В зеркалах отражались дорогие картины. Танцевальный зал был не меньше тех, что она видела в Нью-Йорке: эстрада отделана голубым бархатом, стены – зеркальными панелями и медной фурнитурой.
Все еще негодуя на то, что рядом с «Медным Ястребом» люди прозябают в нищете, Бонни невольно поддалась обаянию этой роскоши. Она вдруг представила себе, как кружится на этом сверкающем дубовом полу в объятиях Элая в одном из великолепных платьев, оставшихся в Нью-Йорке. Как бы он смотрелся здесь во фраке, «облегающем его сильную красивую фигуру!
– Сейчас нам не нужны танцовщицы, – услышала она женский голос.
Бонни обернулась и замерла. Позади нее стояла одна из тех нарядных женщин, которых она видела на вокзале в день приезда – та самая рыженькая, что заигрывала с Веббом. Бонни приосанилась.
– Я не за этим пришла сюда. Меня зовут миссис Мак Катчен, и я хочу немедленно видеть мистера Даррента.
Рыженькая в коротеньком голубом халатике, смутилась.
– Миссис… Боже!… Форбс! – Она метнулась к лестнице и крикнула наверх: – Форбс!
Юркий маленький человечек, похожий на каргу из магазина, с красным от возлияний лицом, появился на лестнице.
– Тише, Дотти! Мистер Даррент работает.
Дотти указала на Бонни.
– Это миссис Мак Катчен, слышишь, Уолтер? Миссис Мак Катчен.
Уолтер побледнел и, повернувшись, исчез.
Через некоторое время он, уже более подтянутый, появился вновь и предложил проводить Бонни в кабинет Даррента.
Итак, Ангел снова здесь. Форбс Даррент посмотрел на свое отражение в стекле на крышке стела, поправил галстук и улыбнулся. Его светло-каштановые волосы были аккуратно уложены, лицо – чисто выбрито, а темные глаза – непроницаемы. Он закрыл папки и уселся на стул в тот момент, когда Бонни вошла в кабинет. Годы, проведенные вдали от Нортриджа, преобразили ее. Бонни всегда была красавицей, но теперь она стала зрелой женщиной, к тому же такой обаятельной, что Форбс поразился. Ее формы казались столь совершенными, что Форбс, залюбовавшись, с дерзкой неторопливостью скользил по ним взглядом. Он мог бы нажить состояние, если бы Бонни согласилась работать «шарманкой». Фиалковые глаза с иссиня-черными ресницами, были огромными. Темные густые волосы волнами падали на спину и плечи, оттеняя матовую белизну лица. Форбс помнил, как эти локоны блестят на солнце.
– Сиди, Форбс, – сухо сказала Бонни, – ты никогда не был джентльменом.
Форбс засмеялся.
– Я никогда и не выдавал себя за джентльмена, не так ли, Ангел? – Он указал на мягкий стул напротив стола: – Садись.
Аромат ее духов распространился по комнате, окончательно заворожив Форбса.
– Я не хочу садиться, Форбс. Я ненадолго.
Полная грудь Бонни соблазнительно вздымалась в такт ее дыханию под элегантным, ослепительно белым платьем.
– Ты уберешься из моего магазина, мистер Даррент. Даю тебе на это двадцать четыре часа.
Форбс потянулся за сигаретой в стеклянной коробке и закурил.
– А что, если я откажусь, Ангел?
– Пожалуйста, не называй меня так, – Бонни выпрямилась и тряхнула головой. – Ты примешь мои условия, потому что магазин – мой, и мы оба знаем об этом.
Форбс не мог понять, что заставило жену одного из самых богатых людей Америки потребовать эту развалюху. Может, эта сказочная история с женитьбой богатейшего промышленника на принцессе Лоскутного городка обернулась не такой уж идиллией?
Форбс почувствовал удовлетворение. Значит, все совсем не так, как кажется и, если Бонни Мак Катчен впала в немилость, из этого можно извлечь пользу. Конечно же, доходов от этого жалкого магазинчика не хватит, чтобы удовлетворить ее запросы.
Он вздохнул. Сейчас самое время подняться из-за стола, но его учтивость едва ли будет принята благосклонно.
– После вашей свадьбы – кстати, прими мои искренние поздравления – все твое имущество, в том числе и магазин, перешло к Элаю. Прискорбно, но факт.
Щеки Бонни зарделись нежным румянцем. «Боже, – подумал Форбс, – повезло же этому сукиному сыну Элаю».
– Это не ответ, Форбс Даррент, – холодно произнесла Бонни.
Форбс ухмыльнулся, затем, помрачнел. Все эти годы до него доходили кое-какие слухи, и он знал, что маленький сын Бонни умер прошлой зимой. Такое пришибло бы многих женщин, но Бонни не пала духом, и он восхищался ее стойкостью. Кроме того, вполне вероятно, что она вернулась в Нортридж с ведома Элая, и Форбс рискует вызвать недовольство могущественного и, возможно, снисходительного супруга.
– Магазин, конечно, твой, – сказал Форбс, прикидывая разные варианты.
«Если Бонни здесь без ведома Элая, если он выгнал ее, то птичка попалась, муж, вряд ли станет выручать ее. С магазином она, конечно, прогорит: просто не сумеет с этим справиться. Когда это случится, Ангелу придется искать другие способы существования, вот тогда можно предложить ей танцевать в «Медном Ястребе».
Словно прочитав его мысли, Бонни одарила его взглядом, способным прожечь шкуру носорога, и вылетела из кабинета, оставив Форбса наедине с его мыслями.
Он поднялся, прошел в соседнюю комнату – ликерную и налил себе двойную порцию бренди. Спиртное еще сильнее разбередило рану, открывшуюся после встречи с Бонни, и он отчетливо вспомнил ту страшную для него ночь, когда Бонни стала женой Элая.
Несмотря на это Форбс улыбнулся. Бонни здесь, а Мак Катчена – нет. Если бы его хозяин и благодетель, к которому он не испытывал ни малейшей признательности, был в Нортридже, он первым узнал бы об этом. Так что, возможно, Бонни для него еще не потеряна. Он снова сел за стол и стал составлять перечень шелков, которые больше всего подошли бы Бонни. Наметанный взгляд Форбса уже определил ее размеры.
Покончив с перечнем, он откинулся на стуле и заложил руки за голову. Надо непременно постараться, чтобы затея Ангела с магазином провалилась. Вот и все.
Глава 4
Бонни сбежала. Элай пытался привыкнуть к этой мысли, но все в этом доме, где когда-то звенел ее смех, раздавался ее голос, то веселый, то грустный, непрерывно и болезненно напоминало ему о Бонни. Он болен, ему нужен уход, а жены нет.
Сэт Кэллахан, поверенный и близкий друг Элая, отнесся к случившемуся однозначно: только из-за Элая Бонни улетела, как испуганная птичка. Разве не сам он покинул ее после смерти Кайли? Разве он не искал утешения у случайных женщин, хотя так и не нашел его? Разве не он отправился на войну, не считаясь с чувствами Бонни? Теперь-то Элай понял, что после смерти сына был неизменно подавлен, раздражен и даже не пытался сдерживать вспышек гнева.
Он закрыл глаза, пытаясь прогнать воспоминания, и крепко вцепился в поручни инвалидной коляски. К ней он был прикован после возвращения в Штаты. До этого Элай почти полгода пролежал в госпитале на Кубе.
Как ни старался Элай, он не мог не думать о Кайли, и все еще чувствовал на своем плече тепло и тяжесть детского тела, словно воочию видел его предсмертную дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Все еще негодуя на то, что рядом с «Медным Ястребом» люди прозябают в нищете, Бонни невольно поддалась обаянию этой роскоши. Она вдруг представила себе, как кружится на этом сверкающем дубовом полу в объятиях Элая в одном из великолепных платьев, оставшихся в Нью-Йорке. Как бы он смотрелся здесь во фраке, «облегающем его сильную красивую фигуру!
– Сейчас нам не нужны танцовщицы, – услышала она женский голос.
Бонни обернулась и замерла. Позади нее стояла одна из тех нарядных женщин, которых она видела на вокзале в день приезда – та самая рыженькая, что заигрывала с Веббом. Бонни приосанилась.
– Я не за этим пришла сюда. Меня зовут миссис Мак Катчен, и я хочу немедленно видеть мистера Даррента.
Рыженькая в коротеньком голубом халатике, смутилась.
– Миссис… Боже!… Форбс! – Она метнулась к лестнице и крикнула наверх: – Форбс!
Юркий маленький человечек, похожий на каргу из магазина, с красным от возлияний лицом, появился на лестнице.
– Тише, Дотти! Мистер Даррент работает.
Дотти указала на Бонни.
– Это миссис Мак Катчен, слышишь, Уолтер? Миссис Мак Катчен.
Уолтер побледнел и, повернувшись, исчез.
Через некоторое время он, уже более подтянутый, появился вновь и предложил проводить Бонни в кабинет Даррента.
Итак, Ангел снова здесь. Форбс Даррент посмотрел на свое отражение в стекле на крышке стела, поправил галстук и улыбнулся. Его светло-каштановые волосы были аккуратно уложены, лицо – чисто выбрито, а темные глаза – непроницаемы. Он закрыл папки и уселся на стул в тот момент, когда Бонни вошла в кабинет. Годы, проведенные вдали от Нортриджа, преобразили ее. Бонни всегда была красавицей, но теперь она стала зрелой женщиной, к тому же такой обаятельной, что Форбс поразился. Ее формы казались столь совершенными, что Форбс, залюбовавшись, с дерзкой неторопливостью скользил по ним взглядом. Он мог бы нажить состояние, если бы Бонни согласилась работать «шарманкой». Фиалковые глаза с иссиня-черными ресницами, были огромными. Темные густые волосы волнами падали на спину и плечи, оттеняя матовую белизну лица. Форбс помнил, как эти локоны блестят на солнце.
– Сиди, Форбс, – сухо сказала Бонни, – ты никогда не был джентльменом.
Форбс засмеялся.
– Я никогда и не выдавал себя за джентльмена, не так ли, Ангел? – Он указал на мягкий стул напротив стола: – Садись.
Аромат ее духов распространился по комнате, окончательно заворожив Форбса.
– Я не хочу садиться, Форбс. Я ненадолго.
Полная грудь Бонни соблазнительно вздымалась в такт ее дыханию под элегантным, ослепительно белым платьем.
– Ты уберешься из моего магазина, мистер Даррент. Даю тебе на это двадцать четыре часа.
Форбс потянулся за сигаретой в стеклянной коробке и закурил.
– А что, если я откажусь, Ангел?
– Пожалуйста, не называй меня так, – Бонни выпрямилась и тряхнула головой. – Ты примешь мои условия, потому что магазин – мой, и мы оба знаем об этом.
Форбс не мог понять, что заставило жену одного из самых богатых людей Америки потребовать эту развалюху. Может, эта сказочная история с женитьбой богатейшего промышленника на принцессе Лоскутного городка обернулась не такой уж идиллией?
Форбс почувствовал удовлетворение. Значит, все совсем не так, как кажется и, если Бонни Мак Катчен впала в немилость, из этого можно извлечь пользу. Конечно же, доходов от этого жалкого магазинчика не хватит, чтобы удовлетворить ее запросы.
Он вздохнул. Сейчас самое время подняться из-за стола, но его учтивость едва ли будет принята благосклонно.
– После вашей свадьбы – кстати, прими мои искренние поздравления – все твое имущество, в том числе и магазин, перешло к Элаю. Прискорбно, но факт.
Щеки Бонни зарделись нежным румянцем. «Боже, – подумал Форбс, – повезло же этому сукиному сыну Элаю».
– Это не ответ, Форбс Даррент, – холодно произнесла Бонни.
Форбс ухмыльнулся, затем, помрачнел. Все эти годы до него доходили кое-какие слухи, и он знал, что маленький сын Бонни умер прошлой зимой. Такое пришибло бы многих женщин, но Бонни не пала духом, и он восхищался ее стойкостью. Кроме того, вполне вероятно, что она вернулась в Нортридж с ведома Элая, и Форбс рискует вызвать недовольство могущественного и, возможно, снисходительного супруга.
– Магазин, конечно, твой, – сказал Форбс, прикидывая разные варианты.
«Если Бонни здесь без ведома Элая, если он выгнал ее, то птичка попалась, муж, вряд ли станет выручать ее. С магазином она, конечно, прогорит: просто не сумеет с этим справиться. Когда это случится, Ангелу придется искать другие способы существования, вот тогда можно предложить ей танцевать в «Медном Ястребе».
Словно прочитав его мысли, Бонни одарила его взглядом, способным прожечь шкуру носорога, и вылетела из кабинета, оставив Форбса наедине с его мыслями.
Он поднялся, прошел в соседнюю комнату – ликерную и налил себе двойную порцию бренди. Спиртное еще сильнее разбередило рану, открывшуюся после встречи с Бонни, и он отчетливо вспомнил ту страшную для него ночь, когда Бонни стала женой Элая.
Несмотря на это Форбс улыбнулся. Бонни здесь, а Мак Катчена – нет. Если бы его хозяин и благодетель, к которому он не испытывал ни малейшей признательности, был в Нортридже, он первым узнал бы об этом. Так что, возможно, Бонни для него еще не потеряна. Он снова сел за стол и стал составлять перечень шелков, которые больше всего подошли бы Бонни. Наметанный взгляд Форбса уже определил ее размеры.
Покончив с перечнем, он откинулся на стуле и заложил руки за голову. Надо непременно постараться, чтобы затея Ангела с магазином провалилась. Вот и все.
Глава 4
Бонни сбежала. Элай пытался привыкнуть к этой мысли, но все в этом доме, где когда-то звенел ее смех, раздавался ее голос, то веселый, то грустный, непрерывно и болезненно напоминало ему о Бонни. Он болен, ему нужен уход, а жены нет.
Сэт Кэллахан, поверенный и близкий друг Элая, отнесся к случившемуся однозначно: только из-за Элая Бонни улетела, как испуганная птичка. Разве не сам он покинул ее после смерти Кайли? Разве он не искал утешения у случайных женщин, хотя так и не нашел его? Разве не он отправился на войну, не считаясь с чувствами Бонни? Теперь-то Элай понял, что после смерти сына был неизменно подавлен, раздражен и даже не пытался сдерживать вспышек гнева.
Он закрыл глаза, пытаясь прогнать воспоминания, и крепко вцепился в поручни инвалидной коляски. К ней он был прикован после возвращения в Штаты. До этого Элай почти полгода пролежал в госпитале на Кубе.
Как ни старался Элай, он не мог не думать о Кайли, и все еще чувствовал на своем плече тепло и тяжесть детского тела, словно воочию видел его предсмертную дрожь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70