— Я бы предпочел какой-нибудь другой посмертный памятник, а не начало войны, победа в которой обязательно достанется моему врагу, — сказал Эрик спустя какое-то время.
— Тогда посмотри, нельзя ли этого врага повернуть к будущей пользе. Из Доминика ле Сабра может получиться лучший союзник, чем из твоих кузенов.
— Из самого сатаны получится лучший союзник, чем из моих кузенов.
— Да уж, — иронически усмехнулась Кассандра. — Над этим стоит подумать, не так ли?
Эрик коротко засмеялся и отпустил Кассандру.
— Ты никогда не сдаешься, — произнес Эрик с улыбкой, — а еще говоришь, что я упрям.
— Так оно и есть.
— Я лишь использую свой дар.
— Дар упрямства? — сухо спросила она.
— Умения проникать в суть, — возразил он. — Я вижу путь к успеху там, где другие видят лишь неминуемое поражение.
Кассандра прикоснулась ко лбу Эрика кончиками пальцев, глядя в его ясные рыжевато-желтые глаза.
— Я молюсь о том, чтобы ясность взора, а не высокомерие было твоей путеводной звездой, — прошептала она.
Отдаленные раскаты грома докатывались до Дункана и Эмбер, когда они направляли бег своих лошадей к Каменному Кольцу и к священной, никогда не цветущей рябине Дункан с тревогой повернул голову туда, откуда доносился рокот, и попытался определить, настигнет их гроза или пройдет стороной.
Облачный покров, укутавший вершину горы, стекал все ниже и ниже, волоча за собой шлейф из густого тумана. Но не из-за сырой погоды Дункан чувствовал, будто чьи-то холодные пальцы то и дело касаются его спины. Он ощущал возможную опасность, хотя все вокруг казалось спокойным.
Не отдавая себе в этом отчета, он проверил, удобно ли лежит в руке молот, взятый им из оружейной мастерской.
— Стормхоулд, — сказала Эмбер.
— Что? — быстро повернулся к ней Дункан.
— Это просто Стормхоулд урчит, словно огромный, довольный кот, чуя приближение зимы.
— Значит, ты думаешь, что вершинам по душе зимние бури? — спросил он.
— Я думаю, что они рождены друг для друга. Бури нигде так не прекрасны, как среди вершин. А вершины всего величественнее в свирепых объятиях бури.
— И всего опаснее, — пробормотал про себя Дункан. До него вновь донесся шепот опасности. Он еще раз огляделся, но нигде не увидел никакого движения, кроме бесшумного колебания и скольжения полотнищ тумана.
— Опасность обостряет чувство красоты, — промолвила Эмбер.
— А покой, значит, притупляет его?
— Покой обновляет красоту.
— Это тоже часть того, чему учат вас, Наделенных Знанием? — сухо спросил Дункан.
— Это часть здравого смысла, и ты прекрасно это знаешь, — возразила попавшаяся на удочку Эмбер.
Дункан засмеялся, радуясь остроте ума Эмбер, хотя при этом в нем вспыхнуло нестерпимое желание снова прикоснуться к ней. Но он не сделал такой попытки. Он не совсем понимал, почему она так старательно избегала прикасаться к нему с того дня на Шепчущем Болоте, но был совершенно уверен, что именно это она и делала.
С улыбкой Эмбер подняла лицо к бурно кипящему небу. В обрамлении фиолетовых складок капюшона и плаща ее кожа светилась подобно драгоценной жемчужине. Темно-розовая подкладка плаща была под стать ее губам. Когда капюшон упал у нее с головы, стал виден серебряный, украшенный янтарем обруч, скрепляющий ее не туго заплетенные волосы.
Она вся была в янтарных украшениях. Браслеты из прозрачно-золотистых кусочков янтаря окружали ее запястья, переливаясь при каждом движении. Рукоять серебряного кинжала, подвешенного к поясу, украшал крупный «глаз» из красного янтаря. В серебряную брошь размером с ладонь, на которую застегивался ее плащ, были вделаны полупрозрачные камни, составлявшие изображение птицы феникс — символа смерти и возрождения через огонь. На шее у нее было ожерелье из кусочков янтаря и ее талисман, в золотистой глубине которого ей иногда виделись тени прошлого.
Но Дункан, когда смотрел на нее, видел не эти богатые украшения и драгоценные камни, стоившие целое состояние. Он видел густую бахрому ее ресниц и румянец, рдеющий у нее на щеках подобно цветкам шиповника. Он жаждал ощутить прохладный вкус ветра на ее коже и упиться теплом, живущим за ее розовыми губами.
Он пожалел о том, что она не сидит впереди него на седле, а едет на своей лошади. Если бы она сидела впереди него, он мог бы притянуть ее к себе, просунуть руку к ней под плащ и ласкать ее мягкие, теплые груди. Потом он почувствовал бы, как мягкое меняется, становится твердым, как стягиваются и твердеют ее соски в ожидании, когда же опалит их жар его рта.
Вблизи от Эмбер он уже почти привык к внезапным, бурным приливам жара и отвердению плоти. Но никак не мог свыкнуться с тем, что какой-то тихий голос у него внутри все время внушает ему: ты не должен этого делать.
Это было бы неправильно.
Однако, как только эта мысль появилась, Дункан тут же стал оспаривать ее.
Она никому не обещана. Она не замужем. Она не девственница, что бы там ни говорил Эрик. Мы с ней уже познали друг друга. Я уверен в этом.
И она тоже этого хочет.
Что здесь неправильного?
На эти заданные самому себе вопросы Дункан не получил никакого ответа, кроме упрямого молчания темноты, сквозь которую он никак не мог дотянуться до своих воспоминаний.
Неужели я женат? Не это ли пытается сказать мне проклятая темнота?
Никакого воспоминания в ответ, и все же Дункан был уверен, что не женат. Он не мог бы сказать, откуда у него такая уверенность, но это ощущение оставалось неизменным.
— Дункан?
Он повернулся к девушке, глаза которой были еще прекраснее, чем все ее янтарные украшения.
— Мы приближаемся к Каменному Кольцу, — сказала Эмбер. — Эта местность не кажется тебе знакомой?
Эмбер остановила лошадь на верху невысокого подъема. Дункан направил свою лошадь вслед за ней, догнал, остановил рядом и приподнялся на стременах, чтобы получше оглядеться.
Перед ними расстилался великолепный, притихший ландшафт: оплетенные прядями тумана деревья, беспорядочные нагромождения камней и крутые холмы, вершины которых терялись в серебристых облаках. Среди поросших мхом камней и опавших листьев темно поблескивала вода ручья, журчание которого было лишь немногим громче, чем звук, производимый каплями воды, которые медленно стекали на землю с оголенных ветвей росших здесь дубов.
Эмбер с тревогой следила за лицом Дункана, стараясь угадать по его выражению, узнает ли он место, — это одновременно и страшило ее, и заставляло молиться.
Страшилась она за свое счастье.
Молилась о счастье Дункана.
— Очень похоже на тропу, ведущую в Долину Духов, — сказал наконец Дункан. — Вот бы опять оказаться на Шепчущем Болоте!
Говоря это, он прятал в темных усах еле заметную улыбку. Щеки Эмбер запылали румянцем, который никак не был связан с холодной погодой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96