Раны Господни, почему я боюсь того самого, чего жажду?
С горестным стоном Дункан охватил руками голову. Через мгновение чьи-то пальцы стали нежно и настойчиво гладить его пальцы, крепко прижатые к вискам.
— Темный воин, — раздался шепот Эмбер. — Успокойся.
Если Дункан и слышал, то не откликнулся ни звуком.
Горячие слезы покатились по щекам Эмбер, когда она восприняла и разделила страдания Дункана.
Как и Дункан, Эмбер чувствовала, как его память постепенно оживает. Она видела лица там, где раньше двигались только тени, слышала имена там, где раньше царило молчание, ощущала работу челнока времени. Не хватало лишь узора, который свяжет все воедино, но и он тоже вскоре вернется. Она была уверена в этом.
И тогда она испытает на себе гнев гордого воина, которому нанесли поражение исподтишка вместо того, чтобы дать ему сразиться в открытом бою, как ему было на роду написано.
Слишком быстро все происходит Дункан еще так мало побыл со мной. Всего две недели, как мы стали возлюбленными друг друга. Едва ли две недели, как мы обвенчались. Слишком мало времени, чтобы он научился любить меня.
Боже всемогущий, слишком мало времени.
Только любовь может простить такой великий обман. Если память вернется к нему слишком скоро, он никогда не простит меня.
Никогда не полюбит.
И великая смерть непременно потоком прольется.
Эмбер так и не поняла, позвала ли она Дункана губами или сердцем Она поняла только, что они вдруг оказались в объятиях друг у друга, таких крепких, что ей почти невозможно было дышать.
— Бесценная Эмбер, — сказал Дункан негромко. — Как бы я жил без тебя?
Слезы жгли ей глаза и царапали горло.
— Лучше, чем я без тебя, — прошептала она. — Ты — сердце в моем теле.
Дункан ощутил горячие слезы Эмбер и мало-помалу ослабил объятие.
— Не плачь, — сказал он. — Это был просто сон, ты напрасно встревожилась.
Будучи Наделенной Знанием, Эмбер имела точнейшее представление о том, как мало напоминало сон все происходившее в голове у Дункана, и знала, что он тоже это знает не хуже, чем она.
Но она ничего не сказала об этой маленькой лжи. Ей не больше, чем самому Дункану, хотелось копаться в запутанных, болезненных нитях его памяти в поисках истины, которой она страшилась так, как не страшилась даже смерти.
— Дункан, — прошептала она.
Этот звук был скорее лаской, чем словом, потому что она произнесла его губами, прижатыми к тому месту у него на шее, где ощущалось биение крови.
Тело Дункана замерло на мгновение, потом судорожно вздрогнуло и напряглось, но это было уже другое напряжение, отличное от порождаемого мятущимся разумом. Он уловил, как по телу Эмбер побежали ответные всплески чувства, и понял, сколь ясно она ощущает его желание.
Но теперь он знал, что это также и ее желание. На протяжении краткого времени их супружества она не только откликалась на его чувственный зов, а и желала его независимо от того, прикасался он к ней или нет.
Она подходила к нему, когда он стоял в раздумье и смотрел на дождь сквозь узкие окна замка.
Если она просыпалась раньше него, то сворачивалась в клубок рядом с ним и своими тонкими руками проводила по всей длине его тела, тихо смеясь, когда его плоть восставала навстречу ее прикосновению.
Каждый день перед обедом она сопровождала его в поездках верхом, делясь с ним своим знанием лесов, полей и людей, живущих на принадлежащей замку земле.
По вечерам она отпускала его слугу и сама с большим удовольствием купала Дункана, обучая его искусству очищения плоти по способу Наделенных Знанием, а потом содрогалась от восторга, когда он показывал ей, как купаются сарацинские султаны.
Ее глаза всегда радостно вспыхивали, когда он заходил к ней после утреннего разбора жалоб крепостных и вилланов. Она улыбалась счастливой улыбкой, когда оборачивалась и видела, что он стоит на пороге, наблюдая за тем, как она расшифровывает древние манускрипты.
Тысячей разных путей приходила она к нему, чтобы сказать, как она счастлива быть его женой.
— Ты — как солнце, когда все остальное — дождь, — сказал Дункан.
Еще несколько слезинок выкатились из глаз Эмбер и обожгли Кожу Дункана. Он перевернулся на спину, крепко притянув ее к себе под бок.
— Без тебя, — прошептал он, — не знаю, как бы я остался в живых на поле битвы, в какое превратился мой разум.
— Темный воин.
Боль пронзила Эмбер, сдавила ей горло еще сильнее, чем слезы. Слова любви, которые она хотела сказать Дункану, стали огнем, пылающим в ее молчании.
С закрытыми глазами Эмбер подвинулась, чтобы прижаться еще теснее к телу мужа. Его пыл и мощь притягивали ее все сильнее с каждым часом, что она с ним проводила. Мысль о том, что она может потерять Дункана, была подобна кинжалу, поворачивающемуся у нее в сердце.
— Дункан, — прошептала она. Прерывающийся голос Эмбер и горячая струйка слез, текущая по его плечу, вызвали в, Дункане прилив нежности. Он ласково погладил ее волосы. Она шевельнулась, и что-то влажное и горячее прочертило его щеку.
Сначала он подумал было, что это ее слезы. Но потом понял, что это был кончик языка, которым она любовно заигрывала с ним.
— Ты искушаешь меня, — чуть охрипшим голосом сказал Дункан.
Волны приятного тепла побежали по телу Эмбер — сладостное эхо чувственного предвкушения, нахлынувшего на Дункана. Он больше не старался сдерживать бурного прилива желания, который вызывали в нем ее прикосновения, потому что его уже не заботило, кто из них первым откликался на зов страсти, а кто вторым.
Дункан усвоил, что страсть Эмбер — это огонь, который ярко пылает и тогда, когда горит сам по себе, и тогда, когда сливается с его пламенем.
Мелкие зубки нежно попробовали укусить бугор мускулов на плече Дункана. Укус был еще и предлогом, чтобы лизнуть его кожу. Получилось что-то вроде поцелуя, сопровождаемого судорожным вздохом.
— Ты меня хочешь, бесценная Эмбер? Еще один дрожащий вздох.
— Да, — прошептала она.
Но когда Дункан пошевелился, чтобы обнять ее, она отстранилась.
— Нет, — шепотом произнесла она.
— Похоже, ты еще сама не решила, — с улыбкой сказал Дункан. — Может, я чем-нибудь могу помочь, чтобы…
Его поддразнивающие слова оборвались и закончились стоном удовольствия, когда нога Эмбер оказалась между его ногами.
— Цветок уже цветет, — сдавленным голосом проговорил он. — Я чувствую его тепло.
— Цветок знает, что солнце скоро встанет. Он хочет, чтобы каждый лепесток был к тому времени готов принять самый первый золотой солнечный луч.
— Солнце уже встало. — Его голос превратился в сдавленный шепот.
— Правда?
Под покрывалом маленькая рука провела по обнаженному торсу Дункана.
Ниже на нем тоже ничего не было.
Нежные кончики пальцев прошлись по Дункану, измеряя и лаская его восставшую плоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
С горестным стоном Дункан охватил руками голову. Через мгновение чьи-то пальцы стали нежно и настойчиво гладить его пальцы, крепко прижатые к вискам.
— Темный воин, — раздался шепот Эмбер. — Успокойся.
Если Дункан и слышал, то не откликнулся ни звуком.
Горячие слезы покатились по щекам Эмбер, когда она восприняла и разделила страдания Дункана.
Как и Дункан, Эмбер чувствовала, как его память постепенно оживает. Она видела лица там, где раньше двигались только тени, слышала имена там, где раньше царило молчание, ощущала работу челнока времени. Не хватало лишь узора, который свяжет все воедино, но и он тоже вскоре вернется. Она была уверена в этом.
И тогда она испытает на себе гнев гордого воина, которому нанесли поражение исподтишка вместо того, чтобы дать ему сразиться в открытом бою, как ему было на роду написано.
Слишком быстро все происходит Дункан еще так мало побыл со мной. Всего две недели, как мы стали возлюбленными друг друга. Едва ли две недели, как мы обвенчались. Слишком мало времени, чтобы он научился любить меня.
Боже всемогущий, слишком мало времени.
Только любовь может простить такой великий обман. Если память вернется к нему слишком скоро, он никогда не простит меня.
Никогда не полюбит.
И великая смерть непременно потоком прольется.
Эмбер так и не поняла, позвала ли она Дункана губами или сердцем Она поняла только, что они вдруг оказались в объятиях друг у друга, таких крепких, что ей почти невозможно было дышать.
— Бесценная Эмбер, — сказал Дункан негромко. — Как бы я жил без тебя?
Слезы жгли ей глаза и царапали горло.
— Лучше, чем я без тебя, — прошептала она. — Ты — сердце в моем теле.
Дункан ощутил горячие слезы Эмбер и мало-помалу ослабил объятие.
— Не плачь, — сказал он. — Это был просто сон, ты напрасно встревожилась.
Будучи Наделенной Знанием, Эмбер имела точнейшее представление о том, как мало напоминало сон все происходившее в голове у Дункана, и знала, что он тоже это знает не хуже, чем она.
Но она ничего не сказала об этой маленькой лжи. Ей не больше, чем самому Дункану, хотелось копаться в запутанных, болезненных нитях его памяти в поисках истины, которой она страшилась так, как не страшилась даже смерти.
— Дункан, — прошептала она.
Этот звук был скорее лаской, чем словом, потому что она произнесла его губами, прижатыми к тому месту у него на шее, где ощущалось биение крови.
Тело Дункана замерло на мгновение, потом судорожно вздрогнуло и напряглось, но это было уже другое напряжение, отличное от порождаемого мятущимся разумом. Он уловил, как по телу Эмбер побежали ответные всплески чувства, и понял, сколь ясно она ощущает его желание.
Но теперь он знал, что это также и ее желание. На протяжении краткого времени их супружества она не только откликалась на его чувственный зов, а и желала его независимо от того, прикасался он к ней или нет.
Она подходила к нему, когда он стоял в раздумье и смотрел на дождь сквозь узкие окна замка.
Если она просыпалась раньше него, то сворачивалась в клубок рядом с ним и своими тонкими руками проводила по всей длине его тела, тихо смеясь, когда его плоть восставала навстречу ее прикосновению.
Каждый день перед обедом она сопровождала его в поездках верхом, делясь с ним своим знанием лесов, полей и людей, живущих на принадлежащей замку земле.
По вечерам она отпускала его слугу и сама с большим удовольствием купала Дункана, обучая его искусству очищения плоти по способу Наделенных Знанием, а потом содрогалась от восторга, когда он показывал ей, как купаются сарацинские султаны.
Ее глаза всегда радостно вспыхивали, когда он заходил к ней после утреннего разбора жалоб крепостных и вилланов. Она улыбалась счастливой улыбкой, когда оборачивалась и видела, что он стоит на пороге, наблюдая за тем, как она расшифровывает древние манускрипты.
Тысячей разных путей приходила она к нему, чтобы сказать, как она счастлива быть его женой.
— Ты — как солнце, когда все остальное — дождь, — сказал Дункан.
Еще несколько слезинок выкатились из глаз Эмбер и обожгли Кожу Дункана. Он перевернулся на спину, крепко притянув ее к себе под бок.
— Без тебя, — прошептал он, — не знаю, как бы я остался в живых на поле битвы, в какое превратился мой разум.
— Темный воин.
Боль пронзила Эмбер, сдавила ей горло еще сильнее, чем слезы. Слова любви, которые она хотела сказать Дункану, стали огнем, пылающим в ее молчании.
С закрытыми глазами Эмбер подвинулась, чтобы прижаться еще теснее к телу мужа. Его пыл и мощь притягивали ее все сильнее с каждым часом, что она с ним проводила. Мысль о том, что она может потерять Дункана, была подобна кинжалу, поворачивающемуся у нее в сердце.
— Дункан, — прошептала она. Прерывающийся голос Эмбер и горячая струйка слез, текущая по его плечу, вызвали в, Дункане прилив нежности. Он ласково погладил ее волосы. Она шевельнулась, и что-то влажное и горячее прочертило его щеку.
Сначала он подумал было, что это ее слезы. Но потом понял, что это был кончик языка, которым она любовно заигрывала с ним.
— Ты искушаешь меня, — чуть охрипшим голосом сказал Дункан.
Волны приятного тепла побежали по телу Эмбер — сладостное эхо чувственного предвкушения, нахлынувшего на Дункана. Он больше не старался сдерживать бурного прилива желания, который вызывали в нем ее прикосновения, потому что его уже не заботило, кто из них первым откликался на зов страсти, а кто вторым.
Дункан усвоил, что страсть Эмбер — это огонь, который ярко пылает и тогда, когда горит сам по себе, и тогда, когда сливается с его пламенем.
Мелкие зубки нежно попробовали укусить бугор мускулов на плече Дункана. Укус был еще и предлогом, чтобы лизнуть его кожу. Получилось что-то вроде поцелуя, сопровождаемого судорожным вздохом.
— Ты меня хочешь, бесценная Эмбер? Еще один дрожащий вздох.
— Да, — прошептала она.
Но когда Дункан пошевелился, чтобы обнять ее, она отстранилась.
— Нет, — шепотом произнесла она.
— Похоже, ты еще сама не решила, — с улыбкой сказал Дункан. — Может, я чем-нибудь могу помочь, чтобы…
Его поддразнивающие слова оборвались и закончились стоном удовольствия, когда нога Эмбер оказалась между его ногами.
— Цветок уже цветет, — сдавленным голосом проговорил он. — Я чувствую его тепло.
— Цветок знает, что солнце скоро встанет. Он хочет, чтобы каждый лепесток был к тому времени готов принять самый первый золотой солнечный луч.
— Солнце уже встало. — Его голос превратился в сдавленный шепот.
— Правда?
Под покрывалом маленькая рука провела по обнаженному торсу Дункана.
Ниже на нем тоже ничего не было.
Нежные кончики пальцев прошлись по Дункану, измеряя и лаская его восставшую плоть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96