Но не в карете на ходу.
— А мы никогда не пробовали любить друг друга в карете, — задумчиво заметил он.
— Джеффри! — От смущения ее голос прозвучал хрипло. Он усмехнулся:
— Ничего не поделаешь, крошка. Такая уж ты соблазнительная. И я хочу поглубже зарыться в тебя.
Скай почувствовала, как слабеет от желания. Что за способность у Джеффри возбуждать ее словами! Она ощутила, как изголодалась по нему, но раздумывала, правильно ли поступает. И в порыве добродетели воскликнула:
— Это нехорошо, милорд!
— Ты права, дорогая. Я как-то пробовал заниматься любовью в карете — это и в самом деле очень неудобно. Подождем до постоялого двора. Но там, мадам, пощады не жди! — Он перестал ласкать уже пылавшую Скай, и его глаза блеснули в предвкушении остановки в «Королевской голове».
Карета с грохотом неслась по замерзшим полям. Голые деревья чернели на фоне золотисто-пламенной зари. Где-то из ворот фермы выскочила собака и погналась за экипажем, пытаясь ухватить зубами вращающиеся колеса. А внутри кареты засыпали и просыпались граф и графиня Линмутские, убаюкиваемые мерным движением.
Через несколько часов лошадей сменили, что дало возможность всей кавалькаде ехать быстрее. Карета с гербом, ее пассажиры и свита произвели глубокое впечатление на хозяина постоялого двора, и он тут же предложил лучшие покои. Почти сразу же явились двое слуг с подносами, на которых дымился горячий суп, громоздились тарелки с ветчиной, яблоками в меду, только что выпеченным хлебом и маслом. Хозяин сам принес два кувшина с ледяным темным октябрьским пивом и нежным яблочным сидром.
Запах еды пробудил Скай. И под терпеливым и изумленным взглядом мужа она набросилась на еду. Суп согрел ее и вернул краску лицу. Скай попробовала хлеб с маслом и солоноватой ветчиной, и он ей настолько понравился, что она съела и второй бутерброд, добавив еще к мясу кусочек сыра. После чего, удовлетворенно вздохнув, откинулась назад. Джеффри усмехнулся:
— Иногда я сомневаюсь, что ты уже достаточно взрослая, чтобы быть моей женой.
— Я проголодалась, — просто ответила Скай.
— Я прикажу хозяину гостиницы упаковать нам в корзину еду на случай, если на следующей остановке мы не найдем такой приличной пищи. И как ты помнишь, там мы будем заниматься совсем другими вещами, а здесь остановились сменить лошадей. Придумай, что ты хочешь еще?
— Вареных яиц и моченых груш, — сказала она и, когда муж испытующе посмотрел на нее, добавила:
— Нет, Джеффри, я еще не беременна… пока. — Она потерлась о его щеку. — Но я так тебя люблю, что хочу нарожать полный дом сыновей.
Найл Бурк что угодно бы отдал, чтобы только услышать эти слова. На Мальорке он чувствовал себя, точно цыпленок в лисьей норе. У доктора Хамила на острове жил двоюродный брат, тоже врач. Хотя Испанию уже очистили от мусульман-мавров, здесь на полпути от Европы к Африке нравы были терпимее, отчасти из-за того, что столетиями практиковались смешанные браки.
Ана была в восторге от встречи с госпожой и вернулась на службу, чтобы вместе с Полли ухаживать за ней. Найл не сомневался, что на Мальорке жена не посмеет вести себя так, как в Англии. И поэтому не было причин разлучать Констанцу со старой служанкой. Он купил маленький домик на горе над городом, который позволял им вести уединенную жизнь.
Увидев дочь, Конд сердито набросился на Найла:
— Что вы с ней сделали?
Лорд Бурк вздохнул и вывел тестя из спальни во внутренний дворик:
— В своей болезни она виновата сама. Я говорю это вам, Франсиско, не чтобы обидеть, а для того, чтобы вы ее лучше поняли. Не переставайте ее любить. Вероятнее всего, она не сможет поправиться, и потому что она может умереть, я и привез ее сюда, несмотря на ее предательство.
— Что она сделала?
— Констанца — женщина, которой не хватает любви одного мужчины.
Сначала до Конда не дошел смысл сказанного, но, когда он понял, что сообщил ему зять, то сначала покраснел, а потом побелел от гнева:
— Поясните, что вы хотите сказать, милорд!
— Констанца — шлюха.
— Лжешь!
— С какой целью, Франсиско? Да и Ана может подтвердить все сказанное мной. Я отослал ее домой, потому что она не могла уследить за Констанцей. При английском дворе ваша, дочь произвела такой скандал, что навсегда выслана из Англии. Я думал взять ее в Ирландию, но она тяжело больна, не может рожать и, по-видимому, скоро умрет. Я мог бы потребовать развода, но это вам бы сильно повредило, Франсиско. Вы ведь все еще губернатор короля Филиппа на островах?
— Неудивительно, что распутный английский двор развратил мою дочь. Стоит только взглянуть на их королеву, дочь шлюхи. Будь проклята и Англия, и ее двор!
— Как ирландец, я бы и рад с вами согласиться, Франсиско, но не могу. Елизавета молода, но я ощущаю в ней величие. Она будет хорошо править страной. У нее изящный, образованный двор, блестящий и остроумный. И не особенно распутный, Франсиско. Есть, конечно, там любители непристойных игр, но если уж говорить о непристойностях, то французский двор далеко опередил английский. Да и любой другой в Европе.
Лицо старика исказилось.
— Кого теперь винить? Неужели во всем виноват я, Найл? Вот о чем я теперь думаю. Где я не уследил за Констанцей?
— Вашей вины нет, Франсиско. Потребуется время, чтобы вы, как и я, осознали это. Причина в самой Констанце, в ее природе, болезнь поедает ее, словно личинка фрукт. Снаружи он красив, свеж, с яркой крепкой кожурой, а внутри сгнил и испортился. Нельзя винить и саму Констанцу.
Внезапно Конд заплакал:
— Пресвятая Дева Мария, что сделалось с моей бедной девочкой, с моей дочкой!
— Франсиско, Констанца умирает, и у вас больше нет детей. О женитьбе теперь уже поздно думать. Почему вы не подумали об этом раньше? Но все же еще можно попытаться. Вы еще не старик. Это единственный шанс, чтобы ваш род не угас — посеять ваше семя.
Конд удивленно посмотрел на Найла.
— Удивительно, что вы заговорили об этом. После смерти матери Констанцы свахи оставили меня в покое. Я полагал, что мне давали время оплакать жену. Но вскоре я вовсе удалился от общества и крайне редко появлялся на людях. А когда вы с Констанцей поженились и уехали с Мальорки, мне сделалось одиноко, и я снова стал бывать в обществе. И совсем недавно получил предложение жениться на осиротевшей внучке старого друга, живущей на острове. Я не могу решиться на это — ведь девушке всего четырнадцать лет.
— А вы сможете стать с ней счастливым? Она вам хорошая пара?
— Да. Луиза — симпатичная благочестивая девушка. И она дала понять, что будет со мной счастлива.
— Тогда ради всего святого, женитесь на ней и родите себе наследников.
Констанца умерла только через два года. За это время ее мачеха принесла Конду двух сыновей и была беременна третьим ребенком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155
— А мы никогда не пробовали любить друг друга в карете, — задумчиво заметил он.
— Джеффри! — От смущения ее голос прозвучал хрипло. Он усмехнулся:
— Ничего не поделаешь, крошка. Такая уж ты соблазнительная. И я хочу поглубже зарыться в тебя.
Скай почувствовала, как слабеет от желания. Что за способность у Джеффри возбуждать ее словами! Она ощутила, как изголодалась по нему, но раздумывала, правильно ли поступает. И в порыве добродетели воскликнула:
— Это нехорошо, милорд!
— Ты права, дорогая. Я как-то пробовал заниматься любовью в карете — это и в самом деле очень неудобно. Подождем до постоялого двора. Но там, мадам, пощады не жди! — Он перестал ласкать уже пылавшую Скай, и его глаза блеснули в предвкушении остановки в «Королевской голове».
Карета с грохотом неслась по замерзшим полям. Голые деревья чернели на фоне золотисто-пламенной зари. Где-то из ворот фермы выскочила собака и погналась за экипажем, пытаясь ухватить зубами вращающиеся колеса. А внутри кареты засыпали и просыпались граф и графиня Линмутские, убаюкиваемые мерным движением.
Через несколько часов лошадей сменили, что дало возможность всей кавалькаде ехать быстрее. Карета с гербом, ее пассажиры и свита произвели глубокое впечатление на хозяина постоялого двора, и он тут же предложил лучшие покои. Почти сразу же явились двое слуг с подносами, на которых дымился горячий суп, громоздились тарелки с ветчиной, яблоками в меду, только что выпеченным хлебом и маслом. Хозяин сам принес два кувшина с ледяным темным октябрьским пивом и нежным яблочным сидром.
Запах еды пробудил Скай. И под терпеливым и изумленным взглядом мужа она набросилась на еду. Суп согрел ее и вернул краску лицу. Скай попробовала хлеб с маслом и солоноватой ветчиной, и он ей настолько понравился, что она съела и второй бутерброд, добавив еще к мясу кусочек сыра. После чего, удовлетворенно вздохнув, откинулась назад. Джеффри усмехнулся:
— Иногда я сомневаюсь, что ты уже достаточно взрослая, чтобы быть моей женой.
— Я проголодалась, — просто ответила Скай.
— Я прикажу хозяину гостиницы упаковать нам в корзину еду на случай, если на следующей остановке мы не найдем такой приличной пищи. И как ты помнишь, там мы будем заниматься совсем другими вещами, а здесь остановились сменить лошадей. Придумай, что ты хочешь еще?
— Вареных яиц и моченых груш, — сказала она и, когда муж испытующе посмотрел на нее, добавила:
— Нет, Джеффри, я еще не беременна… пока. — Она потерлась о его щеку. — Но я так тебя люблю, что хочу нарожать полный дом сыновей.
Найл Бурк что угодно бы отдал, чтобы только услышать эти слова. На Мальорке он чувствовал себя, точно цыпленок в лисьей норе. У доктора Хамила на острове жил двоюродный брат, тоже врач. Хотя Испанию уже очистили от мусульман-мавров, здесь на полпути от Европы к Африке нравы были терпимее, отчасти из-за того, что столетиями практиковались смешанные браки.
Ана была в восторге от встречи с госпожой и вернулась на службу, чтобы вместе с Полли ухаживать за ней. Найл не сомневался, что на Мальорке жена не посмеет вести себя так, как в Англии. И поэтому не было причин разлучать Констанцу со старой служанкой. Он купил маленький домик на горе над городом, который позволял им вести уединенную жизнь.
Увидев дочь, Конд сердито набросился на Найла:
— Что вы с ней сделали?
Лорд Бурк вздохнул и вывел тестя из спальни во внутренний дворик:
— В своей болезни она виновата сама. Я говорю это вам, Франсиско, не чтобы обидеть, а для того, чтобы вы ее лучше поняли. Не переставайте ее любить. Вероятнее всего, она не сможет поправиться, и потому что она может умереть, я и привез ее сюда, несмотря на ее предательство.
— Что она сделала?
— Констанца — женщина, которой не хватает любви одного мужчины.
Сначала до Конда не дошел смысл сказанного, но, когда он понял, что сообщил ему зять, то сначала покраснел, а потом побелел от гнева:
— Поясните, что вы хотите сказать, милорд!
— Констанца — шлюха.
— Лжешь!
— С какой целью, Франсиско? Да и Ана может подтвердить все сказанное мной. Я отослал ее домой, потому что она не могла уследить за Констанцей. При английском дворе ваша, дочь произвела такой скандал, что навсегда выслана из Англии. Я думал взять ее в Ирландию, но она тяжело больна, не может рожать и, по-видимому, скоро умрет. Я мог бы потребовать развода, но это вам бы сильно повредило, Франсиско. Вы ведь все еще губернатор короля Филиппа на островах?
— Неудивительно, что распутный английский двор развратил мою дочь. Стоит только взглянуть на их королеву, дочь шлюхи. Будь проклята и Англия, и ее двор!
— Как ирландец, я бы и рад с вами согласиться, Франсиско, но не могу. Елизавета молода, но я ощущаю в ней величие. Она будет хорошо править страной. У нее изящный, образованный двор, блестящий и остроумный. И не особенно распутный, Франсиско. Есть, конечно, там любители непристойных игр, но если уж говорить о непристойностях, то французский двор далеко опередил английский. Да и любой другой в Европе.
Лицо старика исказилось.
— Кого теперь винить? Неужели во всем виноват я, Найл? Вот о чем я теперь думаю. Где я не уследил за Констанцей?
— Вашей вины нет, Франсиско. Потребуется время, чтобы вы, как и я, осознали это. Причина в самой Констанце, в ее природе, болезнь поедает ее, словно личинка фрукт. Снаружи он красив, свеж, с яркой крепкой кожурой, а внутри сгнил и испортился. Нельзя винить и саму Констанцу.
Внезапно Конд заплакал:
— Пресвятая Дева Мария, что сделалось с моей бедной девочкой, с моей дочкой!
— Франсиско, Констанца умирает, и у вас больше нет детей. О женитьбе теперь уже поздно думать. Почему вы не подумали об этом раньше? Но все же еще можно попытаться. Вы еще не старик. Это единственный шанс, чтобы ваш род не угас — посеять ваше семя.
Конд удивленно посмотрел на Найла.
— Удивительно, что вы заговорили об этом. После смерти матери Констанцы свахи оставили меня в покое. Я полагал, что мне давали время оплакать жену. Но вскоре я вовсе удалился от общества и крайне редко появлялся на людях. А когда вы с Констанцей поженились и уехали с Мальорки, мне сделалось одиноко, и я снова стал бывать в обществе. И совсем недавно получил предложение жениться на осиротевшей внучке старого друга, живущей на острове. Я не могу решиться на это — ведь девушке всего четырнадцать лет.
— А вы сможете стать с ней счастливым? Она вам хорошая пара?
— Да. Луиза — симпатичная благочестивая девушка. И она дала понять, что будет со мной счастлива.
— Тогда ради всего святого, женитесь на ней и родите себе наследников.
Констанца умерла только через два года. За это время ее мачеха принесла Конду двух сыновей и была беременна третьим ребенком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155