конюшне одного дома и занял место в строю пеших гренадеров. Они хотели меня выгнать, но король попросил:
— Пропустите его, это наш друг.
И меня пропустили. Господин Петион исподлобья посмотрел на меня; г-н Барнав мне улыбнулся.
Король и королева следили за тем, что будет с телохранителями: король со своей обычной апатией, королева, трепеща от страха.
В рядах национальных гвардейцев сверкнули обнаженные сабли и взметнулись пики; указывая на телохранителей, гвардейцы орали:
— Смерть предателям!
Вдруг я заметил, что по кожаным лосинам г-на де Мальдена стекает струйка крови. Находясь в центре схватки, я с силой притянул его к себе и крикнул:
— Дорогу! Дорогу! Я друг господина Друэ из Варенна.
— Да здравствует Друэ! Да здравствует Гийом! — подхватило с полтысячи голосов.
Я провел г-на де Мальдена под крышу большой беседки; но он не хотел уходить отсюда до тех пор, пока не узнает, какова участь короля и королевы.
Тем временем под неистовые вопли, похожие на рычание диких зверей, спасали г-на де Валори и г-на де Мустье. Господин де Валори тоже был ранен, но его рана, как и рана г-на де Мальдена, была неопасной.
Вдруг королева вскрикнула сдавленным голосом:
— Ко мне! Помогите!
Выходя из кареты, она попала в руки двух мужчин и сочла их смертельными врагами, почувствовав, что ее куда-то ведут. То были г-н д'Эгильон и г-н де Ноай. Королеве показалось, что от ужаса она теряет сознание.
— Ничего не бойтесь, ваше величество, — шептали они, — мы отвечаем за вашу жизнь.
Мария Антуанетта не слышала и не слушала их: испуганно оглядываясь, она искала помощи, считая, что ее выдадут толпе.
Рискуя жизнью, они провели королеву в ее покои. И здесь Марию Антуанетту охватил страх; она искала дофина, звала его, но тот не откликался. Принцесса Мария Тереза взяла королеву за руку, привела в спальню и показала ребенка: разбитый усталостью, он спал на кровати.
Королева никак не могла поверить, что после выслушанных угроз, после львиного рыка толпы вся семья осталась живой и невредимой.
Я вернулся к берлине, где еще сидели мадам Елизавета и король. Барнав полагал, что будет нелишним, если он и Петион не уйдут и станут охранять короля.
— Эй, кто-нибудь! — крикнул Барнав. — Проводите мадам Елизавету!
Та с ангельским спокойствием вышла из кареты.
— Сударь, не изволите ли вы подать мне руку? — спросила она меня.
Я почти испугался.
— О мадам! — воскликнул я. — Я не достоин этого!
— Ваше одеяние сегодня достойнее королевской мантии… К тому же я знаю вас, — прибавила она, — вы добрый молодой человек.
Я взял ружье на плечо и снял шапку.
Увидев, что мадам Елизавета взяла под руку простого национального гвардейца, люди захлопали в ладоши. Подойдя к подножию лестницы, я хотел ретироваться.
— А где же мой брат? — спросила она, оглядываясь по сторонам.
Я склонился к ней и сказал:
— Он идет с господином Барнавом и господином Петионом.
Потом я снова поклонился мадам Елизавете.
— Неужели мы больше не встретимся, сударь? — спросила мадам Елизавета.
— Нет, мадам, ведь я не могу поверить, что мне выпадет счастье быть вам полезным.
— Пусть так, но вы уже оказали нам услугу, а мы, что бы там о нас ни говорили, не из тех людей, кто забывает об этом.
Тут подошел король.
— Благодарю вас, господа, благодарю, — обратился он к Петиону и Барнаву. — Мне нет необходимости напоминать вам, что, если вы желаете подняться к…
— Государь, — ответил Барнав, — сейчас ваше величество и ее величество королева в безопасности. Наша миссия завершена, и мы должны дать отчет о ней Национальному собранию.
Они поклонились королю и ушли. Я последовал их примеру, то есть откланялся и собрался смиренно удалиться, когда мадам Елизавета, указывая на меня, сказала королю:
— Брат мой, вот этот молодой человек… Очевидно, этому благородному сердцу было трудно расстаться со мной, не вознаградив меня чем-нибудь.
— Действительно, я забыл, что он ваш протеже, — сказал король.
— Вернее, это я его протеже, государь. Король опустил руку на воротник моего мундира.
— Хорошо, молодой человек, говорите быстрее, можем ли мы что-нибудь для вас сделать, хотя сейчас мы в бедственном положении?
Я почувствовал себя оскорбленным; король, вероятно, считал, что я оставался здесь, ожидая вознаграждения.
— Государь, — ответил я, — если вы, дав слово нации, сдержите его, то для меня как гражданина ваше величество сделает все, чего я вправе у него просить.
— Вы видите, сестра, он же дикарь, — заметил король.
— Как вас зовут, сударь? — спросила мадам Елизавета.
— Рене Бессон, мадам.
— Откуда вы родом?
— Из Аргоннского леса.
— Я же сказал вам, дикарь, — повторил король. — И чем же вы занимаетесь?
— Сейчас, ваше величество, я сопровождаю мадам Елизавету.
— Это же не профессия.
— Но у меня есть и другое ремесло.
— Какое?
— Я столяр.
— Брат мой, вам же известна басня Лафонтена о Льве и Крысе.
— Друг мой, вы понимаете, что мне необходимо уйти, — обратился ко мне король. — Если мы вам понадобимся, приходите и спросите Клери, моего камердинера.
— Государь, человек, имеющий профессию, никогда ни в ком не нуждается, тем более в короле.
Король пожал плечами и пошел вверх по лестнице; мадам Елизавета осталась внизу.
— Но если, друг мой, напротив, вы понадобитесь нам? — спросила она.
— О мадам! Это совсем другое дело! — воскликнул я.
— В таком случае, Рене Бессон, приходите и обращайтесь к Клери, — попросила она.
Она ушла вслед за братом, а я стоял неподвижно, восхищенный ее ангельской добротой, сумевшей даже просьбу сделать наградой.
Через два дня журналист Прюдом писал:
«Некоторые добрые патриоты, в ком неприязнь к королевской власти не убила сострадания, были, кажется, обеспокоены нравственным и физическим состоянием Людовика Шестнадцатого и членов его семьи после злополучной поездки в Сент-Мену.
Ну так успокойтесь! Наш «бывший «, вернувшись в субботу вечером к себе, чувствовал себя ничуть не хуже, чем после утомительной и неудачной охоты: он, как всегда, умял цыпленка, а на следующий день после обеда стал играть с сыном.
А маменька по возвращении приняла ванну; первое, что она сделала, — приказала подать новые туфли, показывая всем, как протерлись те, в которых она путешествовала; вела себя весьма вольно с офицерами, приставленными для ее личной охраны; сочла смешным и неприличным предложение оставить отворенными двери в ванную комнату и спальню».
Мы приводим эти три абзаца, чтобы показать, до какой степени может ослеплять людей дух партийного пристрастия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117