— Что ж! Итак, графиня, да будет вам известно: с того дня…
Тут он осекся, заколебавшись. Графиня в ожидании смотрела на него.
— Черт возьми, скажем прямо, без околичностей! — продолжил герцог. — С того дня, когда вы станете возлюбленной короля, у вас появится множество забот. Вам надо будет стать владычицей его помыслов, утехой его ума, соблазном для его чувственности. А быть всем сразу — это, сударыня, знаете ли, довольно обременительно.
— Герцог, постойте, герцог, — воскликнула Луиза, — я вас не понимаю!
— Ах, графиня!..
— Честное слово! — с живостью перебила его г-жа де Майи. — Дело не в том, что я сержусь, нет, право же, я не поняла вас.
Герцог задумчиво кивнул, что примерно значило: «Так и быть! Если вам не ясно, придется растолковать». Потом, уже вслух, он сказал:
— Послушайте. Вам следует знать, графиня, что сейчас, когда вы пока всего лишь едва разведенная жена господина де Майи…
— О, вполне разведенная! — вскричала графиня.
— Ладно. Так вот, у вас уже есть соперницы. Черные брови Луизы де Майи сошлись на переносице, словно две тучи, чреватые молниями и ураганами.
— Соперницы? — пробормотала она тоном женщины не столько испуганной, сколько готовой сражаться.
— Отлично! — заметил герцог. — Вот это мне нравится: свою реплику вы произнесли в лучших традициях Клерон. Да, графиня, соперницы!
— Кто же это?
— Прежде всего королева; о, не кривите ваши пурпурные губки в такой презрительной гримасе; поверьте мне, королева не такая соперница, которой стоит пренебрегать.
— Господин герцог, — отвечала г-жа де Майи, — если вы полагаете, что королева для меня до такой степени опасна и что король питает к ней столь нежную любовь, то подобает ли женщине с моим характером и происхождением затевать борьбу? Берегитесь, герцог: при таких условиях ополчаться против жены, за плечами которой четыре года супружества, значило бы неизбежно обесчестить себя; это бесчестие, герцог, падет и на вас, ведь вы мой друг.
— О, погодите, это еще не все! Помимо королевы, что бы вы о ней ни говорили, у вас есть — мои слова, как вы понимаете, соотносятся с тем, что я знаю; о Людовике Четырнадцатом я бы не сказал того, что говорю о Людовике Пятнадцатом, — помимо королевы, имеющей то большое преимущество, что она королева, у вас есть соперница еще более красивая, женщина, чей ум не уступит вашему, а красота… ох, пусть это прозвучит жестко, но все равно… главное, чтобы вы все поняли. Так вот, ее красота в смысле классической правильности превосходит вашу; эта женщина благородного происхождения и — да постойте, все это еще пустяки! — она актриса, то есть хамелеон, готовый принимать любые обличья; актриса — это значит не только красавица, но еще и талант, и чары улыбки, и особый аромат, и щедрое сердце.
— Боже мой! Боже мой! Понятно ли вам, какого страха вы нагнали на меня? — воскликнула Луиза.
— Еще бы! — отозвался герцог. — Мое намерение в том и состояло! Посредственны те военачальники, от которых приходится скрывать истинную силу противника; с вами же я говорю, как с Конде, как с Тюренном, как с графом Саксонским.
— Знаете, подобное сравнение не что иное, как едкая сатира на мою персону.
— Ну, хватит! Вот мой генерал и спустился на целую ступень: мой Тюренн уже не более чем Виллар.
— И кто же эта чаровница, эта особа, исполненная совершенств? — спросила госпожа де Майи.
— Мадемуазель Олимпия де Клев.
— Имя мне знакомо, — промолвила г-жа де Майи, сжав губы.
— Полагаю, что вы должны его знать, — заметил Ришелье с усмешкой. — Это любовница вашего мужа.
— Да, припоминаю, — обронила она. — Оставим это.
— Вовсе нет, не оставим, — возразил герцог, — напротив, остановимся на этом.
— Пусть будет по-вашему. Значит, эта женщина действительно такая, как вы сказали?
— Возможно, лучше.
— Вы ее видели?
— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, графиня, а вместо этого оценить самой то, что я подметил.
— Согласна.
— Прежде чем узнать вас, господин де Майи имел любовницу.
— Хорошо, дальше?
— Потом он становится вашим мужем и после года супружества возвращается к этой женщине.
— Да, вы правы, действительно это соперница. И король влюблен в нее?
— К счастью, еще нет; я лишь боюсь, что он уже успел возжелать ее, однако…
— Однако?
— Вслед за желанием может прийти любовь.
— И она придет?
— Если вам угодно. Корабли двигаются вперед не иначе как сообразно силе толкающего их ветра.
— Так этот корабль толкают?
— И весьма усердно.
— Кто же?
— Умнейший человек, черт его подери, что меня и беспокоит! Это один упрямец из числа моих друзей, господин герцог де Пекиньи.
— Он хочет преподнести ее королю?
— Именно так.
— А как же мой муж?
— Ах, бедняга-граф! Чего вы хотите? Похоже, его участь предрешена.
При всей своей обеспокоенности Луиза усмехнулась.
— Герцог, — проговорила она, опять хмуря брови, — уж если я опускаюсь до того, чтобы вступить в единоборство с комедианткой, извольте, по крайней мере, сказать, есть ли у меня шансы.
— Сударыня, — с поклоном напомнил Ришелье, — вы в то же время вступаете в поединок с королевой — это возмещает урон, нанесенный вашему самолюбию.
— Ах, да, верно! Это отнимает у меня еще один шанс, а я и забыла… Помолчав, она продолжала насмешливым тоном:
— Но, в конце концов, может быть, его величество соблаговолит скуки ради попользоваться малой толикой моей молодости и свежести. То-то будет славная победа.
— Вы пленительная женщина, но научитесь хотеть: вам только и недостает, что этого умения.
— Ну да, хотеть бесчестия.
— Не преувеличивайте, графиня; вы понятия не имеете, насколько ваш ум проигрывает от таких преувеличений.
— Ох, герцог, это потому… . — Так почему же?
— … потому что все во мне потрясено!
— Не надо краснеть, графиня: краснея, вы теряете самое привлекательное свойство вашей наружности, состоящее в дивной прелести вашей матовой кожи. А, вот теперь вы хорошо меня поняли. Боритесь, ведь королева имеет сторонников. Объявляю вам, что они немногочисленны, но в конце концов она королева, и на ее стороне имеются послы, власть, папа, придворные дамы.
— И ничего кроме?
— О, зато Олимпия, вот кто вооружен куда лучше королевы.
— Чем же это?
— У нее имеется Пекиньи, за ней увиваются повесы, к тому же ей присуща всепокоряющая красота.
— Что, эта особа и в самом деле настолько хороша?
— Настолько, что все слова бессильны сказать о ней, графиня.
— Попытайтесь все же, чтобы я поняла.
— Она имеет все то, что и вы, и сверх того — свое собственное.
Луиза, бледнея, окинула свое стройное, хрупкое тело быстрым взглядом, в котором мелькнул страх, что не укрылось от Ришелье, доказав ему, что она все поняла.
— Но тогда что же делать? — прошептала она.
— Почти ничего, сударыня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267